Царский угодник. Распутин
Шрифт:
Всю жизнь царь искал спутника, советчика, на которого можно было бы положиться, опереться, который находился бы рядом с ним, и не мог найти такого человека. Более того — всегда ощущал холодок отчуждения: его предавали, его поносили, причём делали это не открыто, в лицо, а за глаза, глядя в спину, довольно подленько, немногочисленные приятели тоже довольно часто предавали его, ну а те, кто зависел от царя по службе, друзьями быть никак не могли — это была бы дружба по принуждению.
А дружбу по принуждению царь не признавал.
Николай Второй стоял у окна своего вагона и думал о том, что всякий человек, независимо от своего положения, от того, царь он или тварь дрожащая, бывает бесконечно одинок: внутри, около сердца рождается боль, которая распространяется
Под колёсами гулко простучали стрелки, промелькнул разъезд с потемневшей водонапорной будкой, у которой к крану была привязана рубчатая пожарная кишка, а у двери стоял старик в выцветшей казацкой фуражке и, приложив руку к козырьку, внимательно разглядывал царский поезд, возвращающийся из Ставки в Петроград.
Разглядев человека, приникшего к окну вагона, старик сдёрнул фуражку с головы и поклонился, потом осенил уходящий на большой скорости поезд крестом. Царь с грустью и благодарностью проводил глазами старика.
Был царь одет в простую, сшитую из обычного, защитного цвета сукна гимнастёрку и такие же брюки, заправленные в обычные солдатские сапоги. На груди висел Георгиевский крест, других наград на гимнастёрке не было. Да и не нужно было императору вешать какие-либо ордена и знаки отличия на себя, он и без орденов был приметен и узнаваем.
Царь скучал по своему дому, по семье, по Александре Фёдоровне — Альхен, Алике, по своей Шурочке, которой сейчас доставалось больше, чем ему... И действительно, даже тому доброжелательному старику у водокачки не объяснишь, почему он, русский царь, оказался женатым на немке и сможет ли немка в период войны с немцами быть на стороне русских и выступать против своих соотечественников? Альхен по его совету открыла в Царском Селе госпиталь, в котором лечит изувеченных русских солдат. И лечит на совесть, в этом Николай был уверен твёрдо.
Больше всех царь скучал по младшенькому своему, по Алёше, Алёшечке, наследнику Алексею — человеку пока ещё маленькому, слабому и доброму, как и его отец, но отец верил в то, что сыну повезёт больше, чем ему.
Хотя, с другой стороны, как сказать — слишком нервной стала Россия, по любому малому поводу вскипает, будто огромная кастрюля, поставленная на сильный огонь, волнуется... Николай помял пальцами отросшие усы — надо бы укоротить, да всё руки не доходят, кончик одного уса зацепил зубами, помял его.
Он находился в вагоне один — точнее, не в вагоне, а в штабной его части, большой, по-царски роскошной и одновременно деловой комнате на колёсах, с крепким лакированным столом посредине и мягкими, с бархатными спинками и сиденьями стульями, — отослал всех, даже конвойных офицеров, которых любил, — эти люди были преданы ему душой и телом, но в друзья не годились. Иногда он с ними играл в карты — это максимум, что мог себе позволить.
День подходил к концу, земля за окнами вагона была унылой, высохшей, постройки — старыми, новых домов почти не встречалось, и вид этого разрушающегося старья больно сжимал Николаю сердце.
Материнский двор, борясь с ним, распускает неприличные сплетни, и он не может совладать с ними — несмотря на то что он — царь, могущественный человек... Ан нет — оказывается, он так же беззащитен, как и простой смертный, поэтому обида кипит в нём, вышибает из глаз слёзы, что-то жёсткое, холодное перехватывает дыхание — царь страдает, а ничего сделать не может, всякое его действие оборачивается пустотой, щемящей тоской, такой внутренней болью, что хоть криком кричи.
