Цеховик. Книга 2. Движение к цели

— Каховскому? — повторяю я, и челюсть моя буквально отваливается.

— Что такое? — удивляется Ирина. — Знаешь его?

Твою ж налево! Так легко и просто вся моя конструкция оказывается под угрозой обрушения. Походя. Безо всяких видимых усилий. Блин! Ну и дела!

— Каховского? Знаю ли я его? Ты про старшего? Нет, лично не знаком, но я знаю его сына Андрюшу.

— Говорят, та ещё заноза в заднице, да? — спрашивает она.

— Да нет, что ты. Он теперь и муху не обидит, — пожимаю я плечами.

— Что значит, теперь? — настороженно уточняет моя властолюбивая наложница.

— Так он, по моим сведениям, находится под стражей.

— Почему это? Ты можешь нормально объяснить?

— Видишь ли, именно в его задержании я вчера принимал участие.

— Серьёзно? — её глаза ползут на лоб.

— Ага.

— Так ты почему мне раньше не сказал?! — вскакивает она.

— Раньше случай не представился. Да чего ты так всполошилась-то?

Мы оба знаем, чего она всполошилась. Теперь может случиться такая штука, что Каховский-старший захочет произвести размен — своего сына, на Новицкую. И если он решит провернуть такой финт, то будет уже совершенно неважно, что я делал у неё в номере и что на самом деле видели агенты Смиты.

— Ир, у капитана Артюшкина к Каховскому личный счёт. Он жизнь свою положит, но не выпустит этого урода. Тем более там и ОБХСС в деле.

— Ты не знаешь Каховского. Ты его не знаешь.

— Ладно. Не знаю, но ты раньше времени не паникуй. Ясно тебе? Не знаешь, где Куренков живёт?

— Я не знаю, где живёт этот поц. Ёлки-палки, Егор! Вот что, давай-ка собирайся и иди домой, а мне подумать надо. Не до тебя сейчас.

Я молча встаю и иду одеваться. Мой букет так и лежит в прихожей, и теперь шансов дожить до завтра у него практически нет. А вот у Новицкой есть.

— Чего надулся-то? Обиделся что ли? — спрашивает она, когда я натягиваю куртку.

— Ирусь, как бы я мог на тебя обижаться? После всего, что ты для меня сделала?

— Так. Вот про это лучше тебе забыть.

— Это невозможно. Не переживай, я просто обдумываю, что можно предпринять.

— Серьёзно? — хмыкает она. — Ну и что, надумал?

— Пока не знаю. Когда придумаю, скажу. Ты только резких движений сейчас не делай.

Она подходит ко мне вплотную и целует, а после открывает дверь и выставляет наружу. Я выхожу из дома и бреду по тротуару, напряжённо пытаясь сообразить можно ли что-то сделать да и нужно ли. Ведь пока это всё только предположения…

Задумавшись, я не сразу замечаю чёрную «Волгу», остановившуюся чуть впереди. Обращаю на неё внимание только когда два крепких джентльмена в серых пальто выскакивают из неё и берут меня под руки.

— Егор Андреевич, — урезонивает меня один из них, когда я начинаю вырываться. — Вам придётся проехать с нами.

— С какой это радости! — пытаюсь возражать, но они даже и не думают отвечать, и запихивают меня в машину.

— Помогите! — начинаю вопить я и тут же получаю ощутимый тычок под дых.

26. Забота у нас простая

В конце концов, я оказываюсь зажатым на заднем сидении между двумя здоровыми мужиками. Они ничего не говорят и вообще не обращают на меня никакого внимания. Едем мы недолго. От силы три минуты — с Красной на Советский, а оттуда на Коломейцева. Собственно, я и не сомневался, что это Куренковские дела.

«Друзья все пойманы или убиты, переловили их агенты Смиты», — как спел бы Миша Елизаров. Вот такая матрица получается.

Меня ведут по длинным мрачным коридорам, вызывающим, честно скажу, неприятные чувства. Сколько я видел таких вот казённых зданий за свою жизнь, да и в этом конкретное тоже бывал пару раз, но сейчас не могу отделаться от чувства, что, как всем нам известно из Владимира Семёновича, «коридоры кончаются стенкой».

Разумеется, пулю в затылок я не получаю, и поднявшись по лестнице и пройдя по-другому, более дружелюбно выглядящему коридору, оказываюсь в кабинете Куренкова.

— А-а, Брагин, — кивает он мне не вставая из-за стала. — Герой нашего времени, гроза экономических преступников и неэкономических тоже. А ещё и комсомольский активист. И, ко всему прочему, Казанова, любимец женщин и герой-любовник. Сколько у тебя талантов и различных ипостасей! Про тебя книги писать нужно, или поэмы на худой конец. Такой набор характеристик кого хочешь впечатлит. Бегают девки за тобой, да?

— Здравствуйте, Роман Александрович, — улыбаюсь я. — Судя по настойчивому приглашению с вашей стороны, я не только барышень умею впечатлять.

— Ага, точно, — заговорщицки подмигивает он. — Умеешь. Ну и как она, хороша?

— и жизнь

хороша,

и жить

хорошо.

А в нашей буче,

боевой, кипучей, —

и того лучше.

Идет

пожар

сквозь бумажный шорох.

Прокуроры

дрожат.

Как хорошо!

— Ты мне Маяковским зубы не заговаривай. Я тебя не про жизнь спрашиваю, а про нашу общую знакомую.

— И кто она? Вы про Новицкую? Конечно хороша. Такие деловые качества, как у неё большая редкость. И опыт! И преданность делу Ленина. Правда, в некоторых райкомах тоже имеются достойные кадры. Подрастающая смена, вы в курсе, но это вопрос завтрашнего дня, правильно?

— Ладно, Егор. Хорош голову морочить. Поговорим, как мужчина с мужчиной.

— О женщине?

— Не только. Ещё о тебе. Ты что за цирк в автомобилисте устроил? Почему не сделал, как мы договаривались?

— Так в том-то и хохма, что я всё сделал по нашему плану. А она взбрыкнула. Да и агенты ваши слишком рано прибежали. Кто им сигнал-то послал?

— Вот ручка, бумага. Бери, пиши. Кто тебе эта Новицкая? Ну, присунул ты ей, ладно, дело молодое. И что, может, теперь жениться планируешь? Но, я тебя разочарую. Таких, как ты в её постельке знаешь, сколько побывало? Что на ней свет клином сошёлся что ли? Ты пойми, она ведь позорит образ комсомольца. Пиши всё, как было. И не думай, ты правильное дело сделаешь. Тебе за это Родина спасибо скажет. Ну, и не забудет, разумеется, твоих верных решений. Ты для Новицкой никто. Она с тобой развлеклась и забыла, а сама сейчас кому-то ещё глазки строит и ноги готовится раздвинуть.

— Роман Александрович, — удивлённо говорю я. — Я сейчас, кроме слова присунул, вообще ничего не понял. И то неясно кто присунул, кому и что именно.

Он молчит и смотрит на меня усталым и печальным взглядом. Вроде как, он так устал слушать подобную ахинею, что даже говорить об этом не находит сил. Да и смысла не видит. Наконец, глубоко вздыхает.

— Егор, ну ты чего, как маленький-то. Дурачишься… Можно подумать, мне охота здесь сидеть в воскресный вечер. Надо написать. Надо. Давай я тебе продиктую что ли, что писать. Подробности не надо, только факты. Раз-два и по домам.