Целитель. Приорат Ностромо

Браилова продолжала работать в НИИВ на незаметной должности, по-прежнему стройная и приятная, но замкнутая, как бы отгородившаяся от всех. Замуж ее звали чуть ли не дважды, но Лена деликатно уворачивалась от серьезных отношений.

Сейчас-то ей полегче стало… Ну, как бы полегче. Сын Денис вырос, вымахал здоровяком, и в октябре его призвали в армию. А Юля Браилова в будущем году заканчивает институт.

Она, вообще-то, дочь той самой Инны Гариной, что погибла в «Бете», но к Ленке привязалась сильно. Юля с раннего детства легко и просто называет Браилову мамой, хотя и в курсе, кто ее родители. Вопросы об отце девушка старательно обходит, а вот на могиле матери побывала в прошлом году – разрешение на перемещение в «Бету» ей выдали сразу.

Так вот и живут вместе – «доченька» и «мамочка». Легко ли?

Встречать Лену я спустился сам. Женщина замешкалась на пороге, лицо ее дрогнуло, отражая неловкость, и мне самому пришлось наводить мосты и устанавливать отношения.

– Привет, Ленусик! – я платонически обнял гостью и чмокнул в щечку. – Ну, хоть раз в пятилетку заходишь, и то хорошо!

– Да, вот… – смутилась Браилова. – После работы некогда, а по выходным… То дача, то машина… А бывает, весь день валяюсь в субботу!

– Ну, правильно! – поддержал я ее с натужным энтузиазмом. – Не в понедельник же валяться… Проходи!

– Да я с Наташей хотела посоветоваться… Она дома хоть?

Я принял у Лены шуршащую куртку, и подбородком указал на кухню, откуда расточались сытные запахи.

– Здесь она! Вдохновенно творит шакшуку. Наташ! К тебе!

Талия в кружевном передничке выпорхнула из кухни, и радостно взмахнула руками:

– Ленка! Привет! – обняв незваную визитёршу, она решительно повела ее трапезничать. – Сейчас я тебе гранатового вина налью…

– Да я за рулем… – слабо воспротивилась Елена.

– Все равно налью! – пригрозила Наташа. – Развезет – такси вызовем…

– Оставляю вас… – шаркнул я ножкой по-светски.

– Миш, не уходи! – Браилова зарделась. – Какие у меня секреты… Да я и… Вообще-то, я из-за Юли!

– А что с ней? – Наташины бровки беспокойно сдвинулись.

– Ну… Понимаешь… – Лена нервно сплетала и расплетала пальцы. – Михаил… Каким бы он ни был, но ведь паранорм! А Юля… Она обычная девчонка, как все. Вот только… это пока? Или… В общем, не знаю, что и думать!

– Ах, вон оно что… – затянула Талия, светлея. Ловко плеснув темного «Римона», раздала звякнувшие стаканы, не забыв и себя. – М-м… Вкусно! – она поболтала остаток, и луч солнца выбил из вина бордовый высверк. – Паранормальность – дело тонкое… Рецессивный признак. Это у нас с Мишей без вариантов – «чистая линия»! Просто и у него, и у меня одинаковые пары рецессивных аллельных генов, поэтому Леечка стопроцентно унаследовала нашу паранормальность. А вот если пара аллельных генов гетерозиготна, как у Инны Дворской или у Марины-Сильвы, то вероятность появления паранормального ребенка от гомозиготного отца – пятьдесят процентов, фифти-фифти. Понимаешь? Это как в той шутке про синоптиков – то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет! Дворской повезло – родился Васёнок. И его Наталишка – паранорм. А вот у Инны Гариной из «Беты» не сложилось – родилась гетерозиготная Юлечка с «закладкой» в геноме…

– Понимаю… – протянула Лена, не двигаясь, будто зачарованная.

– Полегчало? – ухмыльнулся я.

– Ага… – Браилова смешливо фыркнула, мигом напомнив мне наше общее прошлое. – Получается, я еще могу стать бабушкой паранормика… Если Юлька выйдет за целителя! М-м… Наташ, а налей еще.

– Ну, я же говорила! – залучилась Талия. – Вкусное, да?

– Д-да… Знаешь, боялась, будет кисло, но нет… И послевкусие сладкое!

Зазвонил радиофон, и я, немо извиняясь, удалился.