У Николая и Александры Фёдоровны одна за другой рождались девочки — все девочки и девочки, вот ведь как, а он ждал мальчика, наследника престола, будущего российского самодержца, и материнский двор не упускал из поля зрения «девичьего факта» — высказывался беспощадно, зло, Александра Фёдоровна горько плакала в одиночку — не хотела, чтобы муж страдал из-за неё. Лишь лицо царицы — нежное, в каком-то детском пушке, неожиданно
покрывалось морщинами, старело, да глаза светлели, теряли свой цвет — слёзы выжигали их.И вот родился мальчик, слабый, с осекающимся дыханием — царевич Алексей. Царь давно придумал ему имя, ещё в пору, когда он не был женат на Альхен. У Алёши оказалась гемофилия — редкостная болезнь, только один из ста тысяч человек болеет ею, болезнь эта опасна для солдата, привыкшего драться на дуэлях и участвовать в сражениях: при ней кровь не свёртывается, можно потерять её всю и умереть.
Сейчас Алёша уже почти взрослый и его пора брать с собою на фронт, но Николай этого боялся: а вдруг там что-то произойдёт? Единственный человек, который умеет останавливать кровь у Алёши — это Распутин. Он знает слова заговора, каких-то потайных молитв и делает то, чего не могут сделать учёные люди, врачи, приват-доценты от медицины и профессора. Знает травы, которые помогают, а врачи этих трав не знают, более того — считают травы вредными.
Материнский двор и тут не остался в тени, пустил злобную утку: Алексей, мол, не сын своего отца. А чей он, спрашивается, сын? Емельяна Пугачёва? Александра Сергеевича Пушкина? Петра Первого?
Родственники, в чьих действиях уже ясно просматривалась цель — свергнуть его, Николая Второго, с престола, в средствах себя не ограничивали, они могли пойти на что угодно, даже на самую крайнюю меру...
И кандидат подходящий на престол, как они считали, у них имеется — Михаил Романов, младший брат царя. Эх, Миша, Миша... Впрочем, и Михаил вряд ли долго продержится на троне. Если, конечно, его туда посадят. Человек он бесшабашный, умеющий хорошо пить и хорошо закусывать, женился не по-царски [34] , на безродной красавице, сделав её графиней Брасовой, дав ей дворянское настоящее. Если уж нет прошлого, то пусть будет хотя бы настоящее. Что ещё хорошего есть в Михаиле? Научился материться, как сапожник, никогда не унывает, семьянин же из него никудышный. Не царь, в общем. Николай Второй зажато, словно внутри у него сидела боль, вздохнул.
34
...женился не по-царски... — Великий князь Михаил Александрович, будучи в Вене, женился там на бывшей жене некоего капитана Вульферта и практически всё время до Первой мировой войны пробил с женой в Лондоне. Такой брак не признавался русскими законами легитимным и лишал великого князя прав на престол.
От материнского двора пошла сплетня, будто наследника императрица родила не от Николая — законного отца, а от уланского генерала Орлова, двухметрового красавца, на которого засматривались все петербургские женщины, вдовца и кутилу.
Николай знал этого человека, хотя ко двору никогда не приближал — Орлов был ему неинтересен. Да и жену свою Николай тоже знал хорошо — она могла быть грешна в другом, но только не в этом, не в измене — изменить ему Альхен не могла. Альхен была прижимиста, берегла каждую копейку, экономила на одежде, заставляла дочерей своих — великих княгинь — ходить в старье, сама не стеснялась штопать платья, экономила на еде, но изменить мужу не могла. Для неё проще было принять яд.
Царю передали слова, которые он якобы произнёс при родах Алексея. Роды были тяжёлые, их принимал лейб-акушер царского двора профессор Отт, Альхен от боли часто теряла сознание, стонала и просила, чтобы у постели обязательно находился её лечащий врач Тимофеев. Тимофееву она доверяла, Николай ему тоже доверял — это был основательный, лишённый юмора, но очень участливый, сердечный человек, блестящий специалист.
Так вот, Тимофеев якобы заявил, что императрице необходима операция (интересно, почему это заявление не сделал профессор Отт), в результате которой кто-то должен умереть — на выбор, — либо императрица, либо наследник, либо — либо... Николаю передали, что якобы он не колебался ни секунды, услышав эту страшную новость, и сказал: