Быстроногий олень. Книга 2

— Верно, Гатле! — обрадовался Журба. — Видите, и клюв, как у птицы, — и подумал: «В букваре перед буквой «Г» обязательно нарисовать птицу».

Нояно незаметно вошла в палатку и, не отрывая глаз от учителя, уселась за небольшой столик, стоявший в углу. Владимир повернулся от доски к ученикам и увидел Нояно. Загорелое лицо его с черным пушком над верхней губой вспыхнуло такой неудержимой улыбкой, что оленеводы невольно проследили за его взглядом, и все увидели Нояно.

— Пишите! Пишите! — смущенно замахала руками Нояно, хотела выйти, но почувствовала, что сделать это не может. «Сегодня все скажу ему», — подумала она, украдкой глядя на Владимира.

Когда занятия подходили к концу, в палатку вбежал мальчик и закричал так, как будто его должны были услышать все жители тундры:

— Катер по реке пришел, много русских людей привез! Плот с бревнами притащил! Учительница Оля приехала!

— Оля приехала? — переспросил Владимир. Тотчас же все вскочили с мест.

— Можно итти? — спросил пастух Раале, привыкший к порядку на занятиях.

— Идите, идите! — быстро проговорил Журба и сам устремился к Нояно. Он крепко пожал ее протянутые руки и сказал: — Пойдем?..

На берегу реки суетились люди. Хозяева стойбища помогали гостям вытаскивать бревна на берег, разгружать кунгас. Около трех десятков русских плотников, выделенных различными организациями района, с любопытством посматривали по сторонам.

Через час гости уже пили чай и возбужденно переговаривались с хозяевами, радуясь, что некоторые среди них говорили по-русски.

— Дом это не яранга. В доме никакой мороз не будет страшен! — положив на плечо Мэвэта огромную руку, объяснял бородач с добродушным лицом.

Мэвэт кивал головой и повторял по-русски:

— Карошо, карошо, очен карошо!

— Ковалев… понимаешь, секретарь Ковалев сюда нас послал, — продолжал свою беседу бородач в прежнем задушевном тоне.

— О, карошо, очен карошо! — ответил Мэвэт, довольный, что у него находится вполне подходящее слово, чтобы вести беседу на русском языке.

…Журба и Солнцева медленно шли вдоль берега реки, захваченные разговором о своей работе над букварем. За время, пока они не виделись, у обоих накопилось немало интересных наблюдений. Порой они останавливались, чертили на песке буквы, рисунки, писали целые предложения.

— Надо спешить, — сказала Оля. — Жизнь требует нового букваря… Отсюда тоже много малышей на следующий год ко мне в школу пойдут. Я в основном за тем и приехала, чтобы познакомиться с ними и с их родителями. Ты мне поможешь?

Владимир не ответил. Выбрав плоский камешек, он подошел к воде и лукаво подмигнул Оле:

— Хочешь блинчиков напеку?

— Ну что ж, напеки.

Взмахнув рукой, Журба пустил камень по воде, как делал когда-то в детстве. Но камень подскочил всего два раза…

— Э, так ты меня совсем голодной оставишь, — шутливо возмутилась Оля и, быстро осмотревшись, взяла плоский камешек.

— Куда же скрылась от нас Нояно? — спросила она, заставив ловким броском подскочить камень над водой семь раз.

— Я сам о ней беспокоюсь, — ответил Журба. — Была веселая и вдруг…

— Может быть, в стойбище вернемся, поищем ее? — предложила Оля, искоса наблюдая за Владимиром.

— Да, да, пойдем! — отозвался тот с такой поспешностью, что Оля весело расхохоталась. Журба смутился.

— Знаешь, Володя. Я очень рада и за тебя и за нее. Я знала, что так получится, — неожиданно став серьезной, ответила девушка. — Со мной тоже случилось совсем непредвиденное: уехал Гивэй учиться, и я… затосковала!.. Да еще как затосковала! Да, да! Не смотри на меня так удивленно!

5

Нояно сидела на опрокинутой кверху полозьями нарте и, подперев руками подбородок, смотрела невидящими глазами в ту сторону, где маячили далекие силуэты Владимира и Оли.

«Почему я не подумала об этом раньше? Он, конечно, любит ее! Разве такую, как Оля, можно не любить? Я и сама люблю ее!»

Вспомнив с какой радостью она готовилась сказать Владимиру какие-то особенные слова, как ждала встречи с ним, Нояно горько улыбнулась.

— Нет! Ничего я ему не скажу… Ни одного слова…

— Что… тоскуешь? С учительницей твой русский ушел!..

Нояно вздрогнула, медленно повернувшись, увидела Кумчу.

— Зачем тебе русский, меня полюби. Второй женой моей будешь, — улыбался заплывшими узкими глазками Кумчу, явно наслаждаясь смятением девушки.

— Ну? Чего молчишь?

Глаза Нояно гневно вспыхнули. Встав с нарты, она резким движением перебросила на спину косы и, сдерживая негодование, ответила:

— Если еще вторую жену искать будешь, тогда и ту, что имеешь, потеряешь!

Кумчу засмеялся и с тем же ехидством в голосе сказал:

— Дело такое, товарищ олений доктор, меня бригадир Майна-Воопка за тобой послал. Сказал, чтобы ты сейчас же шла. В стаде нашем олень копыткой заболел.

— Копыткой! — встревожилась Нояно.

— Да, наверное. Только знай, в стадо пешком итти надо, далеко оно от реки, километров двадцать будет… Ну как, пойдешь… или подождешь, когда твой русский в стойбище вернется?

Нояно представила себе весь длинный путь, всего час или два назад пройденный ею, на мгновение закрыла глаза, прислушиваясь, как ныли ноги, и, отчужденно взглянув, на Кумчу, промолчала.

— Хорошо, я скажу Майна-Воопке, что ты не смогла притти, что ты устала, что тебе надо было по делу разговаривать с Журбой, — сочувственно вздохнул Кумчу. В масленых глазках его мелькнули хитрые искорки.

— Нет, нет! — Нояно с решимостью встала на ноги. — Мы пойдем!

Лицо Кумчу неуловимо преобразилось, стало жестким, каменным.

— Ну смотри, девушка, путь наш не легкий. Я пойду быстро, очень быстро пойду, мне торопиться надо. Дома жена ждет.

— Не пугай, — угрюмо отозвалась Нояно. — Сейчас возьму походную аптечку, и пойдем.

Кумчу пустился в дорогу так быстро, что Нояно едва успевала за ним. Спотыкаясь о кочки, она то и дело поправляла на спине тяжелый ящик с походной аптечкой, изо всех сил старалась не отстать.