Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Получается, шансов на удачную репетицию похорон не было с самого начала.

Дорога вдоль рельсов был грунтовая. А солдат было невероятно много, так что пыль стояла стеной, и было непросто разглядеть даже лица.

“Но ведь мы когда-то большевиков разгромили”,– подумала Целестина,– “А теперь перед ними даже немцы отступают. Интересно, какая магия так усилила этих русских?”

В гимназии ей что-то рассказывали про чудо на Висле. Целестина не смогла вспомнить подробностей и решила для себя, что на этот раз чуда просто не произошло.

А ещё она вспомнила

из гимназии, что “наказывал Суворов: без пушек не ходить на ляхов – знал ваш норов!” Значит, русские притащат и пушки.

Интересно, из этих пушек будут стрелять по гимназии?

Местные жители тоже смотрели на советских солдат и уже приветственно махали руками. Похоже, они что-то знали. Или на что-то надеялись.

Тем временем поток немецких солдат иссякал. Колонна, что тянулась мимо поворота на Мицкевич была последней.

Целестина выскочила из кареты, заглянула за поворот и увидела, что на перекрёстке с Шоссейной, где садик с астрами и георгинами, мотоциклисты поворачивают на запад, в сторону крепости.

Перед Воеводством возвышался спешно сколоченный деревянный помост, – совсем низкий, не выше ящика из-под мыла. И даже там, среди безукоризненных немецких мундиров – несколько русских шинелей. Целестина заметила, что покрой у шинелей странный, на плечах нет погон, а лица у русских кислые, словно каждый слопал целиком по лимону.

Интересно, что им не нравится? Конкуренты уходят, оставили им целый город. Население радуется. А что до ворчания в колонии имени Нарутовича – сколько бы не ворчали чиновники на начальство, а циркуляры выполнять будут.

Тем временем русские уже начали строиться. А немецкие офицеры торопливо сбегали с постамента, рассаживались по сверкающим чёрным автомобилям – и вот они уже покатили вслед за солдатами.

Теперь настала очередь Ивонки высказать мнение:

– Форма у русских бедняцкая,– заметила она,– Как мужики одеты, офицера от денщика не отличаешь. Разве такую армию зауважают? Вот у наших панов офицеров форма была что надо. Да и у немцев ничего – им, я читала в газете, все мундиры итальянцы шьют. И пыльные эти русские все какие-то, грязные.

Лицо молодой горничной было исполнено того презрения, какое бывает у гимназисток, когда они пришли в оперу за чужой счёт.

– После марш-броска любой грязным станет,– прокомментировал кучер и закурил папироску, разглядывая передовую колонну,– Это ваши паны-офицеры крепости сдают, чтоб не запачкаться.

Колонна по четверо шла по проезжей части – а рядом, по тротуару семенили люди в широких фуражках. Они размахивали руками, словно варшавские регулировщики, пытаясь отогнать толпу.

– Родненькие, чего ж вы там…– причитала по-русски не в меру бойкая старушка и тянула к солдатам иссохшие руки.

– Бабушка, отойдите,– сказал ей такой офицер в фуражке,– Нельзя ближе.

– Почему ж нельзя?

– А вдруг кто-то гранату кинет? Нельзя, нельзя мешать прохождению,– и мягко потащил старушку обратно к избам…

Последняя надежда проскочить с катафалком рассеялась. Солдаты уже шли мимо, – и правда очень усталые, в разводах жёсткой дорожной пыли.

Зато теперь их можно было хорошенько рассмотреть.

Насколько Целестина могла убедиться, что в этих типовых крестьянских лицах не было ничего азиатского, что так любили подчёркивать карикатуристы. Совсем напротив – это были те самые круглые, всегда немного озабоченные лица с носом картошкой, какие она сотни раз видела и в городе, и в родной Малой Польше. Было видно, что они порядком устали и готовы устроить что угодно – парад, бойню, штурм неприступной крепости – лишь бы их поскорее отпустили на отдых.

Находиться рядом было боязно. Целестина забралась обратно в карету. Почему-то казалось, что там – безопасней.

Уже другой человек в фуражке подбежал к ним – и тут же начал раздавать распоряжения.

– Что у вас здесь?– крикнул он не столько кучеру, сколько лошади.– Похороны? Разворачивайтесь, похороны потом. Видите – торжественное прохождение…

Целестина понимала русскую речь, но всё равно почувствовала себя не в своей тарелке. В особняке Крашевских говорили только на польском языке. А тех, кто заносил с улицы местную балачку с её украинскими словечками или, что ещё жутче, гродненский говор с его дзеканьем-цеканьем – оставляли без сладкого.

– Пан офицер не будет мне приказывать!– внезапно прогремело над головой.– Когда хочу, тогда и умру! Когда прикажу, тогда и похоронят!

Целестина обернулась. И чем больше она поворачивалась, тем больше растекался по телу холод страха. Потому что она и так знала, что увидеть.

Старая Анна Констанция сидела в гробу, впившись руками в вызолоченные борта. На фоне чёрного бархата её траурного платья её лицо казалось особенно белым, словно маска из мрамора, а сузившиеся до чёрных щёлок глаза метали такие же чёрные молнии. Старую генеральшу трясло от бешенства, а широкие рукава были похожи на крылья летучей мыши.

Офицер поднял взгляд, увидел, как ожившая и разъярённая покойница встаёт из гроба и готовится на него прыгнуть – и ничего не ответил, а только обмяк на землю, теряя сознание. Его фуражка покатилась на мостовую, прямо под колёса первого танка.

Он и оказался тем самым единственным офицером, пострадавшим 22 сентября 1939 года, когда в Брест вступила Красная Армия.

И это происшествие до сих пор смущает отечественных историков.

2. Из Красной Земли

1

Целестина так и не узнала, кем ей приходился долговязый, с молочно-белыми волосами, Андрусь Крашевский. Был он прямой потомок пани генеральши или тоже двоюродный – но он явно пошёл не в бабушку Анну Констанцию. Смотрел на мир слишком серьёзно и ничего не понимал.

Андрусю оставался месяц до восемнадцати лет. Этой весной он закончил гимназию. Он сидел над кутьёй таким грустным, словно его только что вытащили из грязи. И никак не мог прожевать первую ложку.

Андрусь не мог терпеть того факта, что не успел попасть под призыв. И уже не попадёт – война закончилась.

Поделиться с друзьями: