Царь Шабака или Когда творения предков изъедены червями

Затем ваши слова становятся злее и злее: вы видите, что Шабаке это нравится, и не стесняетесь в выражениях. "Женщины капризны, неблагодарны, глупы, ничего не смыслят в серьёзных делах, суют нос куда не надо, влезают туда, куда не следует, и несут всякий вздор. Они непостоянные, сами не знают, чего хотят, раздражаются по пустякам, плачут по малейшему поводу, обижаются ни на что; они скандальны и сварливы". Ну, дальше просто неприлично, - мне кажется, автор хватил лишку, такое не должно звучать на сцене, хотя прав был Максим Горький: "Мужчины между собой порой говорят о женщинах такое, что даже становиться стыдно перед самими собой". Очевидно одно: если в начале этого действия ваши слова забавны, то в конце - отвратительны, и вы становитесь всё более отвратительными по мере того, как говорите всё это. А Шабака усмехается: его утешает, как вы ругаете женщин, ему это доставляет удовольствие.

Но вот он делает вам знак остановиться: хватит! Теперь он хочет услышать серьёзное заключение о женской натуре. И тогда вы делаетесь серьёзными, - ты, Харемахет, даёшь религиозное обоснование низменности женской натуры; а ты, Тануатамон, говоришь о полном превосходстве мужчин в делах управления государством и, отсюда, о мужском правлении, которое есть безусловное благо... Вы стоите на сцене в сиянии прожекторов, под звуки величественной музыки, - так заканчивается эта сцена. Всё понятно?

– Извините, - вмешалась Аделаида Петровна, - но где же наши с Сосниным роли? Вы вчера говорили о страннике и весталке.

– Я не забыл: вы появитесь в самом конце второго акта, - сказал Витольд.
– Полубезумный странник, одетый как одеваются обычно бездомные, просит милостыню у ворот дворца и бормочет зловещие предсказания.

– Сколько предсказаний я произнёс за свою жизнь!
– обрадовался Соснин-Чусовской.
– "По совершенном низложении силы народа многие очистятся, убелятся и переплавлены будут в искушении; нечестивые же будут поступать нечестиво, и не уразумеет сего никто из нечестивых, а мудрые уразумеют!" - прогремел он, дико вращая глазами.

– Да, да!
– кивнул Витольд.
– Что-то в этом роде... Народ смущён, ему не понятны пророчества странника, тогда появляется весталка. Она предрекает конец царствования Шабаки и смутные времена.

– Не очень-то оригинально, - недовольно заметила Аделаида Петровна.

– А в истории редко случается что-нибудь оригинальное. "Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем", - возразил Витольд.
– Да только людям от этого не легче... По местам, я буду за Шабаку, репетируем!..

Третий акт

В первых сценах третьего акта готовилась коронация Шабаки. Верховный жрец Харемахет и главный министр Тануатамон выступили сначала во дворце перед жрецами и высшими сановниками, затем на площади перед народом. Он напомнили о том, как Шабака спас страну от разрушения, хаоса и распада, как железной рукой он навёл порядок в государстве; прежняя вражда забыта, хозяйство процветает. "Шабака пришёл к власти, когда творения предков были изъедены червями, а теперь взгляните, как возрождаются священные традиции и народ избавлен от погибели", - говорили Харемахет и Тануатамон.

Битков и Буров в ролях Харемахета и Тануатамона старались изо всех сил, но Витольд был недоволен. "Вы должны как гипнотизёры завораживать народ, вы должны превратить его в сомнамбулу, покорного вашей воле. А во дворце можете расслабиться, вы просто соблюдаете ритуал. Все, кто собрались здесь, и без вас прекрасно понимают, что значит для них Шабака". Битков и Буров повторяли эту сцену снова и снова, но Витольду по-прежнему не нравилось.

Арнольд, сидящий в зале рядом с Наденькой, зевнул:

– Боже, как я не выспался! Вчера поздно вернулся с телевидения, а сегодня с утра на репетицию. Отдохнуть бы хоть недельку...

– А я рада, что всё так вышло, - Наденька прижалась к его плечу.
– Я до последнего момента не верила, что Витольд меня назначит на главную роль. Эльвира Уклонская должна была играть, но потом он вдруг выбрал меня.

– Эльвира - дура и фальшивит, к тому же, - презрительно заметил Арнольд.
– На вторых ролях она ещё туда-сюда, но на главной - загубила бы пьесу. Витольд знает, кого ставить; я не могу понять, почему он работает в этом жалком театрике? Ему бы ставить спектакли в лучших театрах мира - да, мира! Это его масштаб. Но ничего, рано или поздно он поднимется на свою высоту, - и я, глядишь, с ним. Дай только на ноги встать...

– А я рада, что всё так вышло, - повторила Наденька.
– Подумать только, мы с тобой играем в одной пьесе! Весна, любовь, - и мы на одной сцене, в главных ролях! Я никогда не была так счастлива.

– Тьфу, тьфу, сглазишь! Постучи по спинке кресла, - плюнув через левое плечо, сказал Арнольд.
– Знаешь, ведь боги завистливы.

– Ты говоришь как царь Шабака, - засмеялась Наденька.
– Вошёл в роль.

– А что же, если вдуматься, он во многом прав, - Арнольд сладко потянулся.
– Недаром его помнят вот уже три тысячи лет.

Наденька вздохнула:

– Я бы не хотела, чтобы ты был похож на него.

– Вот, видишь, и ты вошла в роль Пебатмы, - в свою очередь засмеялся Арнольд.
– Такие уж мы люди, актёры, живём чужой жизнью.

– Чужой ли?
– прошептала Наденька.

– Что?
– не услышал Арнольд.
– ...Смотри, Аделаида пришла, и Соснин с ней, - сказал он.
– Эта парочка всюду вместе; интересно, они были любовниками?

– А мне грустно смотреть на них: неужели и мы когда-нибудь станем такими?
– глаза Наденьки наполнились слезами.

– Ну, ну! Чего ты вдруг?
– обнял её Арнольд.
– Ты не на сцене, не надо плакать.

– Да, не на сцене, - вытирая глаза, согласилась она.

– ...Не понимаю, зачем мы пришли? В третьем акте у нас нет ролей, - говорила между тем Аделаида Петровна, опираясь на руку Соснина-Чусовского.

– Это ещё неизвестно, - загадочно ответил он.

– Почему?
– спросила Аделаида Петровна, подозрительно посмотрев на него.

– Витольд что-то затеял. Он передал, чтобы мы пришли, - сознался Соснин-Чусовской.

– Господи, опять какие-то фантазии! Тоже мне, великий режиссёр, - усмехнулась Аделаида Петровна.

– А может, и великий, - потягиваясь, возразил Соснин-Чусовской.
– Вот так работаешь, работаешь с человеком, а он потом делается великим, и ты удивляешься, как раньше не замечал его величия

– Это не тот случай, - отрезала Аделаида Петровна.

– Кто знает, кто знает...
– уклончиво ответил Соснин-Чусовской.

***

– Ну, вот, теперь что-то похожее, - наконец сказал Витольд, в пятый раз посмотрев сцену с Буровым и Битковым.
– Запомнили? Так и только так вы должны играть.