Бывших не бывает

Несколько раз даже хотел попросить действительно привязать себя к седлу, как раненого: при помощи двух копий. Но совладал с собой – негоже при пастве слабость являть. Так что, шипя под нос самые чёрные ругательства на смеси греческого, славянского, турецкого, латыни и нескольких франкских наречий, отец иеромонах, скрипя побитыми суставами и скрежеща от боли зубами, взмывал и взмывал над седлом в такт конским шагам. Паства смотрела на муки отца Меркурия с жалостью, но и с уважением – поп сотню не задерживал.

День клонился к вечеру. Отставной хилиарх держался уже, что называется, на зубах – на голом самолюбии. Глаза то кровью заволакивало, то темнотой. А уж болело всё – даже то, что вообще болеть не может.

– Сотня, стой! – рыкнул Лука, поднимая руку. – Слезай! Ночевать будем!

Отец Меркурий даже не сразу понял команду полусотника и прогнал коня рысью ещё с десяток шагов, чудом ни на кого не налетев. Но всё же осознал происходящее, повернул жеребца и подъехал к Луке.

– Зачем? – язык с трудом повиновался старому солдату. – Там наши. Там Михаил. Надо идти!

– А то я, твою мать, не знаю! – вызверился рыжий полусотник. – Вокруг глянь! Темнеет, кони шатаются. А нам еще почти полдня пути! Попалим коней – что делать будем?! Мне только падежа конского и поповского не хватало! Сказал ночевать – будем ночевать! Всё!

– Как скажешь, аллагион… – отец Меркурий качнулся в седле.

– Филька! – Лука подхватил священника. – Бурея сюда мухой! Кажись, спёкся поп!

– Сейчас, дядька Лука! – отозвался оружничий.

– Давай, слезть помогу, – несколько подобревшим голосом предложил полусотник.

– Сам! – через силу ответил отставной хилиарх. – И… сначала… кони…

– А ты молодцом, отче! – усмехнулся Лука и распорядился: – Десятники, стражу выставить! Глеб, твои первые! Дальше по порядку! Петька! Складень! Ты где?! Возьми псов и осмотрись в окрестностях! Костры жечь без дыма!

– Сделаю! Слушаюсь! Понял! – раздалось отовсюду.

Пока полусотник распоряжался, отец Меркурий с помощью вовремя появившегося Лёвки-конюха, кряхтя и матерясь, слез с коня. Больше всего на свете священнику хотелось упасть прямо в снег и не шевелиться, а там будь что будет.

«Нет, поганый бурдюк дерьма, ты сделаешь всё, что нужно! Шевелись, старая рухлядь!»

Преодолевая сопротивление плоти, отец Меркурий, с помощью Лёвки сумел расседлать и обиходить коней, спутать их, накрыть тёплыми попонами и привесить к мордам торбы с овсом.

Тут-то силы священника и оставили. Едва успев влезть в принесённый конюхом тулуп, он со стоном опустился в снег. Хорошо ещё хватило соображения подобрать ноги и укутаться тулупом. Отставного хилиарха била крупная дрожь.

– Хрр, чего звал, Лука? – услышал иеромонах сквозь полузабытьё. – Где поп? Помер, что ли?

– Не, – в голосе полусотника смешались насмешка и уважение. – Но спёкся малость с непривычки. Коней обиходил и вон там повалился. Ты, Серафим, давай, подлатай его малость, чтобы к завтрему годен был. Ещё кто сомлел?

– Есть один, – Бурей трубно высморкался. – Из моих. Колька-сыкун. Ну я его полечил – дал в морду легонько. Он, хрр, и оздоровел. Слышь, дрова рубит? Остальные ничего: кряхтят, за караваи свои держатся, но воевать способны.

– А кони?

– С конями всё ладно.

– Добро! – кивнул Лука. – Починяй тогда попа, кашеварьте, будем кормиться и спать. Завтра до света подниму.

– Ладно.

По снегу заскрипели шаги. Отставной хилиарх попытался стряхнуть оцепенение, но не смог.

– Серафим Ипатич, тута он! – раздался совсем рядом смутно знакомый голос.

– Хрр, совсем, знать, сомлел, – поставил диагноз Бурей. – Счас поправим. Харитоша, стели тулуп.

– Готово!

«Это же Харитоша, что вёз меня из Турова… Что они собираются делать?»

– Тимоха, беритесь с Харитошей и кладите попа сюда, а то совсем обревнел – сам не встанет.

– Сам ты бревно! – от обиды отец Меркурий даже смог заговорить. – Имей почтение к сану, малака!

– Лается, – констатировал Бурей. – Хорошо. Беритесь, чего встали?

Крепкие руки оторвали священника от земли.

– На брюхо кладите! – распорядился обозный старшина.

Тимоха и Харитоша бережно опустили священника на подстеленный тулуп.

Бурей присел на корточки, одной рукой обнял отца Меркурия, без всякого усилия приподнял и сунул в рот горло кожаной баклаги. Обжигающая жидкость хлынула в горло священника. Он судорожно глотнул. Раз, другой… Дыхание перехватило, из глаз выдавило слёзы.

– Хорош! – Бурей отнял баклагу. – Ишь присосался! Странный ты, отец Меркурий: как в церкви, так поп попом, а как драться и яблоневку жрать, так ратник. И сейчас вон в мисюрке да кольчуге. А ну, помогите мне его из железа вытряхнуть!

В три пары рук с отца Меркурия стащили тулуп и доспехи.

– Культя сильно болит? – осведомился обозный старшина.

– Сильно, – спиртное прибавило священнику сил. – Здорово намял. И натёр, похоже.

– Угу, – кивнул Бурей и распорядился. – Скидайте с него сапоги и порты. И ногу деревянную тоже. Харитоша, горшок не замёрз?

– Не, Серафим, всю дорогу за пазухой держал. И сейчас тоже там, – отозвался обозник, стаскивая со священника сапог и разматывая портянки.

С другой ноги Тимоха уже отстёгивал культю.

– Света сюда! – рявкнул Бурей.

Кто-то подал факел. Обозный старшина осмотрел культю, поцокал языком и резюмировал:

– Ничо, и хуже бывает, – после чего мазнул по многострадальному обрубку хилиарховой ноги чем-то жирным и остро пахнущим.

Священника будто кипятком обварило. Он скрипнул зубами, а потом выдал такое, что и лошади небось покраснели.

– Баян! – заявил под общий хохот Бурей. – Истинно, сладкопевец! Я и то слов таких не знаю! Повторишь потом для памяти?

– Повффторюю, – прошипел отставной хилиарх и прислушался к себе – боль в культе быстро утихала.

Бурей с Харитошей тем временем споро бинтовали культю.

– Теперь порты! – распорядился обозный старшина, едва закончив перевязку. – Исподние тоже!

– Какого?! – вызверился священник.

– Твёрдого и красного! – удовлетворил его любопытство Бурей. – Думаешь, зад у тебя лучше?