Целитель 11
Шрифт:
— Сейчас передам!
Коротко прошипели крошечные движки корректировки. ТКС завис совсем рядом с кабиной-обломышем. Слабенький импульс, и корабль повернулся задом к «Колумбии».
— Николаич!
— Слушаю!
— Пусть с ж-ж… с кормы заходят! Люк не заперт, внутри вакуум! А то мне не разорваться, надо «Лучика» удерживать!
— Понял!
— И люк чтоб задраили! Мой, мой! А то не знаю, налажу связь или как!
— Ага! Жди гостей!
Ожидание не затянулось — еле слышные стук и грюк со стороны агрегатного отсека донеслись через корпус. Почувствовав возню за спиной,
За лицевым щитком скафандра с нашивкой «NASA» розовело абсолютно счастливое лицо, оживленно шевелившее губами.
— Just one moment, please… — прокряхтел Почтарь, дотягиваясь до нужного рычажка.
Постепенно прорезался свист — воздушная смесь вырывалась из баллона, наполняя отсеки корабля. Зажегся транспарант «Давление в норме», и командир «Луча» рукой в перчатке поднял «забрало».
— Welcome! My name is Paul.
— Glad to meet you, Paul! — заорал астронавт, что постарше годами. — Really, really great!
Второй американец, помоложе, просто сиял, не находя слов.
— Take your seats… — забарахтался Почтарь в глаголах чужого языка. — Fasten your belts, we’re about to land! — кашлянув, он перешел на родную речь: — Николаич!
— На связи, — толкнулось в уши. — Вижу вас в телескоп! Готов?
— Всегда готов! — Павел покосился на «пассажиров», разбитых стрессом. — Понемногу появляется Земля. У меня уже виден горизонт… Иду на спуск! До скорого… Или там, или тут!
Среда, 22 апреля. Утро
Ленинск, улица 50-летия Советской Армии
Люблю этот день! Еще со школы. Веселый и суматошный субботник, флаги и стяги, да волнующую возню — на торжественных линейках принимают в пионеры.
У девочек бантики дрожат, а мальчики путаются, какой рукой салютовать… Зато какая гордость, какое счастье наступают потом!
«Всё! — звенит под косичками или вихрами. — Меня приняли!»
Я улыбнулся своим мыслям, глядя через улицу на плоскую двухэтажную школу из силикатного кирпича — за стройными, зализанными тополями резвилась детвора. Белый верх, черный низ — и алый трепет галстуков.
— Миша-а! — жалобным голосом позвала мама. — Долго ты еще Ваней будешь?
Рита тихонько засмеялась, прикрываясь ладошкой, а Настя, по-моему, даже не расслышала ничего — шагала, по-прежнему молчаливая и погруженная в себя.
— Мам, да это так, для служебного пользования, — отмахнулся я, толкая коляску одной рукой. — Договоримся с американцами, чтобы не баловались в космосе — сразу достану старый паспорт.
Юлька радостно загукала, беззубо улыбаясь.
— А видели, телевизионщики прилетели? — оживилась Рита. — Этих будут снимать… Астронавтов! А Пахе точно Героя дадут!
— Заслужил, — серьезно вставил я, и сделал «козу» Юлии Михайловне. Та вовсе сплющилась от восторга.
А вот Настя… Ее даже сканировать не надо было, чтобы распознать психосущность. Всё и так ясно, безо всяких ментальных вывертов — сестричка крайне расстроена.
Она, конечно, молодец, держится, сияет и пленяет, только вот улыбки ее фальшивы, как у амеров,
а оживленность — деланная. И что же гнетет девчонку? Мальчишка…— А Юльчонка кормить не пора? — забеспокоилась мама.
— Лопнет, — улыбнулась Рита.
— Да она худенькая совсем!
— Не худышка, а стройняшка. Фигуру бережет…
Не слушая женское щебетанье, я посматривал по сторонам, улавливая те приметы, что должны, по идее, пугать. Мы прошли мимо гарнизонного Дома офицеров — неподалеку скромно почивал БТР. А вон навстречу шагает патруль — впереди офицер, за ним, вразвалочку, двое сверхсрочников с «калашниковыми» на крутых плечах. И на школьном крыльце скучает, мнется десантник — крепкую шею оттягивает автомат без приклада. Парниша свесил на него руки, и поглядывает на старшеклассниц…
Приметы были, но страха не вызывали. По-моему, даже напротив — местные успокоились, будучи под защитой. Казахи, правда, показывались редко, хотя в Ленинске до погромов не дошло. И, что любопытно, когда на Политбюро единогласно понизили статус «братских республик» Средней Азии до уровня АССР, «титульные» упрекали в том не «русских оккупантов», а всех этих «алашистов», «моджахедов» и прочих недобитков. Дескать, передразнили медведя…
Запиликал радиофон, и я живо передал управление коляской Рите, отставая от моих красавиц.
— Алё? Ромуальдыч?
— Етта… Здорово! — отозвался техдиректор. — Я уже в Севастополе!
— Быстро вы, — улыбнулся я. — «Новороссийск» только вчера отшвартовался.
— Да вон он! Любуюсь! Етта… Главком флота всё согласовал с Федорычем… Э-э… С товарищем Устиновым. Инвертор морского базирования ставим на ТАВКР — займем место «Базальтов»!
— Ромуальдыч…
— Слушай, я тут в Раменском был, — увлеченно продолжал Вайткус, — в гостях у Гошки… мы с ним уже лет тридцать знаемся. Он сам инженер морской авиации, и курочит штатовский «Ф-15» в секретном ангаре — спецбортом из Оманского залива доставили, мокрый еще… Э-э… Ты что-то сказал? А то тут прибой…
— Ромуальдыч, мы вчера с Кивриным кумекали над корабельным инвертором… — терпеливо заговорил я. — И поняли, что моряки из нас, как из гаишника — балерина. А тут нужен спец, который всю судовую электрику с закрытыми глазами знает!
— Так я о нем как раз! — обрадовался Вайткус. — Мне Володька еще вчера нажаловался! Короче, этот друган мой, что «Морского орла» потрошит, рассказал о мичмане с «Минска», который эту самую «птичку» со дна доставал. Настоящий самородок, говорит, Кулибин и Попов в одном лице! Я сразу интересуюсь, как еттого двуликого звать, а Гоша и говорит: «Гарин!»
— Ка-ак?
— Во-во! Я и сам завис, как ты говариваешь! — довольно рассмеялся Ромуальдыч. — Стою, глазами хлопаю, а Гошка свою лысину чешет: «Ой, не так, но похоже… Гирин!» Ну, я сразу Федорычу звоню, тот — Горшкову… Короче, завтра еттот спец встанет передо мной, как лист перед травой!
— Ну, хоть что-то… — проворчал я.
— Етта… Я чего звонил… Марта в Ялте сейчас, принимает солнечные ванны, а я в Севастополе… — его тон стал просительным. — Слушай, подговори своих девчонок! Чего им там пылью дышать? Пускай сюда едут! «Солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья!»