Цена твоего молчания

— Настя!

— А? — вздрагиваю я от громкости, с которой было произнесено мое имя. И тут же замечаю подругу, уставившуюся на меня с подозрением.

— Бэ! — выдает девушка с легким недовольством, отщипывая кусочек от круассана с вишней, — ты где летаешь? Вся загруженная, не достучаться до нее! Это ты так о контрольной переживаешь? Не ссы, все нормально будет! Я видела твои формулы, все там нормально было!

Странно, но эта информация, что совсем недавно вызвала бы минимум ощутимое облегчение, сейчас не отзывается во мне никак. Словно меня и не касалась вовсе. И я грустно усмехаюсь, одновременно качнув головой.

— Нет, биохимия тут не при чем, — и, предвосхищая следующий вопрос, тут же продолжаю, — Енота встретила с его шайкой…

Миг — и лицо подруги становится жестким, почти злым. В своем отношении к Борщевскому мы были полностью солидарны.

С Леськой мы познакомились на вступительных экзаменах. Просто случайно сели рядом, разговорились…и уже почти два года дружили, старательно делясь друг с другом большинством проблем и регулярно орошая жилетки в поисках сочувствия и поддержки. После Пашки ближе Леськи у меня человека не было, и уж о Еноте она знала все и даже больше, разделяя мою неприязнь к парню.

Вот и сейчас, после моего краткого рассказа о случившемся, ее глаза опасно заблестели, выдавай боевой настой.

— Настя, ну так дальше просто не может продолжаться! — всплеснула она руками, едва не перевернув стаканчик с недопитым чаем, — этот удод уже никаких берегов не видит! А что дальше? Начнет по углам зажимать?

Промелькнувшая картинка перед глазами вызывает натуральную тошноту и меня откровенно передергивает от отвращения.

— Вот, и я о чем! — от нее не укрылась моя реакция, вызвав хмурую складку между бровей, — надо поставить его на место! Чтобы раз и навсегда понял, что ты для него — запретная территория! Мудак, блин!

Но на меня горячая речь подруги не произвела должного впечатления. После горячего кофе в теле постепенно разливалась апатия, а предложение Леськи, хоть и звучало заманчиво, путей решения на данный момент не имело. Так зачем лишний раз бередить душу?

— Вопрос только — как? — все же отозвалась я, когда Леська нетерпеливо поджала губы, недовольная затянувшейся паузой.

— Как, как…а давай я своему Димке скажу, чтобы разобрался, а? Попрошу, чтобы он с парнями своими нашел всю эту кодлу и прописал пару раз по черепу в качестве способа донесения информации? Ты же знаешь, там ребята крепкие, а уж за девушку без проблем впишутся.

Леськиному энтузиазму можно было позавидовать, а я все шире распахивала глаза. Нет, предложение звучало более чем разумно, но только в том случае, если бы на месте Борщевского оказался любой другой человек.

И дело было не в том, что парень мог навредить Димке с ребятами — спортсмены, много лет занимающиеся боксом, они могли уложить таких, как Енот, еще штук двадцать и не запыхаться. Вот только…

— Лесь, не придумывай, — решительно отказалась я, отставив пустой, давно остывший стаканчик, — только не хватало, чтобы у Димки из-за меня проблемы были! Ты же знаешь, кто родители Енота! Посадят за разбойное нападение всех разом, и доказывай потом, что все было не так!

Подруга погрустнела на глазах, но через пару секунд снова взбодрилась.

— А как же Пашка твой? Почему он-то ничего не сделает? — она тоже отодвинула посуду и мы, не сговариваясь, встали, двинувшись на выход.

— А с чего он вообще должен что-то делать? — искренне удивилась я, бросив недоуменный взгляд на Леську, — и он не мой. Мы просто друзья, я же тебе говорила…

— Ну да, ну да, — не поверили мне, фыркнув, — то-то он за тобой хвостом ходит, в рот заглядывает…

— Да ну тебя, — отмахиваюсь от дурацких предположений, сворачивая в учебный коридор, — придумала ерунду…

И, спешно меняю тему, озабоченная другой проблемой намного больше, чем угрозами Енота и собственной запутанной личной жизнью.

— Лесь, а можно я у тебя перекантуюсь пару дней? В пятницу годовщина смерти папы…чувствую, что мама отметит ее с небывалым размахом…

Последние слова дались трудно — отчасти от того, что мысли о смерти отца все еще оставались болезненными, отчасти — от перспективы того представления, что развернется в нашей квартире буквально через пару дней, отчасти — от стыда, что приходится вообще в таком признаваться. Всем будет лучше, если меня в эти дни дома просто не будет, а стыд…ну, что ж теперь, судьба такая.

Но не могу же я поселиться на вокзале…

— Прости, — подруга чувствует себя виноватой, об этом слишком красноречиво говорят опущенные плечи и интонации в голосе, — не получится. К нам гости приезжают как раз завтра, на неделю, дальние родственники папы. Там семья из четырех человек и в нашей «двушке» будет нереально тесно, раскладушки уже притащили из гаража…

— Это ты меня извини, — выдавливаю из себя, сдержав тоскливый вздох, — ничего страшного, придумаю что-нибудь.

— Уверена? — звучит обеспокоенное, и я стискиваю челюсти в попытке добавить уверенности в голос.

— Более чем, — киваю, а сама радуюсь, что мы вошли в аудиторию, и теперь Леся идет впереди к верхним рядам. Потому что лицо «держать» все труднее, а подруга и так видит меня насквозь.

Впрочем, выход есть, так что грех жаловаться. А уж свое недовольство к деталям можно и потерпеть…

Время до конца недели пролетело быстро. Слишком быстро.

Определиться с окончательным решением я так и не смогла. Внутри плотно обосновалось нехорошее, тянущее предчувствие, заставляя нервничать и сомневаться во всем. Тем более, что дома происходили странные вещи.

Мать последние дни ходила сама не своя. Хмурая, недовольная и подавленная — она со мной почти не разговаривала, даже с учетом того, что наше общение и так мало напоминало контакт родственников. Даже в свои прошедшие выходные она впервые за долгое время не стала никого звать на «отдохнуть и расслабиться», введя меня в состояние крайнего удивления. А уж когда она принялась мыть окна, протирать пыль с отцовских фотографий, висевших в рамках на стенах, и перетряхивать залежи вещей на антресолях, я впала в полнейший шок.

Меня к процессу не привлекали, да и вообще, словно и вовсе не замечали, но это даже радовало. Не очень доверяя такому странному затишью, я целиком и полностью сосредоточилась на учебе, стараясь «запастись впрок». Таким образом, даже к зачету подготовилась, о котором Пашке говорила. И еще к трем, которые ожидались в ближайшее время.

Вроде как причин для отказа больше и не было, но я все тянула со звонком другу, хотя он каждый день упорно интересовался, что надумала. Учеба, работа, сон — мне казалось, что я специально не хочу думать о приближающихся выходных.