Cap ou pas cap?

А в данном случае, в обозримой перспективе перед Вонголой Дечимо замаячил секс с Занзасом. Спокойно, Цуна, спокойно. На чокнутого извращенца вариец вроде бы не похож, а в остальном… Вроде бы Бьянки с ним как-то раз переспала, можно выспросить у нее подробности. Кто предупрежден, тот вооружен. Ай, черт, как неловко-то, все-таки, обсуждать такие вопросы с посторонним человеком, да еще и в присутствии отцовского зама!

— Я… думаю, с этим вопросом лучше обратиться к синьору Занзасу, — проговорила Цуна, невольно пряча глаза и потирая пальцами висок.

Только бы не покраснеть, это будет уже совсем несолидно.

— Ебаный ж в рот, кто вообще пишет про это в контрактах?

— Отлично, пожеланий нет.

Цуна тем временем быстро набирала сообщение для Бьянки, которая, к ее несчастью, как раз сидела в веселой компании в вотчине Спаннера. Ответ на вопрос «как тебе Занзас в постели» сочиняла чуть ли не вся Вария с неизменным ржачем, пошляцкими комментариями и закидыванием друг друга попкорном.

— …Это был один из самых странных разговоров в моей жизни, — помешивая ложечкой свежий кофе и пытаясь (безуспешно) отыскать в ящике только вчера спрятанный пузырек с таблетками, сказала Цуна, когда синьор Рокка в сопровождении Орегано удалился.

Им с Занзасом еще оставалось разобраться с контрактами на поставку марокканского гашиша, который в накладных цинично именовался лечебным японским чаем.

Занзас фыркнул и пересел в кресло напротив Цуны, доставая из внутреннего кармана фляжку со своим любимым виски. Девушка понимающе толкнула ему через стол стакан. В ответ она получила папку с контрактами.

— Не поверишь, в моей тоже. Кстати, видел тебя позавчера на трассе — у тебя в багажнике труп был, что ты так спешила?

— Почти. Помнишь нового начальника таможни?

— Смутно.

— Он себе цену набивал, так что мне пришлось его похитить из его собственного кабинета и сделать предложение, от которого он не смог отказаться.

— Акулы или лес?

— Лес и Мукуро.

Занзас усмехнулся, представив, что пришлось пережить жадному таможеннику. Лес на окраине Палермо, пламя преисподней под ногами, и исчадие ада в лице Савады, пришедшее по его душу. Бр-р.

Короткая трель телефона сообщила о том, что Бьянки наконец-то ответила на компрометирующий вопрос, и Цуна, не ожидая подвоха, открыла текст сообщения.

Занзас наблюдал за тем, как дама его сердца краснеет, бледнеет, снова краснеет, а на ее лице сменяются выражения от дичайшего смущения до «фу, какая гадость» и гадал, что же ей такое прислали. Наконец она откинула от себя телефон и отпила кофе. Примерно полчашки.

Ее лицу, по которому только полминуты назад можно было прочесть все, вернулось выражение вежливой доброжелательности.

— Суки. Тебя не затруднит приложить твоих мальчиков чем-нибудь? Почему-то я уверена, что это, с позволения сказать, творчество — их рук дело.

Цуна подтолкнула телефон в сторону Занзаса и «творческие натуры», сочинившие послание, резко прекратили веселиться.

— Босс будет очень зол, — протянул Сквало. — Пора валить.

Луссурия был настроен чуть более оптимистично.

— Да ладно, мы же ему польстили…

Маньякам, некрофилам, троллям и хулиганам очень повезло: Занзаса в первую очередь заинтересовало не их творчество, а…

— Ты спрашивала у Скорпиона…

— Да.

— Же-енщина, единственное, что тебе следует знать, — при виде этой самодовольной паскудной улыбочки, Цуне захотелось достать перчатки, — кто бы ни трахал тебя до этого, я все равно буду лучше.

— Окстись, Занзас, я девственница, — бросила она, доставая из папки первый лист.

Пам-пам-пам. Дурацкое слово «девственница» отдавалось в ушах и билось в висках, словно шарик для пинг-понга. С одной стороны можно было радоваться и вопить «моё!», но с другой…

— Ты?! В двадцать два года?!

— Я тебя умоляю. Ты видел мою грудь? Точнее, ее отсутствие? Я даже целовалась только с Реборном, щечка к щечке, в день выпуска, — Цуна нахмурилась и что-то подчеркнула карандашом в тексте контракта.

У Занзаса в голове не укладывалось даже не то, что у его почти-невесты вообще никаких отношений в жизни не было, а то, каким тоном она об этом сообщала. Как о погоде говорила.

— Если хочешь, я могу заставить патлатого придурка петь у тебя под окнами серенады.

— Ну, спасибо, врай! — немедля откликнулся Сквало.

Монитору высказывать свои претензии бесполезно, зато безопасно. Телевизоры стаканами не кидаются.

Цуна уже представила себе злого как черт Сквало, дерущего глотку у нее под окном каждый вечер и вставляющего в конце каждой строчки любой песни свое любимое «врай», и подняла руки:

— Нет-нет-нет, спасибо, обойдусь. Мне еще дороги мои уши. — Она повернула один из листов к Занзасу. — Вот эту цифру нужно урезать в два раза. И пусть до генерала Дзабареллы наконец-то донесут, что если он не перестанет выдрепываться, то ему придется передать свой пост кому-нибудь еще. Посмертно.

— Слушаю и повинуюсь. Кстати, зря отказываешься.

Теперь глава Варии уже не пугал Цуну. Он ее неимоверно раздражал.

— Не желаю ничего слушать. Так и быть, вот вам парочка сладких заказов. Для Хибари берегла, он так хотел художественно выпустить кому-нибудь кишки на этой неделе. Цени.

— Я знаю, о чем говорю! У этого дебила отличный джазовый басище, тебе понравится.

— Никаких серенад! Увижу под окном шевелюру твоего Скайуокера — убью к чертовой матери. — Выражение вежливой доброжелательности на лице удавалось удерживать только каким-то чудом.

— …Так и быть, пошлю еще и Бельфегора со скрипкой.

Цуна перестала улыбаться, глубоко вздохнула и, решив, что сегодня ей можно все, быстро сгребла все бумаги в папку и запустила ей в Занзаса.

— Пошел вон!

Этот гад только весело скалился, мало что не ржал.

— Ты меня выгоняешь?

— Да! Вон отсюда!

— Ты все-таки подумай… поставь чашку, это твой любимый сервиз.

— В тебя я хочу ее кинуть больше, чем люблю этот чертов сервиз! Катись!

Только когда вариец, по-кошачьи вальяжно подхватив с вешалки шляпу и плащ, удалился, Цуна задумчиво опустила взгляд на голубую чашку из китайского фарфора, которую все еще держала в руке.

И подумала, что что-то странное творится в Датском королевстве.