Царь Успения

Строитель, явно, сам себе казался очень умным и справедливым человеком. Он умело, что называется, нос по ветру. Ему, как плавающему в середине Мирового Океана куску дерьма, не страшны были ни какие смерчи и ураганы. Для большого корабля они опасны, а просто плавающим, прямо сказать, продуктам многочисленных перестроек такое в кайф. Подобные «правдолюбцы» активно проявили в период, как бы, социализма, и живучи в стихийном разгуле, который нельзя назвать ни капиталистическим строительством, ни рыночной экономикой. Им, всегда готовым лизать задницу, начальства не страшны ни какие экономические кризисы, которые придуманы и организованы для лохов и дураков.

Эти ударники капиталистического труда, обязательно состоящие членами в рядах не важно какой, но руководящей партии за десять-пятнадцать рублей с большой выгодой и пользой для себя продадут родного отца. Потому и смысла нет даже пытаться вспоминать вечно озабоченные рожи безымянных «героев».

Им остаётся только позавидовать в том, что только они, представители местной администрации (сокормушники), агенты специальных служб (переодетые в рядовых прохожих), немощные старухи и малые дети имеют возможность махать трёхцветными флажками ведущим гастролёрам от большой отечественной политики, прибывшим в одну из «своих княжеских вотчин» посмотреть и прикинуть, чтобы ещё такое приватизировать и отобрать… у народа.

– Что вы тут делаете, на строительстве объекта? Моя голова отказывается всё это понимать!– Чересчур резко сказал строитель-каменщик Розову, дёйствуя на радость начальнику.

– Вы уж, любезный, пожалуйста, со своими головными болями обращайтесь к врачу, а не ко мне. Лично меня утешает, что я, в отличие от вас, дружу с собственной головой и совестью,– осадил Розов ново-русского активиста, и покинул славный тендем.

А важность этой стройки переоценить было трудно. Здесь строилась частная гостиница, «заказчиком и владельцем» которой являлось подставное лицо. Так удобней и… выгодней для одного из тех, кто «рулит».

Факты не говорили, а кричали: «Убийца Арефина – его близкий друг и собутыльник Емельянов». На допросе Егора Ниловича, где милостиво было разрешено присутствовать и Розову (издержки «демократии»), с самого высокого позволения, подозреваемый упорно, как говорится, топил себя. Он даже, в пику всех имеющихся доказательств и своего первоначального признания, стал утверждать, что впервые в жизни видит эту… саблю, орудие убийства.

Но это утверждение было смешным и нелепым уже только потому, что на самом клинке, у основания, перед эфесом, криминалисты обнаружили фрагмент отпечатка большого пальца правой руки Егора Ниловича. На поверхностях предметов, произведённых из подобного рода стали, зачастую остаются следы от человеческой кожи, особенно, жирной, потной, замазученной. Саблю, конечно, протирали – то ли убийца, то ли студент Вася, то ли музейные работники, но оказалось, что не очень тщательно.

Правда, после этой протирки на ней никаких других следов не осталось, кроме явных свидетельств мощных прикосновений к ней гидов «хранителей отечественной истории». Розов, Жуканов и другие, сведущие в криминалистике люди, прикасаясь к орудию убийства, пользовались носовыми платками. Из-под кожуха эфеса её Анатолий извлёк кусочек кожи (полный тайн и загадок) сделал это так чисто, что и комар носа не подточит.

Присутствовал здесь уже не майор, а подполковник Растороп. В этой вотчине он уже был полным хозяином, ибо его в пожарном порядке (то ли повысили, то ли понизили в должности) сделали начальником следственного комитета при окружной прокуратуре. Только теперь он окончательно въехал в то, почему ему, в последнее время, на должности заместителя главного обвинителя округа не в приказном порядке, а «настойчиво» рекомендовалось подключаться не только к следовательской роботе, но и выезжать с оперуполномоченными и сыскниками из уголовного розыска на места преступлений.

