Бывших мам не бывает

Злорадство и обида на лорда требовало, чтобы новое хобби малыша включало в себя молоток, ксилофон, дудку, шарманку. Короче, что-нибудь громкое и увлекательное. Но я понимала, что лучше обойтись рисованием, ведь мне предстоит тоже жить в этом доме какое-то время. Но как только я соберусь брать расчет, я тут же подарю Тео дудку и барабан.

– Рисовать? – протянул Тео, странно посмотрев на меня. Что? Не понравилась идея?

Я готова была спорить, убеждать, как здорово, когда ты умеешь рисовать, выслушивать истерику «назло, потому что взрослые сказали». Но Тео посмотрел на меня, едва не плача.

– Мама… Мама очень любила рисовать… – сдавленным произнес он. – Она всегда обещала меня научить…

А! Вообще здорово! Я прямо в точку попала!

– Хоть я и не мама, но могу немного научить! – улыбнулась я, понимая, что все оказалось намного проще. чем я думала. – Осталось добыть бумагу, карандаши…

– Пойдем! – послышался голос Тео, а он схватил меня за юбку и куда- то потащил!

– Ай! – врезалась я в дверь, опрокидываясь на пол. Мой нос! Кажется, я теперь мопс!

Пока я терла нос рукой, трясла головой, отгоняя рой мушек перед глазами, перед глазами появилось встревоженное лицо мальчика.

– Прости! – послышался голос Тео. – Я забыл, что ты не умеешь ходить сквозь двери.

Я встала, чувствуя, что нос я все-таки разбила. Или нет? Мотнув головой, я положила руку на ручку двери, толкнула ее и столкнулась нос к носу с лордом Олатерном. Он стоял в коридоре, словно намеревался войти. Я удивленно посмотрела на него, ловя красноречивые взгляд.

– Я слышал, как что-то упало! – заметил лорд. – И решил проверить.

Пока я шмыгала носом, лорд достал платок и протянул его мне. Я проворчала: «Спасибо», проверяя есть ли кровь. Но крови вроде бы не было.

– Пойдем! – крикнул Тео из другого конца коридора. Я попыталась вернуть платок, но лорда уже не было в коридоре. Ничего себе, какой он шустрый!

– Ну пойдем! – нетерпеливо позвал Тео, размахивая рукой. Он высунулся из-за поворота, требуя, чтобы я поспешила.

Дверь, сквозь которую прошел Тео, кажется, не открывали много лет. Паук уже успел соединить паутиной старинные ручки в виде вензелей и стены. Что-то хрустнуло, а дверь с протяжным скрипом открылась, обрывая космы паутины.

– Заходи! – позвал призрак из темноты. – Я открыл! Эту комнату не открывали много лет! Папа не разрешал!

Я шагнула в темноту, вдыхая какой-то странно – знакомый запах.

Все вокруг было темным и непонятным. Видимо, окно зашторено. Или его здесь вовсе не было!

Стоило мне сделать еще один робкий шаг в темноту, как вспыхнул яркий свет. Он осветил какую-то мастерскую.

Старинный мольберт с золотыми вензелями, серый холст с подрамником, кисти, краски, эскизы – все валялось на полу, покрытое пушистым слоем пыли. Я увидела, что моя нога стоит на бумаге. Наклонившись, я бережно подняла лист и встряхнула, едва не чихнув от пыли.

Это был эскиз женского лица, нарисованый карандашом. Кто-то неплохо рисовал, я вам скажу! Все грани были проработаны четко. Тени лежали правильно. Откуда я знаю? Да вот, не могу ответить. Просто знаю, как правильно, но рисовать толком не умею.

– Ты умеешь рисовать? – пристал призрак, витая вокруг меня, и заражая флюидами детского любопытства.

Если я шла сюда с мыслью о том, что я рисую как Рафаэль, собственно, как и любой взрослый по сравнению с ребёнком, то сейчас я молча задвигаю крышку люка и ухожу в черепашки – ниндзя.

– Это мама рисовала! – не без гордости произнес призрак, проходя сквозь мольберт.

Он тут же резко развернулся, требуя, чтобы я показала ему свои таланты.

Мои таланты переглянулись, а я почувствовала себя крайне неуютно.

– Ну! Нарисуй что-нибудь! – послышался любопытный и требовательный голосок на ухо, а меня обдул холодок.

– Начнем с малого! – прокашлялась я, выискивая глазами карандаш. Я, в основном по фломастерам! Но фломастеров здесь не было. – Домик!

Рисовать домики я умела! Можно сказать, я была в этом деле профессионалом! «Ты – домусник!», – однажды нарек меня один ангел лет пяти, пока я рисовала ему домики целыми кварталами.

Я нашла кусочек уголька, который тут же испачкал мне пальцы. Лист бумаги был прислонен к мольберту, а я провела несколько идеально выверенных годами работы с детьми, линий.

Хорошая няня должна уметь рисовать домик, маму, кота и солнышко. А так же точно определять, кто из огурцов и треугольников на детских мама, а кто папа. Так сказать, по первично огурцовым признакам. Если вы думаете, что папа – самый большой огурец, вы ошибаетесь. Иногда самый большой огурец – это мама! А иногда – кот.

– Ну вот! – отошла я на несколько шагов, любуясь своей работой. Я ожидала оваций, детского «вау!» и вопля: «Научи так же!».

– Тю-ю-ю! – послышалось разочарованное. – Я думал, что ты рисуешь, как мама! А ты…

– Но прежде чем рисовать как мама, нужно научиться рисовать как няня! – слегка обидевшись заметила я, понимая, как меркнет мой домик в свете чужих эскизов. – Так что давай! Дерзай!

Призрак взял у меня из рук уголек и стал что-то кулемать на столе. Я вздохнула, видя, как сосредоточенно он рисует каждую линию. Казалось, еще немного и от усердия высунется язык.

Я решила не отвлекать его, а пройтись по студии. Собранные листы рассказывали мне истории из чужой жизни. В этом мире не было фотографий, поэтому мама все тщательно зарисовывала. От свадьбы до колыбельки, от первых шагов до лошадки…

С одного листа на меня смотрел красавец – лорд.

«А будете себя плохо вести, я получу зарплату, и с нее куплю ребенку барабан!», – усмехнулась я, понимая, как точно художница передала его взгляд.

– Готово! – произнес голос Тео, когда я подошла к портретам. Их прикрывала пыльная тряпка, которую я собиралась сдернуть, но не успела. – Няня! Я нарисовал! Гляди!

Глава 22

Лорд действительно был очень занят. Забыв про еду и сон, он направился в старинную библиотеку, рассматривая ряд черных книг, завернутых в бархат. Плотно задернутые шторы шептали про пыльную скорбь, поселившуюся здесь и дважды овладевшую его сердцем.

Притихший сын – это было что-то новое. И если бы не тревожное чувство, которое было присуще всем родителям, готовым платить часами уборки за минуты тишины, лорд Олатерн был бы почти счастлив.