Цена метафоры или преступление и наказание Синявского и Даниэля
Шрифт:
* Мы приносим извинения авторам тех писем, которые нам приходится публиковать с сокращениями. "Элементарные ошибки" Дм. Еремина (аналогичные - З. Кедриной), понятные, как выше было отмечено, любому школьнику, неминуемо повлекли за собой желание многих авторов (см. далее письма Ю. Герчука, И. Роднянской, В. В. Иванова) разъяснить писателю Дм. Еремину и литературоведу З. Кедриной именно эти ошибки, как наиболее элементарные. В результате тексты во многом повторяются. Эти повторы мы частично и сократили.
Произведения Терца и Аржака названы в статье "антисоветскими пасквилями", сказано, что эти произведения - "гнусное издевательство над самым дорогим для Родины и народа", об авторах говорится, что они испытывают "ненависть к нашему строю", что они "поступили на службу к самым оголтелым... врагам коммунизма". Итак, Еремин считает произведения Терца и Аржака антисоветскими и антипатриотическими.
Об "антипатриотизме". Начнем с того, что любовь к Родине - чувство глубоко интимное, личное - как любовь к женщине или искусству. Ни один человек не вправе требовать от другого - "люби Родину". Другое дело, что человек, не привязанный к своей стране, к ее языку, ее людям, ее пейзажам, - духовно неполноценен, он обкрадывает сам себя, оказывается духовным кастратом, подобно человеку, для которого не существует искусство. Но еще раз повторяю: любовь эта - интимное чувство, которое нельзя афишировать, о котором не подобает кричать на площадях и на газетных страницах, - всякого рода патетические излияния на эту тему всегда, по словам Пастернака, "морально подозрительны" и, как правило, свидетельствуют как раз об отсутствии любви и о желании добиться каких-либо выгод для себя. Во всяком случае, Пушкин, Чаадаев или Лермонтов, которые никогда не афишировали свой патриотизм и которые сказали немало горьких слов о России, были большими патриотами, чем Булгарин и Бенкендорф. <..>
Так вот я утверждаю, что произведения Аржака и Терца продиктованы любовью к своей стране и ее народу, болью, вызванной бедами, пережитыми им, стремлением, чтобы эти беды не повторились, острым переживанием тех неблагополучий, которые и сейчас мешают нам жить. Это литература большого гражданского накала, большой искренности, литература именно патриотическая. <...>
Об "антисоветском" характере произведений Терца и Аржака. Если под антисоветской деятельностью понимать затрагивание любой темы, о которой "не принято" писать, то эти вещи - действительно антисоветские. Однако таким методом нетрудно объявить антисоветским или заклеймить каким-либо другим столь же одиозным ярлыком не угодное кому-либо произведение, вплоть до заметки в стенгазете, критикующей работу столовой - столовая-то наша, советская. <...> Никаких попыток ревизии основ советской государственности или социалистической экономики, никаких следов, скажем, стремления к реставрации капитализма, - что и означало бы антисоветский характер этой литературы, - ничего этого невозможно отыскать в произведениях Терца и Аржака при всем желании. <...>
<Середина января 1966 г.> Юрий Левин
Юрий Герчук, искусствовед
ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ ГАЗЕТЫ "ИЗВЕСТИЯ"
Уважаемый тов. редактор.
Прочитав в Вашей газете от 13 января статью Дм. Еремина "Перевертыши" и отклики на нее в номере от 18 января, я считаю своим долгом написать Вам, так как близко знаю людей, о которых в этой статье идет речь, и мне удалось также познакомиться с произведениями, которые в ней цитируются.
Уже много лет в нашей печати не появлялись статьи, написанные в таком тоне - переполненные грубыми ругательствами, истерическими восклицаниями, столь бессовестно передергивающие и перетолковывающие вырванные из контекста цитаты. Последнее делается тем легче, что предполагаемые авторы сидят в тюрьме и лишены возможности спорить, а подавляющему большинству читателей газеты не опубликованные в СССР произведения незнакомы.
Еремин применяет простейший прием: слова отрицательного персонажа, нарисованного в резко сатирических красках, приписываются автору, без оговорок выдаются за его мнение. В статье - три цитаты из рассказа А. Терца "Графоманы", написанного от первого лица, от лица бездарного непризнанного писателя, который живет впроголодь и исходит завистью, ненавистью, недоверием ко всем, кому "повезло" - к писателям, редакторам, к классикам. Это он, а не автор рассказа, ненавидит Чехова и классиков вообще, он видит в секретаре редакции "девчонку, доступную любому корректору..." Можно ли поверить Еремину, что он этого не понял? Весь тон статьи убеждает в том, что такое использование цитат - результат вполне сознательной ловкости рук, циничный расчет на то, что читателям не удастся сверить тексты.
