Царство. 1951 – 1954
Шрифт:
Брежнев понимал, что на предложение Хрущева надо незамедлительно соглашаться, что жизни во флоте ему не будет, а под присмотром Никиты Сергеевича, глядишь, и сложится.
— Когда ехать?
— Неделя на сборы. Целина станет великой житницей страны! В Казахстане без удобрений возьмем десять, а с удобрениями смело дойдем до 15 центнеров с гектара. И не бойся погодных условий, Канада тоже лежит в зоне повышенного риска для земледелия, а процветает! — Никита Сергеевич поманил Брежнева пальцем. — Главное, не тушуйся, у тебя, Леонид, вся жизнь впереди!
— Спасибо, Никитка Сергеевич, что на живое
— А ты хотел, чтобы все тебе в ноги падали? — хитро подмигнул Никита Сергеевич. — Для чего Сталин десяток малоизвестных людей в Президиум двинул? Для того чтобы стариков прогнать, а те и выперли вас, как только Иосифа не стало. Хорошо цивилизованно, а то бы прямиком на Лубянку поехали.
Первый Секретарь поднял трубку:
— Принесите яблок! Яблочек, Леня, пожуем. Лысенко передал.
— От яблок не откажусь! — Леонид Ильич знал про особое пристрастие Хрущева к яблокам.
— За целину двумя руками вцепился президент Сельхозакадемии! Про тебя, Леня, я всегда помнил, — одобрительно глядя на генерала, продолжал Хрущев.
— Вы мне, как отец! — глаза Леонида Ильича увлажнились. Он двумя руками схватился за толстую руку благодетеля.
— Не дрейфь, Леня, не дрейфь! И запомни, кто коленом по ж…пе не получал, тот ничего не стоит!
Подавальщица юркнула в дверь и поставила на стол вазу с яблоками. Никита Сергеевич взял то, которое было целиком розовое, покрутил его на свету.
— Вот тебе! — протягивая яблоко, проговорил он. — Самое лучшее выбрал, аж светится!
— Спасибо! — Брежнев благодарно принял яблоко.
— Ты откусывай, откусывай! Оно такое сочное, я прям обалдел! Скоро, Леня, Сибирь садами засадим! Вот какие планы у нас с академиком Лысенко!
Никита Сергеевич выбрал яблоко и себе.
— Бывает, сижу и полвазы съедаю. Помнишь, как уху на Днепре варили? Я частенько вспоминаю. Времена тогда были непростые, но замечательные. Люди времена те золотыми сделали! Мало тогда отдыхали, да и вообще отдыхать не приходилось. Все работа, работа, и не под страхом смерти, а по зову сердца. Хотелось поскорее послевоенное бедствие преодолеть. Мы, Ленечка, с тобой еще ушицы покушаем! Только не подведи меня, парень!
— Не подведу, обещаю! Можно еще? — Брежнев показал глазами на вазу с яблоками, первое он послушно съел, не оставив даже огрызка.
— Бери, — милостиво позволил руководитель партии. — И я, пожалуй, добавку возьму. Мы, Леня, как ученые, на пороге величайшего открытия — на пороге переустройства социалистической экономики, реанимации отечественного сельского хозяйства! Освоим целину — будет зерно в закромах. А будет зерно, значит, родится скот, а родится скот — значит, появятся на столе у труженика мясо и колбаса, а не только у нас с тобой! А сегодня мы и мясо, и зерно из-за границы прем. Мыслимо ли дело? И мясо, и зерно надо свое иметь. Самолеты делаем? Делаем! Можем? Можем! А хлеб растить не получается, ну не смешно ли? Смешно и стыдно! — скривил губы Первый Секретарь. — Мой план в кратчайшие сроки целинными землями овладеть!
Леонид Ильич стоял в дверях, усердно доедая второе яблоко.
— Поднимешь дело, я тебя не забуду,
как сегодня не забыл. А ежели б не я, услал бы тебя адмирал Кузнецов к черту на кулички, и ты бы оттуда точно побитая собака на Луну выл.— Вы мне, Никита Сергеевич, жизнь даете! — затряс черной, как смоль шевелюрой Брежнев.
— Ладно, иди! — замахал руками Хрущев и поспешил за свой заваленный бумагами стол.
— Постой-ка! — Никита Сергеевич набрал яблок, подошел к Брежневу и сунул ему в руки. — На-ка, погрызешь на досуге!
20 января, среда
Павел Павлович налил Трофиму Денисовичу медовухи.
— Суздальская? — спросил Лысенко.
— Она самая, — кивнул Лобанов.
Сидели в Академии сельскохозяйственных наук. Кабинеты президента и вице президента Сельхозакадемии располагались напротив, с общей приемной.
— За твои грандиозные открытия! — придвинулся к президенту Лобанов. — Ты мой кумир!
— Теперь, Пал Палыч, не я, теперь ты кумир, ты Бенедиктова опрокинул, и снова полноценный министр сельского хозяйства!
— Я министр, а ты — основа основ! — в ответ заявил Лобанов. — К тому же я у тебя вице-президентом значусь, значит, ты первее. За тебя, за тебя!
— Давай за меня выпьем, если настаиваешь, мне приятно! — и Лысенко осушил рюмку. — Слишком сладкая, к тому же слабенькая! — подметил он.
— Слабенькая, не слабенькая, а по ногам даст, не встанешь!
— Как дочка твоя, давно про нее не рассказывал?
— Языками овладевает, круглая отличница! — с гордостью отозвался Пал Палыч.
— Похвально!
— Ты, Трофим Денисович, что про идею Никиты Сергеевича скажешь?
— Про целину?
— Именно. Хрущев вчера моего совета спрашивал.
— И ты что?
— Сказал, что надо начинать дело немедленно.
— Немедленно? — прищурился Лысенко.
— Да, немедленно, что стоящая идея.
— Революционная! — поправил Трофим Денисович. — И я ему так сказал.
— Значит, не ошибся я в оценке, а то заснуть не мог, к тебе за советом торопился. Хорошо бы ты еще раз Никите Сергеевичу свое мнение озвучил, ему приятно будет.
— Позвоню, — пообещал Лысенко. — Позавчера в газете «Советская Россия» меня прославили! — с обидой в голосе проговорил президент Сельхозакадемии. — Не без согласия Маленкова, — дополнил он. — Редактор к Маленкову с каждым номером бежит.
— Отстоим тебя! — затряс головой Лобанов.
— Я, Пал Палыч, без боя не сдамся! — заявил Трофим Денисович.
— Шашки наголо! — поднимая рюмку, задиристо выкрикнул Лобанов.
31 января, воскресенье
— Я, Нин, как глаза закрою, передо мной покойники стоят.
— Какие покойники, Никитушка?
— Покойники, — всхлипнув, продолжал Никита Сергеевич. — Целая армия. Те, кого я на виселицу послал.
— На какую виселицу?
— Под пули, в тюрьму, вот на какую. Сколько хороших людей я угробил! — он уткнулся в подушку, его душили слезы. — Сил нет вспоминать! Ведь помнят, что Хрущев людей изничтожал, помнят! Скоро скажут: давай его к ответу, и правильно скажут!
— Никто не скажет, мой хороший! — Нина Петровна гладила мужа по голове. — Ты как мог для людей старался!