Царь Шабака или Когда творения предков изъедены червями

– Мы можем отдохнуть? Хоть небольшую передышку, - взмолились они.

– Отдохните, - разрешил Витольд, задумавшись о чём-то.
– Так, ладно, репетируем дальше, - встряхнул он головой.

– Опять?! Мы?!
– с ужасом воскликнули Буров и Битков, не успевшие ещё уйти.

– Да не вы!
– отмахнулся от них Витольд.
– Арнольд, покажись!

– Уже здесь, - сказал Арнольд, быстро поднимаясь к нему.

– Отлично, молодчага. Исправляешься прямо на глазах, - улыбнулся Витольд.
– Итак, ты едешь на коронацию, где тебя провозгласят фараоном. Ты делаешь на открытой колеснице три круга по сцене, - ты приветствуешь народ, а народ приветствует тебя.

– Слушай, Витольд, а может быть, нам не колесницу, а автомобиль выкатить на сцену?
– предложил Арнольд.
– Ты сам говорил, что пьеса современная, - автомобиль так и напрашивается тут.

– Нет, не надо, - покачал головой Витольд.
– Это будет что-то сатирическое, в духе Салтыкова-Щедрина, такое уже ставили. Правители приходят и уходят, а проблемы остаются, - вот о них-то наш спектакль... Пусть останется колесница, эдакая шикарная колесница, вся сияющая золотом, - и на ней едет не человек, а земное божество. Вот что ты должен сыграть: явление Господа народу. Заметь, что за всё время, пока ты будешь ехать по сцене, ты не скажешь ни единого слова, только мимика, только жесты: тебе придётся вспомнить, как играли артисты немого кино, а оно было очень выразительным. За пять минут, что ты будешь кружить в своей колеснице, ты должен показать целую гамму чувств: ещё раз подумай, что ощущает бог, являясь перед народом. Ну-ка, что он ощущает?

– Наверное, радость от того, что он видит людей воочию, расположение к ним, желание помочь, возможно, жалость к людям, - ну, не знаю, что ещё, - пожал плечами Арнольд.

– Ты говоришь о добром боге, а наш бог злой, - возразил Витольд.
– Он одержим идей собственного величия и больше всего боится, как бы люди не отвернулись от него, ибо тогда его величие рассыплется прахом, - все поймут, как он ничтожен. Вот на чем ты должен построить свой выход к народу: внутренний страх, глубокий животный страх, что ты будешь повержен, как были повержены прежние земные боги, и отсюда неистовое болезненное желание во что бы то ни стало укрепить своё положение. Поэтому ты одновременно милостив и грозен; ты осчастливил народ своим появлением и благосклонно принимаешь знаки внимания, но никто не должен забывать, что ты олицетворяешь страшную силу, которая любого может стереть в порошок. Ты должен внушать людям благоговейный ужас, смешанный с восторгом; они должны забыть о себе, отдаться своему земному богу без остатка, стать твоими рабами. У них не должно быть собственной воли, - ты сосредоточие всего, чего они хотят. Тогда ты можешь делать всё что угодно со своими врагами при полном одобрении преданной тебе толпы... Сможешь изобразить всё это за пять минут, без слов?
– спросил Витольд, лукаво глядя на Арнольда.

– Да, задачка...
– ответил Арнольд.
– Дай мне немного времени, мне надо сосредоточиться, собраться...

– Ради бога, сосредоточься, - только, смотри, не пей много, - Витольд шутливо погрозил ему пальцем.
– А мы покуда пройдём с Пебатмой её сцену. Наденька, иди ко мне, солнышко!

– Гм, солнышко! Слушать противно!
– фыркнула Аделаида Петровна.

– Когда-то все мы были звёздами, - глубокомысленно изрёк Соснин-Чусовской.
– Дай же звёздам посветить, пока они ещё светят.

– Шут, - пробормотала Аделаида Петровна.

– ...Ты прощаешься с Шабакой навсегда, - объяснял Витольд.
– Он оставляет тебя и дальнейшая твоя судьба неизвестна. Ты уже знаешь, зачем он пришёл, но в душе у тебя сохраняется маленькая, слабая, крохотная надежда: вдруг ли, каким-то чудом всё вернётся к тем временам, когда вы любили друг друга и он не мог жить без тебя. Ты слушаешь и не слышишь, что говорит Шабака; ты жадно всматриваешься в его лицо, пытаясь найти в нём черты того человека, которого ты знала раньше. Напрасно! Всё кончено, того человека больше нет, а этот новый - чужой для тебя, более того, он чужд тебе, и ты никогда не смогла бы его полюбить.