А вот другой, но не более честный способ цитирования. В повести Н. Аржака "Говорит Москва" герой - на этот раз симпатичный автору и во многом, очевидно, выражающий его мысли - размышляет о средствах борьбы со злом, с насилием. Может быть, оружие? "Сорвать предохранительное кольцо. Швырнуть. Падай на землю..." и т.д. Но нет. Размышления идут дальше, герой отвергает террор, он не хочет крови, не хочет убийства. Еремин обрывает
цитату перед этим поворотом в мыслях героя и получает нужный ему вывод: "По существу, пишет он, - это провокационный призыв к террору!"Естественно, что, столь легко разделавшись с цитатами, Еремин чувствует себя свободнее, когда обращается к общему смыслу произведения.
Повесть Терца "Любимов" - сложная, нелегко поддающаяся анализу вещь. Попытка с маху, одной фразой определить ее идею заранее обречена на неудачу. Но для Еремина здесь все просто: "...поставлена задача доказать ни больше, ни меньше - иллюзорность и несбыточность самой идеи коммунистического переустройства общества". Однако и это утверждение явно рассчитано на людей, не имеющих возможности проверить Еремина. Да, повесть Терца - произведение сатирическое. Да, она показывает в гротескной, фантастической форме крах попыток без труда, с маху, чисто словесным путем, "при помощи массового гипноза" (цитирую Дм. Еремина), добиться "всеобщего счастья"... Не тех ли самых попыток, которые теперь, уже после появления повести, широко обсуждались и осуждались у нас под названием "субъективизма и волюнтаризма"? И ведь если в финале Любимов возвращается "к старым порядкам жизни" - то это как раз советские порядки. Правда, жил Любимов той не очень завидной жизнью, какой живут многие наши маленькие города, оставшиеся в стороне от дорог, лишенные промышленности, а вместе с ней и больших перспектив роста. Неслучайно проблема "маленьких городов" привлекает сейчас внимание многих советских публицистов. И если писатель показывает, что проблема эта не решается одним только "напряжением воли", достаточно ли этого, чтобы назвать его преступником?
То же самое, в сущности, можно сказать и о повести Н. Аржака "Говорит Москва". Это остросатирическое произведение, посвященное, несмотря на гротескную фантастичность сюжета, вполне, к сожалению, реальным недостаткам нашей жизни. В том числе тем, которые еще раз проявились в самые последние дни в горячей готовности столь многих людей, не задумываясь, поддержать любую кампанию - например, призывать к расправе над авторами не известных им произведений на основании пяти оборванных фраз, процитированных газетой (см. "Известия" от 17 января). <...>
Характерно, что, сосредоточивая свое внимание на немногих произведениях Н. Аржака и А. Терца, Еремин обходит другие, не менее значительные - роман Терца "Суд идет", посвященный судебному произволу времен культа личности, его развращающему влиянию на людей не только причастных, но и прямо не причастных к нему, и повесть Аржака "Искупление", посвященную близкой теме - духовному наследию тех же времен, не распутанным до сих пор узлам взаимных обвинений и подозрений, нашей общей ответственности за творившуюся на наших глазах вакханалию доносов и репрессий. Оба эти произведения достаточно ясно показывают, чем вызван сатирический пафос книг Аржака и Терца, против каких сторон нашей жизни, против каких сил и какого наследия они выступают. Но ведь для Дм. Еремина стремление покончить с этим мрачным наследием, разрешить до сих пор не разрешенные вопросы общественной морали - это лишь "болезненный интерес" к темным "проблемам жизни"! Не странно ли, что газета, нередко посвящающая свои страницы этим "темным проблемам" - спорным вопросам нашей морали и правосудия, - предоставляет их теперь для публикации этой погромной статьи?
Чувствуя, очевидно, недостаточность своих аргументов Для объяснения причин ареста писателей и своих нападок на них, Еремин прибегает к более общим обвинениям, которые никак не пытается аргументировать и которые нельзя вывести из цитируемых им произведений. Тут и клевета на армию, "бессмертный подвиг которой спас народы Европы от истребления гитлеризмом" (он забывает только добавить, что один из обвиняемых - Ю. Даниэль участник этого подвига, раненный на войне, которую он прошел рядовым). Тут и "разжигание вражды между народами и государствами" - тоже ничем не доказуемое, и т.д.
Еще одна характерная для Еремина частность. Он пишет: "Русский по рождению, Андрей Синявский прикрылся именем Абрама Терца. Зачем? Да только с провокационной целью..." и т.д. Я знаю многих советских писателей-евреев, чьи псевдонимы звучат вполне по-русски. Это не вызывает ни у кого удивления, мне не приходилось читать упреков этим писателям в каких-либо задних мыслях. Почему же русский автор, назвавшийся именем и фамилией, напоминающими еврейские, должен вызвать такой гнев и обвинение в том, что сделано это якобы для доказательства существования у нас антисемитизма? Странное доказательство! Но зато самые эти намеки Еремина на то, что недостойно "русского по рождению" называться еврейским именем - вполне достаточное доказательство существования антисемитизма, и не где-нибудь, а среди авторов, пишущих в "Известиях".