Ц-5
Шрифт:
«Темные силы во тьме» — покривился Ясир.
— Пора? — буркнул вслух, принюхиваясь. Ноздри щекотал дорогой парфюм.
— Раи-ис![3] — Абу-Джихад жеманно приложил пятерню к сердцу. — Твоего слова ждут новобранцы!
— Далеко? — кисло спросил Арафат.
— Рядом!
— Поехали. Только быстро!
Все трое залезли в пыльный «Лендровер», и Гиена завел мотор. Фары мигом вымели мрак, упершись в сломанные ворота. За ними ширился еще один гараж — в цоколе торгового дома «Пикадилли», крепко сидевшего напротив улицы Хамра.
Пуская гулкие эхо по лесу обшарпанных бетонных колонн, джип выбрался
— Абу-Аммару и Палестине мы приносим в жертву свою душу и свою кровь!
Арафат выбрался из машины, растягивая толстые губы в деланной улыбке. Заученным армейским жестом приставил ладонь к бедуинскому клетчатому куфию. Он терпеть не мог дурацкий платок, но эта деталь одежды давно уж стала частью образа. Вон, половина восторженных пацанов, потрясавших «калашами», щеголяет в «арафатках».
Набрав воздуху, Ясир прокричал:
— Наша Палестина ждет свободы и независимости! Мы никогда не согласимся жить рядом с Израилем! Палестина будет существовать вместо Израиля! И вам, молодым бойцам, освобождать палестинские земли — от Ливана до Египта!
Худущий лопоухий мальчик не сдержал ликования и выстрелил одиночным вверх. Пуля отзвенела рикошетом, а на голову ушастому осыпалась штукатурка.
— Машалла, машалла! — выдохнул Гиена, грозя пистолетом юному автоматчику. — Едем, раис. Нас ждут в Шатиле.
— Едем.
Вскинув руку на прощанье, Арафат полез на заднее сиденье. Абу-Джихад примостился рядом, нагоняя запах мужского пота и женских духов. Чувствуя возбуждение, Ясир сжал зубы.
«Иншалла…»
Минуя сломанный шлагбаум, «Лендровер» выехал на улицу по крутому пандусу. Прохладный воздух с моря задул в приоткрытый лючок, вороша локоны Абу-Джихада. Ясир длинно вздохнул, смиряясь под накатом внезапной тоски. Борьба, борьба, борьба… Вся жизнь — борьба. Деньги, деньги, деньги… Борьба за деньги? Хм… Сразу два смысла, и оба — поганые. Остановиться бы… Выйти из машины, хлопнув дверцей. И один, совершенно один, оглушенный тишиной… Упиваться покоем взахлеб…
— Кыс эммэк! — выругался Гиена, и Арафат вздрогнул, выпадая из мечтательного флёра.
Навстречу прошмыгнул старенький «Рено», а впереди неспешно катил синий фургон, заляпанный французскими и арабскими надписями, одинаково славившими шаверму от старого Юсуфа.
Нетерпеливо посигналив, Имад пошел на обгон, и тут начали происходить события. Задняя дверка фургона вскинулась кверху, и на палестинцев в упор глянуло дуло пулемета КПВТ.
Ясир Арафат очень ясно, очень четко видел все действо, как будто перед ним прокручивали кадры в замедленной съемке. Две смутные фигуры в касках, горбившиеся в тени за пулеметом, открыли огонь. Хваленое пуленепробиваемое стекло не выдержало ударов калибра 14,5 мм — лопнуло, поражая осколками. Вторая или третья пуля в очереди разворотила Абу-Джихаду грудь, а следующая снесла голову.
Изворотливый Имад почти успел выпрыгнуть из джипа — он уже распахнул дверцу, напружинился для броска… Две пули опередили Гиену, почти разорвав худое тело.
— О-о-о! — отчаянно взвыл Арафат — и захлебнулся кровью.
Короткая
очередь разнесла движок, ломая и круша поршни. «Лендровер» будто подпрыгнул, валясь набок, уходя в перекат… Грохоча и скрежеща, джип врезался в ограждение, полыхнул клубом дымного пламени, но никому, ни водителю, ни пассажирам уже не было больно.Техас, Абилин
Вторник, 3 февраля. Перед обедом.
«Зима в Техасе — это что-то с чем-то!» — с удовольствием думал Степан Вакарчук. Перед рассветом покапал небольшой дождик, а уже к одиннадцати — комнатная температура!
Сняв мятый стетсон, Стив пригладил волосы. Он единственный отпустил их в рост, отчего стал похож на Иисусика. Редкая бороденка лишь добавляла ему святости. Вальцев тоже зарос неопрятной щетиной, зато пышную свою прическу сбрил наголо. Даже Чак Призрак Медведя не пожалел косу — подстригся коротко, став неотличимым от любого «мекса».
«Конспи`гация, конспи`гация и еще раз конспи`гация!»
Целый месяц они кочевали по нью-йоркским закоулкам. Хочешь спрятать желтый лист — урони его осенью в парке. Желаешь скрыться сам — пропади в лабиринтах мегаполиса, затеряйся среди миллионов себе подобных!
Выждав пару недель, сели на поезд до Чикаго. Сошли на полдороги, купили мятый «фордик» за двести баксов — и покатили «на юга». Эксфильтрация нумер два.
Зашипел кофейник, и Степан живо снял его с костерка.
— Идите есть, а то остынет!
Первым явился Максим. В разноцветной вязаной шапочке с наушниками он был неотразим. Подбросив в огонь сухих веточек меските, Вальцев погрел руки, растирая ладони, и обнадежил:
— Ничего… Скоро потеплеет. Пустыня Чихуахуа! Звучит?
— Матерно! — фыркнул Вакарчук, подтягивая сковородку со скворчащими ломтиками бекона. — Звиняйте, яишни нема. Чак!
— Я здесь, — послышался спокойный голос индейца. — Набрал две канистры бензина на заправке. Должно хватить.
Призрак Медведя уселся перед костром. Подточил палочку ножом и наколол ею горячий кусочек бекона.
Вальцев молча протянул ему сухарь. Чарли кивнул ему, со страшным хрустом разгрызая хлебец.
— Скоро доберемся до Пекоса, — заговорил он невнятно. — Это река такая. Там живет Мэнни Красное Перо. Он покажет брод и проводит до Рио-Гранде. Сведет с тамошними контрабандистами, а они уже переправят нас на тот берег. Доедайте. Мне только кофе оставьте.
Упруго поднявшись, индеец скрылся в зарослях чаппараля. Вскоре закрутился стартер, басисто взревел мотор. Царапая борта, «Форд» сильно вздрагивал, будто чуял колючки металлической облупленной кожей.
Вакарчук торопливо набил рот и плеснул кофе в кружку.
— Заварено по-ковбойски, — хмыкнул Максим. — Подкова не утонет.
— А то!
Призрак Медведя пил маленькими глоточками, жмуря обсидиановые глаза, пока не выхлебал полную чашку.
— Едем! — выдохнул он.
— А что надо сказа-ать? — напел Степан вкрадчивым голосом.
— Спасибо? — Максим неуверенно забросил ответ.
— Хау! — улыбнулся Чак.
— О!
Посуда, одеяла, припасы переместились в кузовок пикапа. Хлопнули дребезжащие дверцы. Машина заворчала и тронулась, покатила по сухому руслу-арройо, вторя затейливым изгибам.