Царь и Россия(Размышления о Государе Императоре Николае II)
Шрифт:
По немощи человеческой не раз будет впадать в большие грехи этот великий народ и за сие будет наказуем немалыми испытаниями. Лет через тысячу и этот богоизбранный народ поколеблется в вере и в стоянии за правду Христову, возгордится своим земным могуществом и славою, перестанет пещись о взыскании Града грядущего и захочет рая не на небе, а на грешной земле.
Однако не весь тот народ пойдет по сему гибельному широкому пути, хотя и значительное его большинство, особенно ведущий его слой. И за это великое падение будет послано свыше на этот презревший Божии пути народ страшное огненное испытание. Реки крови прольются по его земле, брат будет убивать брата, голод не раз посетит эту землю и соберет свою страшную жатву, почти все храмы и другие святыни будут разрушены или осквернены, множество людей погибнет.
Часть этого народа, не желая
Все же не до конца прогневается Господь на Свой третий избранный народ. Кровь тысяч мучеников будет вопиять к небу о помиловании. В самом народе начнется протрезвление и возврат к Богу. Минет, наконец, определенный Правосудным Судией срок очищающего испытания и вновь засияет ярким светом возрожденное святое Православие в тех северных просторах.
Сей дивный свет Христов озарит оттуда и просветит все народы мира, чему поможет промыслительно посланная заранее в рассеяние часть этого народа, которая созиждет очаги Православия — храмы Божии по всему миру.
Христианство тогда явит себя во всей своей небесной красоте и полноте.
Большинство народов мира станет христианами. На некоторое время во всей подлунной воцарится благоденственное и мирное христианское житие…
А потом? Потом, когда наступит исполнение времен, начнется уже во всем мире полный упадок веры и прочее предсказанное в Святом Писании, появится антихрист и наступит, наконец, кончина мира».
Изложены эти пророчества в разных рукописях и в разных вариантах, но в основном все они сходятся. Это основное я и постарался передать, как запомнил от рассказчика, может быть, только более современным языком.
Напоминаю, что эти пророчества обретены в подлинных греческих рукописях VIII и IX веков, когда о Руси как о государстве и слышно ничего не было, а Русскую равнину населяли разрозненные полудикие славянские племена и другие народности.
Что мне к этому прибавить?
Верую, что эти пророчества относятся к нашему русскому народу и что он, таким образом, является третьим богоизбранным народом.
Верую, что в этих удивительных пророчествах явлены грядущие судьбы русского народа, и все так и совершится, как в них предсказано тысячу лет тому назад.
Святое Православие устами возрожденного русского народа вновь явит Христа Спасителя всему миру.
Сие буди, буди!
Архиепископ Серафим
Чикаго. Октябрь 1959 г.
Послесловие
«Будет Царь — будет и Россия, не будет Царя — не будет и России», — так сказал преподобный Анатолий Оптинский, и так говорили тогда многие. Но вот не стало Царя — и нет России? Однако Россия есть. И над всем XX веком и далее горят эти слова нашего святого Царя: «Кругом измена, трусость и обман».
В революции 1917 года — торжество греха и предательства, в котором квинтэссенция греха. Так, в связи с постановлением Совнаркома 1918 года об установке в Советской России «памятников великих деятелей социализма, революции и проч.» в список новых монументов был включен и памятник Иуде как «борцу с христианством». Существуют свидетельства, что такой памятник был установлен в Свияжске. На церемонии его открытия глава Красной Армии Лев Давидович Троцкий сказал, что это памятник человеку, понявшему, что христианство — лжерелигия, и нашедшему силы сбросить с себя ее цепи. Он выразил уверенность, что памятники этому человеку в скором времени будут воздвигнуты по всему миру. Хотя памятник Иуде впоследствии был снесен, но след остался.
