Быть собой

Несколько раз они встречали отряды вооруженных мужчин. В каждом из них было не меньше десятка человек, и всех, как и пастухов, сопровождали псы, настолько большие, что у мальчиков от страха сводило скулы.

— Это быки какие-то, — шепнул Элаикс себе под нос, но Трегоран его услышал.

— Плохо.

— И еще как.

— О чем вы? — чуть слышно подал голос третий мальчик, успевший немного успокоиться.

— Ты ведь Шилмиан?

— Угу.

— Держись нас, мы с братом не собираемся задерживаться у фарийцев, — прошептал Элаикс. Говорил он настолько уверенно, что даже Трегоран почувствовал облегчение. Шилмиан же расцвел от радости.

— Скажи, ты откуда?

— Из Неназываемого города, — шмыгнул носом парень.

— Жрец?

— Должен был им стать.

Когда эти слова были произнесены, разговор как-то сам собой затих на некоторое время, и повисла тягучая тишина, нарушаемая лишь Пиллой, скрипом колес, да окриками охраны.

Наконец они подъехали к вилле. Она была способна вырвать вздох восхищения даже у видавшего виды человека. Огромное длинное здание, облицованное мрамором и выстроенное на невысоком рукотворном холме. Его центральная часть с многочисленными колоннами, удерживавшими крытый свод, вела в просторный сад, за которым различались контуры больших входных дверей. Флигели — длинные и вытянутые в разные стороны, — украшались многочисленными статуями, каждая из которых находилась в специально отведенной для нее выемке.

У подножия виллы примостились десятки разных построек: ремесленные мастерские, кухни, бараки для рабов, бани и многое, многое другое.

Получался своеобразный мир в мире, предназначенный для жизни и увеселения всего двух человек.

У широкой дороги, ведущей к колоннам, раскинулся огромных размеров двор, в центре которого бил самый настоящий фонтан. Тут было людно, как на базаре — кто-то куда-то бежал, кто-то с кем-то спорил, и все были заняты просто до невозможности. Телеги с грохотом закатились на каменные плиты и остановились.

Тотчас же вокруг них засуетились люди самого разного возраста и цвета кожи. Все они были одеты в грубые робы и носили ошейники. Одни люди принимали тюки и уносили их, другие распрягали лошадей, третьи, собирали рабов по группам и отводили их куда-то. Пилла жестом приказал мальчикам выбираться.

Едва только они выбрались, как увидели странную парочку — женщину и мужчину средних лет, неспешно подходящих к телегам.

Пышнотелая фарийка выглядела на сорок. Она была одета в роскошное платье, украшенное золотой нитью. Ее пальцы унизывали перстни с ярко блестящими в лучах полуденного солнца драгоценными камнями, а волосы — уложенные в сложную прическу и сильно напудренные — поддерживали золотые заколки. Следы былой красоты еще сохранялись на лице и расплывшемся теле, но безжалостное время не собиралось давать своей жертве ни единого шанса, сколь бы хорошо та не маскировалась. Морщины в уголках глаз, тонкие сеточки сосудов на руках и ступнях, едва прикрытых изящными сандалиями, незаметные на первый взгляд складки на шее — все свидетельствовало о том, что неумолимая старость уже стучится в двери этой несомненно богатой и влиятельной патрицианки.

Ее сопровождал широкоплечий, облаченный в белоснежную тогу мужчина. Он был красив и неплохо сохранился, несмотря на возраст: могучие мышцы вздымались на руках и живот почти не выпирал из-под ткани. Все портило выражение изнеженности и пресыщенности, ни на миг не пропадавшее с лица.

Трегоран сразу понял, что это — хозяева.

— Какой у нас сегодня хороший улов, дорогая, — скучным голосом произнес стареющий красавец. — Я вижу, наш верный Пилла совершил множество прекрасных покупок.

— О да, — хихикнула женщина. — Таких милых и свеженьких.

И она указала на мальчиков.

— Ну-ка, ну-ка, — по-отечески улыбаясь, Навиний подошел к ним и ласково погладил Трегорана по щеке. — Какая же прелесть. Эх, дорогая, кажется, нам и правда следовало отправить парочку своих людей в эту варварскую страну. Какие прелестные мальчики, так и хочется купить сразу всех. Из них, думаю, получатся превосходные работники. Впрочем, не тощеваты ли? Смогут ли хорошо обрабатывать поля?

— Приятно слышать, дорогой супруг, что ты наконец-то осознал мою правоту, — совершенно беззлобно хихикнула Люсилия. — А что касается работы, скажи, у нас когда-нибудь бездельничал хотя бы один раб?

— Твоя правда, душенька, — Навиний подошел к дрожавшему точно лист на ветру Шилмиану. — Но как ты думаешь, быть может, нам стоит забрать этих милых мальчиков в дом?

— Не рано ли? — усомнилась патрицианка. — Они еще слишком дикие и необученные, не умеют жить среди людей.

Патриций скривил губы.

— И опять ты права…

Повисшая в его словах недосказанность очень не понравилась Трегорану, который сжался и постарался стать еще незаметней, а фариец подошел к Элаиксу, который бросил на него испепеляющий взгляд.

— Вот этого точно неплохо будет укротить, — он перевел взгляд на Трегорана. — Братья?

— Да, господин, — пролепетал тот.

— Хорошо, пойдет с братом. А что с этим, душенька?

Он указал на Шилмиана, который, как и Трегоран, побледнел, точно покойник.

Фарийка подошла к мальчику и задрала его подбородок, заглядывая в глаза, после чего проверила зубы и пощупала мышцы рук.

— Тебе хочется передать этого милого мальчика в дом, душа моя? — улыбнулась она. — Почему бы и нет? Пилла!

Вольноотпущенник тотчас же возник за ее плечом.

— Да, госпожа, — склонился он, стараясь при этом избегать взгляда Навиния.

— Ты понял, что нужно?

— Да, госпожа, — голос Пиллы был сладок, точно мед. — Я все исполню, не сомневайтесь.

Навиний шутливо похлопал слугу по щеке и радостно рассмеялся.

— Что бы мы делали без тебя, ума не приложу!

— Спасибо господин, вы очень добры ко мне.

— Ну-ну, ты заслуживаешь похвалу.

Навиний взял Люсилию под руку, и не спеша направился к вилле.

Пилла же схватил Шилмиана за руку и потащил его куда-то, но Трегоран заметил взгляд вольноотпущенника, и ему стало не по себе. В глазах Пиллы читалась ненависть к бывшему хозяину и желание его крови.

* * *

Трегоран проснулся мокрый от пота. Все тело дрожало, а из глаз текли слезы. Юноша тихо застонал, закрывая лицо ладонями. Опять этот сон! Кошмарные видения из прошлого, не отпускающие даже здесь. Впрочем, сон этот никогда еще не был настолько ярким и образным. Бедолага Шилмиан, рынок, и этот, третий… Как там его? А, неважно!

Юноша решил проверить кое-что и напрягся, призывая в памяти лицо Пиллы. Оно возникло перед его глазами с пугающей четкостью — сухие тонкие губы, родинка под глазом, копна седых волос…Шрам…Длинные тонкие пальцы, такие крепкие и жесткие…Руки занесена для удара, а губы шевелятся, выкрикивая ругательство…

Трегоран с трудом подавил рвущийся наружу вопль и яростно хлестнул себя сперва по одной щеке, потом — по другой. Полегчало, в голове прояснилось, и он стал понимать, где находится.

— Ох, с этой памятью нужно быть осторожнее, — пробормотал юноша, и замер.