Царёв город

Что же делать с Аталыком? Вчера пришла весть — в бою в новопостроенном русском городе мурза снова побит, и теперь у него, наверно, горстка воинов. Две тысячи, оставленные в запасе, рассеяны Муратом по ногайским степям. Теперь Аталыку дома нечего делать. Но жалко сбрасывать его с доски, хоть он и превратился в пешку. Надо ему написать. Пусть ищет сторонников Крыма среди казанских мурз, пусть собирает под себя черемис, становится у них ханом. Через год-два, когда положение на доске изменится, может, он снова станет ферзем.

Когда мурза Аталык получил письмо от хана и прочитал его, ему показалось, что свод, небес обрушился на голову. После разговоров с вестником, привезшим грамоту, мурза предался безудержному гневу, изрубил саблей все, что было в его юрте, побил, чего никогда не случалось, старого Аббаса, а затем, закрывшись в одиночестве, поносил хана самыми ругательными словами.

Потом напился бузы до бесчувствия и проспал сутки.

Раздумья о своей дальнейшей судьбе начались на хмельную голову.

Когда Ярандай вошел в юрту к мурзе, у него от страха подкосились ноги. Он и так, чувствуя свою вину, дрожал, следуя за посыльным, но когда откинул полог юрты, страх сковал все его тело. Были изрублены все столики, шкап-чики, скамеечки, вспороты подушки, на которых сидел когда-то мурза. Сабля, воткнутая в кошму, покачивалась, мурза стоял посередине жилья, широко расставив ноги. Правая рука на рукоятке ножа, левая заложена за спину.

Упав на четвереньки, Ярандай пополз к Аталыку:

— Я у ног твоих, могучий.

— Скажи мне, храбрый Ярандай, как случилось, что ты, вместо того, чтобы идти на город, пошел назад?

—* Прости, справедливый, но была ночь великого снегопада, во мгле мы приняли старое русло за реку и заблудились.

— Почему не заблудилась ватага Демерджи? Ты местный, а он — пришелец. Однако ты заблудился, а он нашел дорогу в город.

— Будь мудр и сердечен, великий. Кузнец жил в этих местах, а я тут почти не бывал.

.— Как ты думаешь, где сейчас Демерджи?

— Он, как донесли мои люди, в плену у князя, и его ждет плаха.

Гнев подкатил к горлу Аталыка. Этот презренный трус еще смеет врать! Он, конечно же, знает, что ватажники дрались с сотнями Юнуса и задержали его. И все же лжет. Но мурза сдержал гнев, ему сейчас не нужно было показывать его. Сквозь зубы спросил:

— Чем загладишь вину свою?

— Повелевай, могучий.

— Сможешь поднять двадцать тысяч твоих людей? Через месяц.

— Лучше убей меня, грозный Аталык, а людей сейчас не поднять.

— Почему?

— Ты хочешь знать истинную правду, премудрый?

— Конечно, не ложь. Ты и так много врал сегодня.

— Наши леса хоть и густые и глухие, а вести по ним разносятся скорее, чем в степи. Люди знают: Аббас разорил илем Топкая, сжег его кудо, обре*К на голод его род. За эту зиму половина, а то и больше, людей на берегах Кокшаги вымерла бы. Но русские дали им работу, хлеб и деньги. Все в лесах знают: у Топкая не умер с голоду ни один человек. Русские, как взяли весной ясак, так больше и не появлялись у нас. А твои воины весь год рыскали по земле, брали у людей все, что им захочется, и теперь черемис на бунт не поднять. Ты можешь снести мне голову, но это не мои слова. Это — правда.

— Но не ты ли и не твои ли люди звали нас помочь вам выгнать русских с ваших земель? И не думали ли вы, что мы будем проливать кровь за вашу землю просто так, даром?

— Народ думал, что ты приведешь сюда огромное войско и сразу поведешь нас на Волгу. Но разве так было? Ва весь год мы два раза сходили на русских и оба раза...

