Бывшие. Первая жена

— Я никого из них не знаю. Никогда не пересекался — ни с их видами деятельности, ни с кем из них.

— Они говорили, ты им должен.

Ян усмехается:

— Бандиты всегда считают, что им должны. Лезь в салон, — заметив сомнения на моем лице, Ян добавляет. — Я быстро.

Он собрался спать со мной в машине? Еще чего…

Зло буркаю сквозь зубы, но лезу на заднее сиденье. Там лежит плед, заворачиваюсь и подкладываю под голову свернутую куртку охранника.

Засыпаю мгновенно. Кажется, даже голову до импровизированной подушки не донесла. Я не спала толком последние ночи — вот что значит, ощутить себя в безопасности и в тепле.

Будит меня движение рядом. Уже темно. Просыпаюсь, вздрагивая — в первую минуту не понимаю, где я, и это вызывает панику.

— Это я… Не бойся.

— Ян… — расслабленно выдыхаю и сажусь, пытаясь прийти в себя.

В лагере тихо.

В лесу темно не так, как в городе.

Источников света нет вообще, и если ночь безлунная, как сейчас, то хоть глаз выколи.

Он нависает надо мной, протискиваясь в салон. Тихо стонет, пытаясь устроится на сиденье.

— Рука болит? — тихо спрашиваю я.

Он молчит, укрывшись пледом, но вижу, что не спит. Места на заднем сиденье мало. Он ложится мне на колени, и я напрягаюсь от неожиданности.

Ну, не раненого же сгонять?

— Тебе нужен врач, — напоминаю вновь. — Дело даже не в том, что там остались осколки от кости. Скоро будут сутки, может начаться воспаление… Ты же не хочешь заработать заражение крови?

— Я принял антибиотики.

— Все равно. Когда мы вернемся в город?

— Завтра вечером будем там.

— Когда начнется обмен?

— Утром. Нас там не будет.

— Нет?

— Это небезопасно.

Ну да.

Вряд ли Горский лично поедет хлопотать за телохранителя, пусть и такого, как Герман. Я там вообще не нужна.

Интересно, Ян спасает его, потому что к нему привязан или просто чтобы не оставлять в руках врага козырь против себя? Он был прав: Герман знает о нем слишком многое. Как устроена охрана. Наверняка, секретные коды для службы безопасности, и бог знает, что еще.

Они знают это.

Повезет, если не доперли, что это личный телохранитель Горского, доверенное лицо, что вряд ли… В этом случае Яну придется менять всю систему безопасности. Придется быть еще долго настороже. А еще это означает, что Германа сейчас пытают, не жалея, чтобы выбить из него как можно больше до обмена. Им нужно, чтобы к утру он еще был живым и это все.

Тяжело вздыхаю.

Чертовы амбиции бывшего, вот что в этом виновато.

Да и Герман тоже виноват.

Если бы они не настояли идти к Роману на свидание в тот проклятый вечер, этого все го бы не было. Может, Ян и палец себе поэтому отрезал. Как он сказал? Нужно уметь жить со своими решениями? Вот он и живет…

Горский расслабляется у меня на коленях.

Он тоже давно без сна.

— Ян? — опускаю руку ему на плечо.

Заснул.

Откидываюсь на сиденье свободнее и даже держать руку на плече Яна уже не так страшно. Даже слегка сжимаю плечо ногтями.

Я отдохнула, хоть и спала всего несколько часов. Больше не спится.

Думаю о Марке.

Роман не сказал о ребенке Яну.

И даже не пытался надавить на мой «долг», понимая, что у меня нет возможности помочь. Прикусываю нижнюю губу. Это хорошо, но… Утром он окажется у своих. Его заставят передать фирму, и… Ян считает, его убьют.

А если он скажет о Марке им?

Богдану. Или своему боссу.

Захочет купить свою жизнь или проболтается под пыткой.

Я не могу быть уверена, что этого не случится.

А верить на слово в таких вопросах нельзя.

Было бы лучше… Если бы Ян пристрелил его сегодня, как грозился. Только он этого не сделает из-за Германа.

А если бы он знал о сыне?

Он бы выстрелил?

Снова закусываю губу до боли.

Ситуация патовая.

Наклоняюсь, проводя пальцами по его волосам. Я думаю, ответ: да. Он бы выстрелил, потому что это единственный способ обезопасить ребенка…

Смотрю в сторону входа в бункер, где его держат.

Если Роман просто умрет, все будет хорошо. Марку ничего не будет грозить, и Ян об этом не узнает. А вот если его обменяют…

— Ненавижу свою жизнь… — шепчу я.

Всю, с того момента, как поверила Альбине Борисовне и потащилась на тот кастинг.

Можно взять пистолет охранника. У него потом будут проблемы, но это потом. Охрана курит на входе, не говорят, но выходят, видимо, регулярно. Периметр охраняют от внешних опасностей, от тех, кто здесь подлости не ждут.

И чем больше я об этом думаю, тем мне страшнее.

Я представляю, как тот, кто ненавидит Яна всей душой и желает его смерти, узнает про ребенка. Злата, я… От такого рычага влияния он не откажется.

Марк обречен.

— Ян? — шепчу я и, убедившись, что он спит, приподнимаю его голову от колен. — Мне нужно выйти…

Если проснется, скажу, что иду в туалет.

Колени нагреты его теплом. Я выскальзываю из авто в холодный лес. Пахнет хвоей, свежестью и лесными травами. Бетоном и старой стройкой.

Не знаю, то дальше.

Стараюсь не думать дальше, чем на один шаг.

Охрана все еще дымит, закрывая огоньки ладонями. Я просто попытаюсь. Попробую. Я должна. По-настоящему я должна только Марку и больше никому — ни Северному, ни Яну, ни Герману.

Проскальзываю внутрь незамеченной, на столе несколько пистолетов, магазины с патронами и пустыми. Беру один из пистолетов.

Сердце бьется в горле.

Трудное решение.

И времени мало.

И выхода нет.

Я знаю, что мне нужно это сделать, и на сомнения нет времени. Если я не сделаю этого сейчас, то уже не смогу. Утром их обменяют. Все будет кончено. Я могу потерять ребенка.

С оружием я спускаюсь к Роману.

Он не спит.

А жаль.

Было бы проще.

И Германа жаль — без Северного у него нет шансов. Его замучают в плену. Пусть это останется на моей совести, я согласна.

Поняв, что он не один, Роман поднимает голову.

Взгляд меняется, когда он видит меня. Смотрит на пистолет, на мое сосредоточенное, застывшее лицо. И все понимает сам. Он понял, что я пришла убить его и видит, что решение это взвешенное.

Но, сука, смотрит в глаза.

— Я ему не сказал, — произносит он запекшимися губами. — Горский не знает. И им не скажу…