Быть собой
Шрифт:
— Этаара, Маркаций — твой отец. Ты обязана уважать и слушаться его.
— Обязана? — Девушка вскочила, и в ее глазах заплескали огоньки. — А он не обязан заботиться о своей родной дочери? О ее благополучии? Он не должен думать о чести рода?
Она проскочила к Трегорану и нависла над ним, неосознанно копируя манеру движения отца.
— Он не может думать ни о чем, кроме своих фолиантов и глупых идей! Я ему не нужна, понимаешь? Когда выяснилось, что у меня нет магических способностей, я стала всего лишь грузом, который приходится нести, но хочется сбросить при первой же удобной возможности!
— Учитель не такой! — Трегоран тоже
— Да ничего не видно! — завизжала Этаара. — Хочешь быть его сыном? На здоровье, иди к нему, давай!
Она с силой толкнула юношу руками, гоня прочь.
— Убирайся отсюда! Убирайся!
Тот послушался и вскоре уже скакал прочь из небольшого леса с установленной внутри мраморной беседкой.
Маркаций ждал его во дворе. Как всегда, он все понял и без слов.
— Вы поссорились, — проговорил патриций, когда Трегоран слезал с лошади. — Наверное, она сказала, что мне следовало молить повелителя о прощении.
Юноша ничего не ответил, он снял седло и поставил животное в стойло, после чего принялся его обтирать. Лошадей молодой волшебник любил всей душой, и никогда всегда выполнял всю работу, связанную с их уходом сам.
— Учитель, а может, она права? — проговорил он, наконец. — Вы очень сильный маг. Я уверен, что император смилостивится.
— И отправит готовить убийц, которые станут разрушать чужие города?
Трегоран дернулся, и овес, который он вываливал из мешка в кормушку, посыпался по земле.
— А ты думал, что будет как-то по-другому? — Маркаций подошел ближе. — Увы, дочь не разделяет моих идеалов. А я недостаточно смел, чтобы порвать с империей и отправиться жить куда-нибудь далеко, туда, где гнев императора не затронет меня.
— А такие места еще остались?
— Конечно. Селианская империя и Таверионская республика тому живое свидетельство. Атериада, кстати говоря, пока что тоже не завоевана, хотя причина этого, скорее, в том, что богоравному она не особо и нужна.
Трегоран закончил с овсом и, взяв пустое ведро, направился к фонтану посреди двора, из которого постоянно била струя чистейшей воды. Маркаций шел рядом с ним, продолжая говорить.
— И вот еще что. Я хочу тебя предостеречь.
— Отчего?
— От легкомысленного взгляда на мою дочь. Наверное, я просто плохой отец и был слишком занят собой. Не уделял достаточного внимания девочке и не смог правильно воспитать ее, однако Этаара — отнюдь не та смешная кроха, что я помню. Она с каждым годом все больше становится похожей на мать, — опальный сенатор помрачнел. — Жалко, что не пошла в меня.
— И я должен ее опасаться?
— Нет. Ты должен думать той головой, что у тебя на плечах.
Юноша покраснел и закашлялся, едва не расплескав ведро с водой.
— И нечего играть в ребенка. Я видел, какие взгляды ты на нее бросаешь, — тут Маркаций сделал паузу, после чего добавил. — И какие она бросает на тебя.
Эти слова все-таки возымели нужный эффект — ноги Трегорана заплелись и тот растянулся на земле. Он поднялся, выругавшись по-тимберски, и пошел за вторым ведром. Около фонтана юноша решил, что неплохо освежиться и самому, после чего погрузил голову под воду.
Вынырнув и отдышавшись, он наполнил ведро, и снова направился к конюшне. Маркаций все это время стоял там же. Когда Трегоран поравнялся с ним, сенатор улыбнулся юноше.
— Извини, я смутил тебя.
— Ничего.
Но я все равно не понимаю вас, учитель.— Все просто, — Маркаций приоткрыл дверь конюшни и подержал ее, чтобы юноша мог пройти. — Моя дочь — фарийка, плоть от плоти Вечного города. Просто помни об этом.
Следующий день прошел в делах и заботах. Они еще пару раз прогнали огненное кольцо, а потом стали учить новое заклинание, превращающее почву вод ногами врагов в зыбучие пески. Работы было столько, что думать о вчерашней ссоре и словах Маркация просто не оставалось времени. Этаара не появлялась ни на завтрак, ни на обед. Не вышла она и на ужин, но Трегоран слишком устал, чтобы придавать этому значение.
Как и вчера, едва только он добрался до кровати, как глаза закрылись сами собой. Но заснуть он не успел — в дверь постучали.
— Открыто, — крикнул юноша, с трудом фокусируя зрения.
В комнату вошла Этаара, одетая в нечто воздушно-прекрасное и крайне открытое. Девушка замерла перед ним.
— Этаара? — Трегоран попытался подняться, но она жестом остановила его.
— Лежи, ты устал. Так даже лучше.
— Что? Не понимаю. Что ты хочешь?
— Я пришла извиниться. Вчера я была не права и сильно тебя обидела.
— Все хорошо, — он снова попытался подняться, но неожиданно, девушка прыгнула на него, и прижала к кровати.
— Нет, не хорошо, — ее губы были так близко, что Трегоран с трудом удерживался от соблазна коснуться их. — Совершенно нехорошо. Я разозлилась, потому что хочу, чтобы ты был на моей стороне. Всегда был на моей стороне.
С этими словами она жадно поцеловала его. Когда это произошло, руки Трегорана сами собой сомкнулись на спине дочери Маркация, будто живые, набросившись на ткань платья девушки, стаскивая и срывая его.
— Какой ты нетерпеливый, — хихикнула она, покусывая парня в шею. — Не торопись, у нас впереди еще целая ночь. И всю эту ночь я буду извиняться. Так, как ты пожелаешь.
Глава 8
И снова пустошь, замершая под багровыми небесами, и тонкая ниточка карминовой дороги, тянущейся в бесконечность. Снова скалы на обочине.
На сей раз, правда, он оказался не у начала пути. Обе ноги юноши крепко стояли на кровавых булыжниках.
Элаикс обернулся и усмехнулся, далеко уйти пока что не удалось — буквально в паре сотен шагов чернело ничто, из которого он и ступил на страшный путь.
Тимберец задумался.
— И как я тут оказался?
Постепенно из мрака восстал образ кинжала и пацана, этот кинжал державшего. Элаикс ощутил боль в том месте, где заканчивается живот и начинается грудь, и коснулся его. Да, удар пришелся точнехонько в солнечное сплетение.
— Он меня ранил, — проговорил юноша. — И ранил тяжело.
— А ты догадлив, — знакомый голос, раздавшийся сверху, заставил его вздрогнуть.
Элаикс поднял голову и едва не заорал от ужаса — монстр завис в воздухе прямо над ним, не издавая при этом ни единого звука — огромные крылья мерно вздымались вверх и вниз, без хлопков и дуновения ветра. Это было настолько неестественно, что молодому воину стало не по себе. Конечно, место, в котором он оказался уже во второй раз, в принципе нельзя было назвать нормальным, но все-таки разум Элаикса отчаянно цеплялся за привычные детали, пытаясь подстроиться, чтобы не провалиться в пучины безумия. Огромная туша, не создававшая при полете никакого шума, на корню пресекала эти жалкие попытки.