– Алло? Маринка?

– Привет, Миш, – голос Ершовой звучал тускло. – Ты… сильно занят? Сможешь подъехать?

– Ну, да… – я насторожился. – Что-то случилось?

– Случилось… Жду.

Тот же день, позже

Щелково-40, проспект Козырева

Марина встретила меня в фойе Института Времени, всё такая же элегантная и стройная. Конечно, с первой нашей встречи минуло без малого четверть века, но черную гриву «Роситы» до сих пор не пятнала седина, а морщинки на лице и на лбу разглаживались почти без остатка, стоило ей напустить на себя безмятежность.

– Лит Боуэрс убит, – негромко сообщила Ершова, дрогнув лицом.

Я похолодел, одновременно испытывая пренеприятнейшее чувство беспомощности. Мне лично Боуэрс не был симпатичен, как тот же Фейнберг, но смерть уравнивает.

– Убит? – резко переспросил я. – Это точно?

Начохр сосредоточенно кивнула, и повела меня в лабораторию локальных перемещений.

– Тело Боуэрса обнаружила Ядвига Корнеева, приблизительно без десяти одиннадцать, – отрывисто излагала Марина. – Медэксперт установил время смерти – десять утра. Боуэрс лежал на полу, упав с верхнего яруса старого ускорителя. Двадцати метров хватило, чтобы разбиться. Поначалу я решила, что Лит нечаянно свалился, презрев нормы ТэБэ, но там, наверху, высокое ограждение, просто так не упадешь. Суицид? – она медленно развела руки и затрясла головой, выдохнув: – Не верю! Баба Валя рассказала, что Боуэрс забегал к ней часов в восемь. Шутил, говорит, смеялся, с удовольствием выпил две чашки кофе с пирожными… Как-то непохоже на поведение самоубийцы, согласись! А еще наша буфетчица удивилась тому, как Лит был одет – белый халат поверх нарядного костюма. Наглаженный, говорит, весь, при галстуке, и какой-то радостный, аж светится! Баба Валя его еще спросила, не на свадьбу ли собрался, а Лит засмущался, но сообщил-таки по большому секрету, что сделал предложение Лизе Пуховой…

Я застонал, морщась и задавливая утробное рычание.

– Вот же ж гадство какое! – вырвалось у меня. Снова бедная Лиза одинока, снова жизнь кувырком… – Сколько ж можно!

– Да вообще! – тонко поддакнула «Росита».

Мы вошли в лабораторию. Тело Боуэрса успели унести, лишь на полу белел страшненький рисунок – меловой контур. Последний из оперов, хмурый, набычившийся мужчина средних лет, остриженный под новобранца, вполголоса допрашивал заплаканную Пухову.

– Итак, он подарил вам кольцо примерно в восемь тридцать, – настойчиво бубнил он.

– Да… – вытолкнула Лиза уставшим и безжизненным голосом. – Лит… Его не было целый месяц, а в субботу он вернулся из отпуска. Позвонил вечером… ну, и мы договорились встретиться сегодня утром… Прямо здесь, на работе.

– А позже? – приставал следователь. – Позже вы виделись с убитым?

Женщина закрыла глаза, зажмурилась крепко, но слезы все равно покатились.

– Да… – всхлипнула она. – Где-то в полдесятого… На втором этаже. Лит был какой-то… очень задумчивый. Мне даже показалось, что он расстроен. Или напуган… Но я тогда ни о чем его не спрашивала, просто сказала, чтобы приходил к нам на чай, девчонки пирожки принесли, он их любит… Любил… А Лит… Заверил меня, что придет обязательно, только сначала кое-что проверит, и придет. Если дословно… Он сказал: «Я должен кое в чем убедиться». И… И всё. Лит ушел. Больше я его не видела… Живым…

Я сжал зубы, неприязненно глядя на опера, и тут милицейский чин реабилитировался в моих глазах: накрыл своей пятерней безвольную Лизину ладонь, и сказал, тихо, но жестко:

– Мы обязательно найдем того гада! Обещаю вам.

Пухова слабо улыбнулась и кивнула, моргая слипшимися ресницами.

– Товарищ Векшин, – Марина обратилась к оперативнику строгим официальным голосом, – вы просили информацию по сотрудникам…

– Да-да, товарищ майор… Слушаю вас.

«Росита» кивнула.