Царь и Россия(Размышления о Государе Императоре Николае II)

Не умея оценить этого Государя, ни использовать опыта истории, ни содействовать власти, ни ценить блага владеть такой страной — своею ленью, легкомыслием и ропотом глухого недовольства и бессмысленных исканий общества, — современное поколение нации пришло к 1917 году.

Народы стали сами ответственны за судьбы своих стран, и вся вина происшедшего ложится всецело и безоговорочно на головы всей нации.

Русский Царь, выразитель эпохи. Он светлое и живое олицетворение России. В лице государей — всегда вся Россия. Потеряв Царя, замерла душа России, потерял себя народ. Суждено ли народу найти и восстановить ее силу без Царя? Покажет история…

Ропот и глухой бунт с первого часа воцарения пал на Царя. Перелом с этого часа и совершался…

Уже многие не только высказались о Государе, но самоуверенно дали характеристику его и его предков. Характеристика у большинства — отрицательная. Начиная с европейски известного Витте и кончая мерзостью писаний разных Василевских, Извольских и злобно-лживых выпадов некоторых представителей высшего света — о Государе говорится или грубо дерзко, или сожалительно, как о ничтожестве. Хорошо зная Витте, я знал его ненависть к Государю и подчеркиваемое неискренно лукавое «обожание» к отцу Государя [140] . Злобное определение Государя как «гвардейского полковника» и не больше доказывает, что этот бесспорно умнейший чиновник эпохи по злобе своего мещанского духа не мог и не умел понять провиденциального значения своего Монарха: его злоба выросла из-за невозможности сломить волю Государя и повернуть Россию на путь эволюционного перехода к республиканскому строю, во имя которого этот интеллигент и сотрудник международных кругов работал, подготовляя кабалу и падение России.

140

Прочтя мое открытое письмо-обвинение в марте 1905 г. в «Московских Ведомостях», Витте был у меня и в оправдание себя показал мне свою тайную записку, часть которой ныне опубликована его супругой. Ту же записку он показал Ф.Д. Самарину и в общей беседе «поклялся», что публиковать ее не будет, сознавая неточности и преувеличения. — Авт.

В одной из французских газет дал отзыв и другой министр — г-н Коковцев. Насколько я помню, он говорит «благосклонно» и «оправдывает» в чем-то Государя.

Есть хорошие, но больше злобных отзывов. Ложь беззастенчива даже теперь. Большинство злорадно пишет: «царь» — с маленькой буквы; Николай Романов или просто Николай. Пишущие выказывают все прелести того светского и интеллигентского воспитания, которое властно вело все наши классы к красным бантам и знаменам на улицу, и привело на тротуары европейских городов…

В большинстве воспоминаний жизнь Государя сводится к Распутину, как показание какой-то его «страшной» вины.

Перечислять таких авторов, и знатных и демократических, и приводить их доводы просто стыдно. Пошлость и низменность таких писаний очевидна, и если я говорю о них, то только потому, что в них повторяется будто установленное мнение, что Государь был «безволен, двоедушен, неумен», а главное, что благодаря ему были Распутины, Штюрмеры и другие виновники каких-то народных бедствий.

Но причинная связь этих определений с прошлым очевидна. В течение всего царствования, столичное общество, начиная с некоторых лиц окружения Государя [141] изощряется в создании всяких легенд о нем и его семье. Уже при отце Государя дерзость окружения в отзывах о Александре III была безграничная. При Государе Николае II недовольство «света», насмешки и пренебрежение к нему растут с первого года воцарения. Ходынка, прием тверцов, слова его о бессмысленных мечтаниях [142] , участие на балу в старинных одеждах — все высмеивается; малейшая неудача ставилась ему в вину, и ежегодно все бестактнее и бессердечнее была критика и Государя, и Государыни; общество с самого верха выискивало предлоги для их осмеяния.

141

Типичным показанием отношений «света» к Государю служит книга барона Н. Врангеля <Врангель Н., барон. Воспоминания: от крепостного права до большевиков. Берлин: Слово, 1924. — Ред>.

Привожу выдержки: «Я вращался в кругу знати, вершителей судеб» и т. д. Эпоху Государя Николая I он определяет: «Мишура, насилие, время розог, плетей, дикого произвола, беззаконий, казней, мишура могущества, перед которым трепещет Европа…. все блеф, пуф (с. 5 и др.). Оплеухи в домах и на улице, драли везде».

Эпоха Александра II: описание, как себя нежит и холит аристократия.

«При Александре III и его сыне ведется травля евреев (с. 115). Положение невыносимо; они чуть не умирают с голоду» и т. д. (с. 115).

При Александре III (с. 99): «Последние годы жизни — стоячее болото. У Александра не было ни сил, ни особого дарования (с. 111)».

«Некоторые царедворцы зовут Александра III дворником (с. 137), характеризуют по его седалищу. Скобелев презирает Александра. При Черевине и Дохтурове Скобелев говорит, что Государь полетит, и скатертью дорога».

Г. Врангель «сам видел (с. 184), как какая-то карета улепетывала в 1905 г., а мальчишки кричали: „Ату его“, — в карете был Николай II».

Манифест 1904 г. Врангель называет каталогом «Мюр и Мирилиза».