После всего, что произошло, должны ли мы заключить, что православная монархия в целом потерпела поражение? Да, по отношению к идеалу христианской цивилизации и культуры, которые православная монархия хотела осуществить. Но будем справедливы, это следует измерять только согласно человеческим меркам. Ибо все человеческие дела и среди них устроение жизни государства и общества на христианских началах в конечном счете с неизбежностью обречены на поражение. Никогда не существует совершенного успеха в рамках земной истории. В искушении осуществить христианский идеал здесь и сейчас, на земле и во временной истории, всегда присутствует тень вавилонской башни. Как если бы судьба человечества могла завершиться на этой отпавшей от Бога земле,
как если бы его история могла найти свою цель и свой смысл во временном.Всякий земной град, и даже православная монархия, — непрочное соединение Иерусалима и Вавилона, Града Божия и града зла. Часто соблазняются словами блаженного Августина о «земном граде», и делают из этих слов неправильные выводы. Ясно, что взятый по существу «земной град», временный град, не есть что-то проклятое Богом. Это нормальное место, где живет человек, созданный Богом, благословленный Им: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею [768] . Это земля, где мы должны умножать таланты, вверенные нам. Это наше Отечество, которое мы любим и которому служим. Мы должны делать все от нас зависящее, и чем ближе приход в мир человека беззакония [769] , тем больше наша ответственность.
768
Быт. 1, 28.
769
2 Фес. 2, 3.
Но при этом необходимо трезвенно видеть всю перспективу. Одно дело создать теоретическую модель общества, где царствуют правда, порядок и мир, заповеданные творению, предназначенные для нашего земного существования, — то, без чего не может обойтись наша временная жизнь. Ничто как православная монархия не может содействовать созданию и сохранению этих ценностей. Но после этого следует тотчас же добавить, что не сюда должен быть направлен наш духовный взор, или, если угодно, идеальный замысел, обозначающий цель, к которой должна устремляться наша деятельность. Если бы такой замысел был действительно осуществим, временная деятельность человека прямо соответствовала бы его возрастанию в вечном. Но вот то, что реально существует: мы имеем не только доброе естество, которое восхотел даровать нам Благой Творец, — в истории и в жизни постоянно обнаруживает себя наше падшее естество, ослабленное и искаженное грехом.
Среди как будто самых благоприятных обстоятельств мы видим повсюду неистребимое и многообразное присутствие греха и зла. Только на краткие мгновения траектория человеческой деятельности становится единой с идеальным путем, ведущим к Богу. Человек постоянно уступает своим страстям, и даже во граде справедливости покоряется прежде всего воле власти. Мир, как правило, — торжество силы, а то, что именуется порядком, основано не на согласии и любви, и этот порядок — не более чем «упорядоченный беспорядок». Каждое благо и каждую ценность этой земли, именуются ли они родиной, искусством или наукой, даже если они устремлены к высшей цели, следует воспринимать как промежуточную цель, как ступени восхождения к Богу, как то, через что человек достигает высшего блага. Увы, в наших руках эти блага, эти ценности нередко разрушаются в самой своей сущности, превращаясь в чудовищные карикатуры.
Здесь не следует сразу же говорить о пессимизме историков-атеистов, выносящих приговор всякой политической системе, в особенности православной монархии. Они констатируют повсюду торжество греха, зла, решительно побеждающего силы добра: православная монархия для них в обозреваемом периоде истории, с точки зрения провозглашаемого ею идеала, — только насмешка над ним. Сознавая слепоту этих историков, там, где они добросовестно заблуждаются, не видя главной — светлой стороны жизни, мы, христиане, не можем не признавать их частичной правоты. В коллективной истории мы находим тот же горький опыт поражения, что и в личной жизни в нравственном плане: Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю [770] . То, что было в начале прекрасной мечтой, благородным предприятием, по мере того как теоретический его образ уточнялся, все более вызывало разочарование. Все яснее обнаруживался разрыв между тем, чем люди хотели бы быть, и тем, чем они остаются и фактически становятся. Наступает день, когда это расстояние становится слишком большим, и перед нами разверзается бездна.
770
Рим. 7, 19.