— Это не твоего ума дело. Хан отвечает перед аллахом, я перед ханом, ты передо мной. Все, как видишь, в руках аллаха. А теперь слушай меня и будь мудр. Хан повелел мне здесь зимовать, и я не хочу сидеть на твоей шее. Продай мне всю свою землю по реке Оно Морко. Ты сам говорил, что леса ваши беспредельны и ты можешь откочевать в любое место.

— Но здесь зарыт прах моих предков...

— Это небольшая беда. У тебя, я знаю, два сына и дочь. Ты с ними переедешь на новое место, придет время— умрещь, и будет у твоих детей новый илем, где будет лежать прах их предков. Но они будут богаче тебя, ты им оставишь много денег, которые я заплачу тебе за землю. Я не хочу и не могу остаться без твоей помощи. А то я просто отнял бы у тебя все, что ты имеешь, и выгнал бы в дальние леса. Соглашайся, а то я раздумаю!

— Деньги, конечно, большая сила, но...

— Эй, Аббас! — мурза хлопнул в ладоши. — Принеси тот кошель, который в сундуке. Гляди, Ярандай! — мурза развязал кожаный кошель и начал высыпать монеты на ковер. Блестящая струя золотых, серебряных монет, звеня, лилась перед жадным взором Ярандая, она могла лишить человека разума.

— Это все... мне?

— Весь кошель.

— Я согласен, прещедрый Аталык! Я согласен! — крикнул Ярандай и протянул руку к деньгам.

— Погоди, — мурза наступил ногой на кисть руки Ярандая. — Аббас, принеси бумагу, которую мы заготовили, позови свидетелей.

Аббас втолкнул в юрту пятерых мужиков, подал мурзе бумагу.

— Смотрите, люди. Ярандай продает мне все свои земли по Оно Морко-реке, а я отдаю ему это золото. Согласен ты, Ярандай?

Ярандай поднял голову, сел на пятки, сказал твердо; «Согласен». Аббас намазал Ярандаю ладонь сажей, смешанной с бараньим жиром, и отпечатал ее на бумаге. Сви-детелей-мужиков вытолкали из юрты. Мурза сел на вспоротые подушки, сложил ноги калачом, указал Ярандаю на кучу монет: «Бери».

Ярандай, не вставая с колен, подполз к золоту, наклонился, сгреб ладонями монеты. Мурза вынул нож и не спеша ударил под левую лопатку. Лезвие легко вошло в тело Ярандая, он, даже не охнув, упал на горку монет. Аталык вырвал из спины нож, обтер его о полу халата, сунул в ножны. Аббас поволок тело к выходу.

Через день с сотней воинов мурза собрался уезжать. Аббасу сказал:

— Ты здесь оставайся за меня, старик. Время войны для нас пока кончилось. Настает время утех. Всех джигитов на зиму посади в землянки, жени их, сам женись.

— На ком, могучий?

— Что, разве черемисских девок по лесам мало? До весны охотой тештесь, молодых жен обнимайте. Весной руэмы засевайте — помните, теперь мы этой земли хозяева. Раньше нас война кормила, теперь джигиты пусть за плуг берутся, землей кормиться будем. Я, может быть, до весны не вернусь — порядок здесь держи, старик!

— Где тебя искать, могучий, если будет надобность?

— Сам весть дам. Дочка кузнеца где?

— Взаперти сидит.

— Она со мной поедет.

— А внучка?

— Внучку увези на Кокшагу, передай Демерджи. Скажи ему так: «Ты мурзе наполовину отслужил — получай за это внучку. Когда за все расплатишься—получишь дочку». Так и будет. Биллягы!

Воеводы рассудили здраво: теперь до самой весны мурза сюда не покажет носа, и поэтому весь сторожевой полк поставили на работу. Вокруг только посылались малые разъезды, у стен ставились парные дозоры. Илейкину ватагу приняли в город безбоязненно, ибо за них ручался отец Иоахим, да и матушка-царица в свое время об этом говаривала. И не ошиблись воеводы — мужики так натосковались по настоящему делу, что ринулись в работу, как в прохладную воду знойным днем.