Близкий придворный говорил Врангелю, что перевороты как корректив неизбежны. Николай II: армией не командует. Наборами деревни опустошались. Поля невозделаны, массы рабочих без работы. Солдаты скверно кормятся, грязь, разруха во всем. «Самодержавие приказало долго жить. Умер от слабости (с. 227), говорит народ. Покойника отпели (с. 229)» и т. д. и т. д.

От автора: таковы лишь некоторые перлы писания этого «аристократа», конногвардейца, банковского дельца… старца. За кого и от кого он говорит? И отчего люди его круга не опровергают таких клевет? — Авт.

142

После смерти Императора Александра III в прессе стали муссироваться слухи о том, что новое царствование Императора Николая II будет либеральнее, что готовятся соответствующие реформы. На 17 января 1895 г. в Зимнем Дворце был назначен Высочайший прием депутаций от дворянства, земств, городов и казачьих войск. К этому дню представители земств направили Царю приветственные адреса, в которые включили свои пожелания расширения прав земств. Наибольшую активность проявило тверское земство, традиционно бывшее одним из центров либеральной оппозиции самодержавию. В своей речи, обращенной к депутациям, молодой Государь решительно изложил политическое кредо своего царствования: «Мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный родитель».

Ведомо и другое: защиты от критики и наветов проявлено не было. Притом ни малейшего предлога даже для критики не существовало, пока введенный во дворец «старец» не явился этим предлогом. С той поры Царская семья стала мишенью определенной клеветы. С его появлением те же верхи открыто, ни минуты не задумываясь о низости своего дела, злорадно создают молву о Царской семье; несколько ближайших к престолу лиц «гордо» отойдут от Государя и наконец, создав клевету, уснащая ее всякими небылицами, то же общество в 1916 году сделает, якобы для спасения монархии, лицемерный жест: заманив в ловушку, прикончат темного старца — создав взрыв революции.

Восторженно встречаемый народом, вознесенный небывалым подъемом встречи во Франции [143] , Государь постепенно развенчивается в глазах и народа, и иностранцев. Наши знатные путешественники и сановники, как Витте, или деятели, как князь Долгоруков и граф Нессельроде (после Выборгского воззвания) [144] , вкупе с печатью и радикалами делают свое преступное дело опорочения авторитета Государя. Охрана достоинства Монарха за границей возложена на дипломатию и… полицию: первая, читая отзывы нелегальной прессы, малодушно отмалчивается; вторая — с Манусевичами и Азефами — предает или бездействует. До войны — лишь народ никак и нигде не воспринимает клеветы общества на Государя. Зная это и пользуясь войною, все общество, с безответственными депутатами, напрягает главные усилия для опорочения Государя. Во время труднейших месяцев и Японской, и Мировой войны Дума, опираясь на общество, безнаказанно клевещет — и молва хлынула в армию и в народ.

143

Визит Императора Николая II во Францию проходил с 23 по 27 сентября 1896 г.

144

См. сноску на с. 108.

Самодержец России, безупречнейший человек и семьянин, был в «чем-то» обвинен, и разнузданное общество осмелилось его же судить!

Этим ли актом совершался «перелом» жизни России? Если не этим, общество изыскало бы другой; Государь был обречен на осуждение и на смерть.

И вот теперь, спустя семь лет, после измены всех, кроме душу свою с ним и за него положивших, мы все еще слышим критику: «Безволен… слаб… был не на высоте… Распутин» и прочее. Слов честного, открытого, коленопреклоненного покаяния перед памятью Государя-великомученика нет. А пора, если не устыдиться и не сознаться в бесчестии, то хотя бы молчать и не сметь ни на словах, ни письменно касаться имени того, чья кровь пала на все наши, его подданных, головы.

Клевета… Из многоразличных свойств нашей нации одно из ярких: сплетня и клеветничество. Никогда не тронутый клеветой, пишущий эти строки чуть было не был затронут ее крылом, но у каждого из нас есть средства свести счеты с клеветником и встать за свое доброе имя.

У Монарха нет и этого права. И как мелка кажется любая наша обида, если сравнивать с той системой злостного навета, который духом зла, как стена, выкладывался русскими на Государя, стоявшего и как Монарх, и как человек недосягаемым образцом идеальной честности, храбрости, семейственности и нравственности.

Неуклонно, по заповедям Христа жил этот тихо сияющий высокой человечностью Государь, а клевета-молва ползла, мучила и искала его жизнь.

Не подобие разве великой истории преследования Христа с конечным воплем толпы дать ей Варавву по наущению книжников (Мф. 27, 16–20)? И у нас книжники и «Вараввы» сменили его. Клевета совершила свое подлое дело — свела в могилу лучшего русского человека, гордо и непобедимо несшего крест, меч и знамя России.

Не стало живого олицетворения могущественной России, не стало обруча, ее сковывавшего, и без него — она рухнула.

II

Он умер, а клевета еще не умолкла [145] . Перья пишут. Языки говорят. Изолгавшиеся люди ищут себе оправдания в его винах.

Берусь ли я за защиту его имени, деяний, чести? Нисколько. Я и не смею этим задаваться. Безукоризненную честь и правду не защищают; и та, и другая сами светят, и свет от Государя будет лишь разгораться. Перед ним будут преклоняться, и сознание, что он — в недосягаемой для нас светлой вечности, — великое сознание.

145

Системой многолетнего навета в мнении обществ Запада создалось ложное суждение о Государе, и оно, быть может, более всего тяжко: вымирающее русское общество обязано сделать все, чтобы разуверить обманутых русскими клеветниками европейцев. — Авт.