Надежды больше нет, чувства пропали, и теперь ты можешь понять, о чём он говорит. Как тебе ни тяжело, но слова Шабаки вызывают у тебя горькую усмешку: он боится, как бы ты не навредила ему, грозит всяческими карами, если ты осмелишься выступить против него, - и обещает безбедную жизнь и своё покровительство, если ты будешь вести себя тихо и незаметно. Да, это действительно чужой человек, жалкий и смешной, - ты бы даже посмеялась, если бы тебе не было так больно.

Ты соглашаешься со всем, что он говорит, не споришь и не возражаешь; единственное, что ты позволяешь себе, - спросить о его молодой избраннице, которая, по слухам, ждёт ребёнка. Шабака смущён, он не ждал этого вопроса, - как ты вообще осмелилась задать его!
– но быстро берёт себя в руки и заявляет, что не придаёт значения слухам. "Ты не знаешь, беременна она или нет?" - спрашиваешь ты с презрительной улыбкой, но Шабака прекращает этот разговор, сказав, что в нужное время народу будет объявлено, кто станет новой женой фараона.

Объяснение заканчивается; Шабака тонет во тьме, свет выхватывает лишь твоё лицо - ты произносишь свой заключительный монолог, надмирный монолог, - в нём нет упреков, в нём только воспоминания и прощение. Ты говоришь о любви, которая была и прошла, о счастье, которое было и прошло; ты вспоминаешь о светлых радостях жизни, которые были дарованы тебе и за которые ты благодарна судьбе. Много или мало их было, не тебе судить, - может быть, ты заслужила большего, - но судьба всё равно была добра к тебе, потому что эти радости были. Ты вспоминаешь тех людей, которые жили рядом с тобой, но ты не хочешь вспоминать плохое: ты прощаешь им и сама просишь у них прощения. Прощаешь ты и своего мужа; твоё последнее желание, чтобы зло покинуло его душу.

– Я поняла, - сказала Наденька, содрогнувшись и зябко поправив свитер.
– Я постараюсь.

– Умница, - Витольд погладил её по руке.
– Ну, где Арнольд?..

– Уже иду, - ответил он, подойдя к Витольду.

– Тогда начинайте. А я присяду, устал, - он взял стул и сел.

***

– ...Вот так! Да, именно так!
– кричал он, вскочив со стула и бегая по сцене, после того, как они закончили.
– Повторять не будем, только испортим всё. Над мизансценой после ещё подумаем, но вы волшебно сыграли, молодцы!.. Наденька, отдыхай, а тебе Арнольд надо пройти последнее действие - пир во дворце... Где Буров и Битков? Ушли и пропали? Где они?

– Оба лыка не вяжут, - сообщил Соснин-Чусовской.
– Я на минутку выходил, видел их.

– Как, лыка не вяжут?! До конца репетиции не могли вытерпеть?!
– взорвался Витольд.
– Я же категорически запретил пить до и во время репетиций, - уж о спектаклях и речи нет!

– Сколько на моей памяти было таких запретов, даже в государственном масштабе, - не действуют! Видать, время не пришло, - философски заметил Соснин-Чусовской, почёсывая свой покрасневший нос.

– В театре вечно стоит запах алкоголя, - вставила Аделаида Петровна.

– Так это от тебя: помнишь, ты рюмочку пропустила на Новый год?
– сказал Соснин-Чусовской.

– Это когда было!
– возмутилась Аделаида Петровна.

– Ядрёное питьё, не выветрится никак, - ухмыльнулся Соснин-Чусовской.

Аделаида Петровна только руками развела...

– Вот негодяи! Ну, я им задам, - сказал Витольд и вздохнул: - Что же делать, отложим сцену пира. Она, в сущности, не сложная: Шабака в ближнем кругу празднует свою победу. Его восхваляют, опять и опять повторяя, что такого фараона никогда не было и не будет, что он спас страну в тот момент, когда она гибла, когда "творения предков были изъедены червями".

Вино льётся рекой, языки развязываются, и мы слышим удивительные истории о приближенных Шабаки, которые они рассказывают сами о себе и друг о друге. Шабаку это забавляет, он поощряет эти рассказы и внимательно слушает их. Всё больше и больше он ощущает своё превосходство над теми, кто его окружает, и полную их зависимость от него. Ему тоже становится весело, он готов забыть на время о своём высоком сане: по приказу Шабаки в зал входят танцовщицы и музыканты, за ними - дворцовые наложницы. Начинается бурная вакханалия, свет прожекторов выхватывает одну вакхическую пару за другой. В конце концов, весь восторг обращается на Шабаку: приближенные подхватывают царя и поднимают ввысь, остальные падают на колени. "Славься, великий царь! Славься, великий царь! Славься, великий царь!" - хором провозглашают все. Занавес!