– Что ты заладил «стреляйте» и «вешайте»?– Сурово сделал замечание Емельянову подполковник Растороп. – Если суд посчитает нужным, не беспокойся, пожизненноё или «двадцатку» тебе подкинут. У нас, к великому моему огорчению, сейчас гадов не расстреливают… Меня жутко удивляет, что ты, Егор Нилович, отрицаешь явные факты.

– Не убивал я, вообще, никого и никогда,– устало ответил Емельянов. А Петя Арефин – мой хороший товарищ… был моим другом. Мы с ним, до его института, вместе в ПТУ учились. Ещё пацанами… на фрезеровщиков.

– Мы входим в ваше положение, Егор Нилович,– тихо и даже дипломатично, как и надо при начальнике, сказал Жуканов.– Понимаем… по пьяному делу всё и случается. Вспылили – теперь раскаиваетесь. Может быть, всё заспали и забыли? Подобное бывает. А-а? Если такой версии придерживаться… к тому же, я подчёркиваю, вы раскаиваетесь в содеянном, то много вам не дадут – лет восемь, а то и меньше. Видите, вы же совсем запамятовали, что держали эту саблю в руках.

– Там суд решит, Игорь Васильевич, какой срок… выдать гражданину Емельянову,– поправил подчинённого Растороп. – На то есть судья и, может быть, присяжные заседатели.

– Не помню я, как прикасался к этой злополучной сабле,– вероятней всего, по какой-то неведомой следствию причине, солгал Емельянов.– Не помню.

– Да мы тебе, мил-человек, напомним!– Чуть было не сорвался новоиспечённый самый главный следователь окружной прокуратуры Растороп.– Он не помнит! Замочил человека и запамятовал… Так мы, не переживай, напомним. А в отказ идёшь, так напаяем на полную катушку.

– Такие возможности у нас есть, Егор Нилович,– тихо сказал Жуканов.– Ведь любой факт можно подать очень… выигрышно.

Розову ничего не оставалось делать, как молчать. Но в душе он негодовал. Его поражало «мягкое» поведение и следователей, и упёртость подследственного. Но, увы, Анатолий ощущал себя практически лишним в этой «тёплой» компании. Что ж, улики налицо. На клинке фрагмент отпечатка пальца Емельянова, на который даже не попали микрочастицы крови убитого. Кроме этого, в овраге остались довольно чётки следы от подошв сапог подозреваемого.

Почти установлен факт совместного распития спиртных напитков в данное время (но не в овраге) Емельяновым и Арефиным. Очень не убедительно и смешно выглядела сейчас неуклюжая самозащита Емельянова. Но, в принципе, прямых улик того, что подозреваемый убийца, пока не имелось.

Вполне, естественно, что даже такой, пока предварительный и относительно результативный допрос устраивал Жуканова. Он чувствовал себя лихим казаком, гарцующим на коне. Был уверен в успехе и даже приторно вежливо миндальничал с подозреваемым в убийстве. Но не потому так вёл себя Игорь Васильевич, что он такой добрый мальчик при погонах. Причина проста и, если плакатно выразиться, лежала на поверхности. Вот Жуканов и балдел от счастья, и ловил кайф от лёгкой удачи и возможности стремительно отличиться по службе.

Да и перед новым начальником следственного комитета ему выгодно нарисовать себя паинькой. «Желаете водички?» или «можете закурить, Егор Нилович», и прочая следовательская словесная атрибутика устойчивых слов и выражений, когда дело, что называется, почти в шляпе. Убийца есть. Дело за малым. Осталось узнать, откуда взялась сабля. Впрочем, ясно, нашли её в разломе печной трубы, где, скорей всего, и распивали спиртные напитки. А причину убийства сформулировать, при желании, не трудно. Ещё немного – и Жуканов отдаст Емельянова окружному прокурору. И однажды утром Игорь Васильевич проснётся… знаменитым сыщиком.