Цап-царап, или Оборотни для Маши

На ее истеричные крики никто не отвечает.

Петр внимательно и цепко окидывает взглядом номер. Отмечает две спортивные сумки, задвинутые под кровать. Клочки одежды. Разбитое зеркало, вмятину в двери. Подушки на полу и бутылки - нашу неудавшуюся вечеринку в десять утра. 

– Вы все здесь живёте?
– спрашивает он. 

– Вот эти двое, - Алина тычет пальцем с красным ногтем в Марка и Жанну, - в соседнем номере. А эта, - она кивает на меня.
– Работает у нас якобы. Ну вижу, вижу я, как она работает. Целыми днями здесь запирается с мужиками, в ванной у них кто-то брякает, горничную прибраться не пускают, ну ясно, ясно мне что они тут втроем делают! Бордель устроили. 

Краснею. 

Вот так вот в лоб при всех рассказывать о моем времяпровождении. Она бы ещё на площадь вышла и в мегафон прокричала, чем я тут занимаюсь. 

Все ведь не совсем так, просыпаться в кровати с двумя мужчинами - почему сразу бордель? 

Просто нам хорошо, какое им дело.

– Тет-а-тет мы можем поговорить, чтобы без фона?
– Яр мрачнеет, делает шаг к Петру, глазами показывает на Алину.
– Дама преувеличивает. Ничего здесь не творится. 

– Вы бы лучше обстановкой в городе занялись, - подключается Савва.
– Там народ с ума сходит.

– А я говорила, Петр, это все они!
– Алину не удержать. Она смотрит на Яра, сверкает глазами, и мне на секунду кажется, что она просто ревнует его, она ведь сама мне говорила, что "тому неврастенику из седьмого номера баба нормальная нужна".

Это женская месть.

– Алина, я понял, - Петр морщится, ему самому голос родственницы, похоже, слышать уже невыносимо.
– Вы и вы, - он машет рукой Жанне и Марку.
– Пройдемте, побеседуем. 

– Петр, ты вот этих голубчиков тряси, - влезает Алина, никак не успокоится, - с этих все началось, с их приезда. 

– Я разберусь, Алина, - сухо обрывает ее Петр, манит Жанну и Марка в коридор. 

Мне становится душно. 

Не выдержав, первой выскакиваю из номера. Решительно пру по коридору, мне воздух нужен, иначе я в обморок упаду. 

Выпадаю на улицу и запускаю пальцы в волосы, сжимаю виски. Смотрю на свое красивое платье - не так я себе этот день представляла. 

Специально не надела бюстгальтер.

А тут такие разборки. 

Замечаю тень на асфальте рядом со мной. 

Крупная фигура загораживает мне солнце, и гвалт на парковке словно стихает, я ещё не подняв глаз понимаю, кто ко мне подошёл. 

Он молчит. Я медленно выпутываю пальцы из волос, выпрямляюсь. 

Смотрю на Семёна и не боюсь почему-то, может, вокруг слишком много народу, а ещё я чувствую себя...важной, впервые в жизни я не Маша, "ну та, которую мать Тамаре спихнула".

Ведь все, что тут происходит - из-за меня тоже, в том числе. 

– Прокатимся?
– дружелюбно спрашивает Семён. На пальце вертит ключи от машины.
– До оцепления. Вон туда, - он машет рукой в сторону выезда, - заодно познакомишься поближе. С отцом.

Глава 61

– В Совете три главных судьи, - говорит Семён, когда я сажусь к нему в машину.
– Среди них я. И твой отец.

Он плавно трогается с места. На повороте выруливает на трассу.

Смотрю в окно. 

Так непривычно, здесь днём и ночью носятся машины, а сейчас тишина, словно дорога давно заброшена. 

– Ты должна была занять его место. Войти в Совет, когда твой отец отойдет от дел, - продолжает Семён. Косится на меня.
– И когда ты подрастешь.

Слышу его сдавленный смешок и поворачиваюсь к нему 

И натягиваю платье на колени. 

Его взгляд явно намекает, что я выросла, но не совсем так, как нужно. Связалась с двумя мужчинами, сплю с ними. 

И это оскорбительно, ведь какое им всем дело, жизнь моя, и не нужно совать в нее нос, это неприлично.

Но всего этого я не говорю, подавленно молчу.

– Сам он заниматься твоим воспитанием не мог, - рассуждает Семён.
– На женщину понадеялся, твою мать, - он кривится. 

Тут я с ним согласна, мама больше поиском нового мужа озабочена была, а не мной, а потом, вообще, поселила меня с Тамарой.

И я их понимаю, обеим хотелось устроить жизнь и женское счастье, а тут я под ногами болтаюсь и деть меня некуда, не на улицу же.

– Савва с Яром нарушили правила, - Семён наращивает скорость.

А у меня бунтует желудок. Я непонятно что выпила утром, крепкое, алкогольное, и чувствую, что зря. По спине ползет холодный пот, в глазах темнеет...

– Останови!
– выкрикиваю и понимаю, что меня сейчас вырвет. 

Семён резко тормозит. Прямо посреди дороги, на которой мы одни.

Выскакиваю из машины и к обочине несусь, перепрыгиваю через овражек и падаю, руками упираюсь в траву. 

Ветер теплый, и день тоже, я в одном платье, даже не мерзну, макушку печет солнце.

Плююсь и кашляю, содрогаюсь. 

Чем я только думала, на голодный желудок разве можно пить? Когда я и не пью совсем.

Тыльной стороной ладони вытираю губы. Чуть покачиваюсь, иду обратно к машине. 

– Стошнило?
– в салоне Семен протягивает мне упаковку салфеток и бутылку с водой.
– Начинается.

– Что начинается?
– полощу рот, вытираюсь салфеткой.
– Пить не надо было. 

– Потому, что тебе это не нужно больше, - Семён трогается.
– Мы не нуждаемся в пище, нас заряжает энергия солнца. 

– Алкоголь - это не пища. 

– Тем более. Со временем привыкнешь. А пока организм все чужеродное отвергает.

Смотрю на солнце. 

Мне и, правда, получше, кажется. Но в мыслях путаница, замечаю на дороге впереди палку полосатого шлагбаума и вздрагиваю - там должен быть мой отец. 

Я столько раз представляла в детстве, что он вернётся, но он не вернулся, а теперь - лучше бы и вовсе его не видеть, не тревожить себя. 

Но это, наверное, необходимо. Разобраться, что будет с городом. И с Саввой. И с Яром. И со мной.

И мы подъезжаем. 

Слева возвышается бурая гора заброшенной шахты. Справа железная будка автобусной остановки. Возле нее запаркованы пара полицейских машин.

А дорога загорожена, посередине поделена.

По ту сторону несколько грузовиков. И куча мужчин в форме с автоматами наперевес. Разбита полевая кухня.