Царство медное
Шрифт:
— Ко мне редко заходят мужчины, — прошептала ведьма. — Только когда хотят чего-то, как ты. И я даю им это. И они дают мне взамен свою ласку…
Теплая женская ладонь скользнула ниже. Виктор вздохнул прерывисто, дернулся.
— Не бойся, — повторила Нанна, прильнула к нему, крепко обвила руками. — Не бойся, я умею любить, хотя и слепая.
Ее губы мягко коснулись его губ, в них было тепло, и нежность, и душистое разнотравье. Кожа — белее белого, жаркая после бани, бархатистая. Тело — горячее, податливое. Все ночные страхи отступили, попрятались до времени в темные углы.
Сорочка давно упала в ноги,
Ведьма вздрогнула, вздохнула сквозь сжатые зубы.
— Кто тебя так? — Виктор с тревогой заглянул в ее лицо.
Белые глаза ничего не выражали. Но гримасу боли на ее лице сменила печальная улыбка.
— Ян? — догадался Виктор прежде, чем Нанна ответила ему.
— Да, — она стыдливо склонила голову и добавила, будто оправдываясь:
— Осы больно жалят… Не умеют по-другому. Но я не виню его. Я обязана ему жизнью. Знаешь, — она прильнула к нему на грудь, зашептала тихо, — когда мне было двенадцать… У меня начали проявляться способности. Я могла сделать так, чтобы заболел пастух, который обругал мою мать. Могла сделать, чтобы у соседской сплетницы коровы прекратили давать молоко. Не было никого, кто научил бы меня контролировать это. И потом, — она вздохнула. — Потом мужчины этой деревни вытащили меня из родительского дома, с кровати, ночью, отвезли в лес и избивали до смерти. Били по телу, по голове… — она коснулась дрожащей рукой своего лба. — Поэтому я ослепла. А потом пришли они. Васпы, — Нанна перешла на свистящий шепот. — Ян спас меня. И сжег мою деревню дотла…
Она замолчала, снова потянулась к Виктору губами.
— Я обязана ему, понимаешь? — вдохнула она в самые его губы.
— Он тебя любит?
Нанна улыбнулась горько.
— Осы не умеют любить. А я… я умею.
Она поцеловала Виктора долго, сладко.
— Мой человек с юга, — шепнула она. — Пожалуйста. Подари мне немного своей ласки?
Потом наступило утро, и они снова засобирались в путь.
Нанна стояла на пороге, босая, будто не ощущала холода. Ее длинные волосы трепал ледяной ветер.
— Спасибо, — шепнула она Виктору, когда тот набросил на ее плечи шаль. Он наклонился и мягко поцеловал ее в висок.
— Я буду о тебе помнить, — пообещал он.
Ведьма вздохнула, укутала в шаль руки.
— Будь осторожен, — на прощанье сказала она.
И ухватила за рукав проходившего мимо Яна.
— Ты тоже остерегись, оска.
Он резко отдернул руку.
— Я знаю, ведьма.
Нанна отступила виновато, прислонилась к дверному косяку.
— Почему-то у меня ощущение, — прошептала она, — что мы встречаемся в последний раз…
Вездеход набирал скорость, и Виктор видел, как уменьшается тонкая фигурка Нанны. На его сердце почему-то было тепло и спокойно.
— А ведь она любит тебя, — начал Виктор, но Ян резко его оборвал:
— Это неважно. Важно — скоро мы прибудем в город. Оттуда мы сможем уехать на юг.
— А зачем тебе на юг? — наконец оторвавшись от окна, осведомился Виктор. — Я слышал, Нанна сказала, что ты хочешь найти кого-то.
— Да.
— И кого?
— Девушку.
Брови Виктора удивленно поднялись, он переспросил:
— А на севере они
уже перевелись?— Она особая, — пояснил Ян.
— И что же в ней особенного, в этой странной южной девушке? Чего нет во всех остальных девушках мира?
На этот раз Ян улыбнулся почти человечной улыбкой.
— О! — с благоговением сказал он. — Это самая сладкая девушка на свете.
7. Институт Нового мира
В столицу поезд пришел в семь часов утра.
Лиза Гутник сонно поплелась в конец вагона, где ей пришлось дождаться своей очереди. Потом ей пришлось выполнять акробатические трюки, пытаясь не потерять равновесия, умудряясь одной рукой удерживать носик рукомойника, другой — возить по зубам растрепанной щеткой. Вода текла ржавая, набирать ее в рот было неприятно, и Лиза поспешно сплевывала ее вместе с пеной пасты, краем глаза следя, чтобы кто-то дергающий дверь снаружи, не сорвал и без того хлипкий засов. Потом она сделала себе инъекцию инсулина, выкинула использованную бумагу и пустую ампулу в унитаз, и отправилась собирать чемоданы.
Кроме необходимых в дороге вещей Лиза взяла научно-популярные журналы, книги, заметки и фотографии, которые она кропотливо собирала во время практики.
— Учиться приехала? — спросил ее черноусый мужик, куривший в тамбуре.
Он выпустил струю вонючего дыма как раз в тот момент, когда поезд остановился и издал свое утробное «пшшшш….»
— Я все уже умею, — невежливо буркнула Лиза, отмахнулась от сигаретного дыма и с укором поглядела на мужика. — Помогли бы лучше девушке!
Мужик ухмыльнулся, но чемоданы спустить на перрон помог.
Платформа была грязной, заплеванной. Перед зданием вокзала валялись окурки и пустые бутылки, двое бородатых бродяг распивали какую-то мутную жидкость. Их глаза тоже были мутными, масляными — Лиза еще долго чувствовала на себе эти липкие взгляды, словно забирающиеся к ней под кофту.
«Вот тебе и столица, — думала она. — Вот тебе и очаг культуры. Приехала ты, дорогая, в самую настоящую клоаку».
А чего она ожидала, собственно? Чем больше город, тем больше возможностей, но и дерьма в нем больше.
А уж Сумеречная эпоха постаралась, чтобы максимально увеличить объем нечистот в этом мире.
Решив не откладывать дела в долгий ящик, Лиза сразу же заказала пропуск в Институт Нового Мира, оставив чемоданы в уютном и на удивление чистом гостиничном номере. По сравнению с душным вагоном это был почти рай, и она долго нежилась под теплыми струями душа прежде, чем собраться на важное мероприятие, ради которого и проделала весь этот изнуряющий путь.
Лиза глядела на столицу со смешанным чувством разочарования и трепета.
Осень добралась и до здешних широт — природные краски пестрели золотом и медью, воздух полнился ни с чем несравнимым запахом костров и сухой листвы. Словно обломанные зубы, высились над кронами деревьев серые высотки. Еще выше, над иглами антенн, вздымался ярус далеких коричневых скал, чьи острые вершины терялись в ватном одеяле облаков.
А солнца не было.
И это было самым большим разочарованием Лизы.
Она так и спросила об этом у водителя, пока ехала (лучше сказать — тряслась) до Института в обшарпанной, ржавой банке автомобиля. Таксист не удивился вопросу и охотно пояснил: