Цена мести

Он облизывает губы, шагает навстречу.

– Ты снова это делаешь.

– Ха? – выдыхает она, сжимая кулаки.

– Выводишь меня. Прекрати, твои истерики уже достали, – говорит он, потирая пальцами лоб. – Я рассказал. Тайн больше нет. Ты же этого хотела, верно?

Он имеет одну примечательную способность – превращать её в нестабильную психопатку, готовую взорваться в любой момент. Что сейчас и происходит. Она чувствует, как спокойствие испаряется, исчезает, а на замену ему приходит нечто чёрное и вязкое.

– Не говори мне, когда я должна замолчать. Технически рассказал Максим. Ставлю тысячу: это было его решение, не твоё, – она почти на сто процентов уверена, не зря же Ден так долго скрывал факты.

Его кадык дёргается, когда он сглатывает, а взгляд становится острым, ядовитым.

– Нравится с ним общаться, да? Максим, Максим, Максим. Что, уйдёшь к нему, как разведёмся? – цедит он. Слова, приправленные злобой, больно бьют под дых.

– Он по крайней мере остаётся человеком. Нормальным, способным на сочувствие. А ты – человек, а, Ден? – ей неясно, почему они, вообще, подобное обсуждают. Будто действительно женаты, будто меж ними когда-то было место для любви.

– Так вали, – холодно бросает он, приблизившись к ней на расстояние вытянутой руки. Выплёвывает слова на выдохе, точно нет ничего проще. – Только не забудь, как просила меня о большем. Что, не помнишь?

Ооо, она помнит, хотя лучше бы, действительно, забыла, как и своё нападение на него в целях самозащиты. Вампирский припадок хранить в памяти было бы приятнее.

Она бьёт его по щеке. Сильно. Наотмашь. Раздаётся шлепок, а затем наступает звенящая тишина. Он поворачивает голову, на коже алеет след. Ей кажется, что вот-вот его глаза подёрнет красная пелена, но из-за недавнего чудесного исцеления этого не происходит. Он ставит руку поверх её головы, нагибается медленно, секунда превращается в десять. Их губы почти соприкасаются. Слюны во рту скапливается слишком много, а сердце учащает ритм. Ей бы пригнуться, ускользнуть, сбежать. Было бы логично. Но логика рядом с ним постоянно сбоит. Её просто не существует.

– Никогда. Никогда больше не смей, – низко давит он. Их носы соприкасаются, бешеный пульс колотится в висках, в горле. – Поняла?

Взгляд скользит по его оголённым ключицам, напряжённой линии челюсти. Ника дрожит, но вовсе не от страха, хотя так было бы правильно. Что-то изменилось с той ночи в отеле, перевернулось с ног на голову, когда он пришёл израненный. Что-то с ними теперь конкретно не так. А было ли хоть раз «так»? Вряд ли.

Когда всё началось? Когда он обнимал её после ночного кошмара, когда утирал солёные слёзы? Или раньше? Она не может понять, да и не желает.

– А то что? – с вызовом говорит она, но вместо спокойного голоса выходит какой-то хрип.

Его глаза сверкают каменьями, темнота в них сгущается, патокой окутывая её сознание. Расстояние, недавно казавшееся близким, теперь ощущается иначе.

Он рывком притягивает её к своему телу. Поясница ударяется о столешницу, но Ника, кажется, вовсе этого не замечает. Пальцы зарываются в его волосы, сжимают русые пряди: мягкие, шелковистые. От него приятно пахнет, словно только недавно принимал душ.

Ден стонет ей в рот, закусывая губу, проникает внутрь, проводит по нёбу, переплетает свой язык с её. Вспыхивает искра, в мгновение обращаясь лесным пожаром, от которого нет спасения.

Глава 11.2 Ника

В солнечном сплетении порхают мотыльки. Они обязательно дотлеют до серого пепла, как сигарета в его пальцах. Но это случится позже. А сейчас он настойчиво жмётся к ней, стараясь стать ещё ближе (будто бы есть куда).

Она сдавленно стонет, когда влажный язык скользит по ушной раковине, горячее дыхание обжигает шею. Её руки блуждают по его спине, плечам.

Кто-то из них должен остановить это сумасшествие. Они же обязательно пожалеют. Но у Ники не остаётся сил на сопротивление. Мысли разлетаются в разные стороны: неуловимые, недосягаемые. Она не может ухватить ни одну.

– Ден, – скулит она, запрокидывая голову, когда он доходит до ключиц.

– М? – не отвлекаясь от поцелуев отзывается он. У неё по рукам бегут мурашки, когда он легонько закусывает кожу на оголённом плече.

– Мы должны остановиться, – наконец, собираясь с духом, говорит она на выдохе. И это чертовски сложно, когда мозги плавятся, а слова формировать почти невозможно.

Он отстраняется, смотрит в глаза. Они у него тёмные, мутные, зрачки – необъятные бездны. Она видит в них возбуждение, желание обладать. У неё вяжет в горле, дышать становится трудно.

– Тебе не нравится? – почти мурчит он низким вибрирующим тоном, от которого всё внутри переворачивается, сердце делает кульбит. Ей кажется, что оно не выдержит. Выдерживает. Греется, раскаляя тело, обращая кровь в кипяток.

– Да, – как-то слишком тихо тянет девушка.

Ден усмехается в своей привычной манере. И она понимает: его кривая улыбка отпечаталась в её памяти, наверное, навсегда. От неё ноет под рёбрами, за ними растекается нежданная щенячья нежность.

– А так тоже не нравится? – ехидно шепчет он в ямку у правой ключицы, касается кратко губами и втягивает кожу, чтобы после отпустить.

Ей приятно. Больше, чем просто приятно. Это сложно описать, сложно и представить. Ника осознаёт, что, пожалуй, нет смысла отрицать свою к нему симпатию. Да, он – тот ещё козёл, но его действия, совершённые намеренно, никогда не вели к дурным последствиям в отношении неё.

– Нравится, – тоненько пищит она, поддаваясь напору.

Он поднимает её, ухватив под бёдра, и усаживает на столешницу.

– Знакомо, да? – хмыкает, намекая на их первый контакт.

Ника бы рассмеялась, если б находила ситуацию забавной. Но сейчас ей не до смеха. Она пылает, ей жарко. Одежда кажется лишней на теле: его и её.

Девушка притягивает его к себе за ткань футболки, смело встречаясь взглядом. Она уверена: у неё тоже ненормальные глаза, подёрнутые дымкой. Ей не хочется вести с ним светские беседы, не хочется ругаться.

– Заткнись, – почти рычит ему в губы, закусывая пухлую нижнюю. Он толкается, вжимаясь пахом меж её ног. И домашние штаны перестают быть тонкими, ей чудится, что они словно зимние, служат препятствием, мешают.

Ей колет вдоль позвоночника острое желание трогать его везде, прикоснуться к затянувшимся ранам, провести по вискам, скулам, очертить подбородок, чувствуя кончиками пальцев гладкость выбритых щёк. Дрожь бьёт колени, они бы обязательно подкосились, если бы она продолжала стоять на полу. Его руки держат крепко, он снимает с неё верх, отбрасывая. И её колотит, но вовсе не от холода. Ей жарко, его огонь проникает в неё заблаговременно, достигает мышц и костей, а самое главное – разума.

Она гладит его лицо, обводит кончиком пальца напряжённую челюсть, подушечкой ласкает губы, чтобы после накрыть их своими губами. Целовать, пока не закончится в лёгких кислород.