Цепи его души

Я поежилась.

— Эрик, что такое обряд замещения?

— Обряд замещения, Шарлотта, это когда из тебя выжигается твоя собственная магия, чтобы ты могла получить доступ к чужеродной силе. В моем случае — к магии искажений. Как я уже говорил, отец счел, что моя магия недостаточно сильна и не стоит того, чтобы ее дожидаться.

Я вздрогнула и широко распахнула глаза, повернувшись к нему, но Эрик этого не заметил. Сейчас он смотрел на дорогу, но чувство было такое, что смотрит он гораздо дальше. В пространство, откуда черпает силы, или в прошлое, которое черпает силы из него.

— Во мне была стихия, Шарлотта. Водная стихия, которую из меня выжгли. И это свело меня с ума.

То, что вцепилась в сиденье, я поняла, когда Эрик взглянул на мои руки. Как он это заметил, только что погруженный в собственные мысли, ума не приложу. Каким чудовищем надо быть, чтобы учинить такое над собственным сыном — тоже.

— И что было дальше? — спросила тихо.

— Следующие несколько лет я помню смутно. Целители говорили, что это нормально, и что дело не в сумасшествии. Отец отрицал сам факт того, что оно имело место быть, и называл это магическим откатом. Как бы там ни было, этот магический откат сводил меня с ума всю мою сознательную жизнь. В Иньфае я научился с этим справляться, и чтобы с этим справляться и дальше, мне нужно то, о чем мы с тобой говорили. Это самый простой способ выпустить мое внутреннее зло на свободу, не причиняя зла.

Я смотрела на него, не в силах поверить в услышанное.

— Я не хочу, чтобы оно коснулось тебя даже случайно. Тебя или кого бы то ни было еще.

Профиль его заострился и стал резче, словно неумелый скульптор стесал мрамор слишком грубо для усиления черт. В мыслях творилось непонятно что: я пыталась представить трехлетнего ребенка, совсем малыша, из которого выжигают еще не проснувшуюся магию. Выжигают, чтобы заменить сильнейшей и сделать… сделать кем? Ради чего?!

Я поняла, что дрожу, и на этот раз не от холода. Что-то мешало нормально вздохнуть: странное, незнакомое чувство. Темное и жестокое.

Надеюсь, его отец долго мучился перед смертью.

Эта мысль испугала меня едва ли больше, чем осознание того, что я о ней не жалею.

— Знаю, что это может быть слишком, но иначе было не объяснить, — голос его звучал глухо. — Надеюсь, теперь ты понимаешь.

Я не знала, что ответить, и честное слово, даже не представляла, о чем говорить дальше. Лучше всего понимала то, что нужно что-то сказать, но слова крутились на задворках сознания и отказывались собираться в предложения. Да что там, они даже по одному не складывались из разваливающихся на лету буковок.

— И ты хочешь меня наказывать? — спросила я, наконец, когда молчание совсем затянулось.

— Иногда.

Всевидящий, знала бы я, о чем буду говорить со своим мужчиной, покрутила бы пальцем у виска. Хотя еще неделю назад я бы покрутила пальцем у виска, если бы знала, что допущу близость с мужчиной до венчания. С точки зрения современного общества я уже пала дальше некуда, грязнее только сточная канава.

— В чем это будет заключаться?

— Мы можем составить договор, Шарлотта. И подробно прописать в нем все, на что ты согласна, а на что нет.

— Магический? — из груди вырвался не то смешок, не то странное бульканье, поэтому я закрыла руками рот.

Эрик пристально взглянул на меня сквозь зеркало.

— Зря я тебе рассказал.

— Нет, — покачала головой. — Нет, не зря. Потому что теперь я действительно понимаю, и я… я хочу попробовать. Если ты обещаешь меня не торопить, и если мы обойдемся без договоров. Мне гораздо важнее смотреть тебе в глаза и слышать то, что ты от меня хочешь, чем читать все это на бумаге. Боюсь, я просто не сумею это переварить.

— Хорошо.

— Хорошо.

Ладони вспотели даже под перчатками. Кажется, я только что добровольно согласилась… на что? Если бы у меня была возможность узнать обо всем заранее, наверное, я бы смогла подготовиться. Но если я сейчас спрошу его про то, хочет ли он причинить мне боль, придется рассказать и про Ирвина, а этого я точно не стану делать. Не сейчас, когда все так, как есть.

— О чем ты хочешь спросить, Шарлотта?

— Не знаю. Столько вопросов, что я даже не знаю, с чего начать. Я растерялась.

— У тебя будет время до субботы, можешь составить список.

— До субботы? — развернулась к нему. — Ты уезжаешь?

— Нет. Просто до субботы не будет никаких игр. Хочу, чтобы ты привыкла к этой мысли. И все осознала.

Сдается мне, к такому привыкнуть вообще нельзя, но сейчас я почему-то вздохнула. С облегчением.

— Записывай все, что приходит тебе в голову, спрашивай обо всем. Не стесняйся, как ты любишь это делать. В таких вещах стеснение неуместно.

— Хорошо, — я пожевала губы.

Похоже, с моей стеснительностью придется окончательно распрощаться, или я рискую…

— Потому что иначе мне придется учить тебя говорить обо всем прямо.

Вот этим.

— У меня одна просьба.

— Какая?

— Пожалуйста, давай не будем совмещать игры и обучение. Вчера для меня это был перебор. Понимаю, что в твои руки магия идет по щелчку пальцев, но для меня все совсем не так просто. Вряд ли я сумею сосредоточиться, если буду думать о… о…

— Не стесняйся, Шарлотта, — напоминание прозвучало строго.

Вот не тем он занимается со своим мобилестроением. Не тем. Надо было в учителя идти, такой талант пропадает.

— О наказаниях. О твоих ласках. О том, что произойдет, если я что-то не так скажу или не так сделаю, или ошибусь в магическом заклинании, или неправильно перескажу параграф, или…

— Достаточно, Шарлотта. Я понял.

Он посмотрел на меня с улыбкой.

— Ты хочешь разделить учебу и подчинение. Совсем.

— Да. Пожалуйста. Если можно.

Если какое-то время назад слова отказывались подбираться, то теперь хлынули сплошным потоком. Я бы сказала, рвались наперегонки и мысли следом за ними, как взбесившиеся кони. Что-то похожее уже было в театре, еще до пузырьков. Или уже после?

Эрик снова взглянул на меня.

— Сними перчатку.

— Зачем?

— Снова пререкаешься?

Глубоко вздохнула и стянула перчатку, и он сделал то же самое. Накрыл мою ладонь свободной рукой, переплетая наши пальцы. Это тепло ударило в сердце так проникновенно, что на глаза навернулись слезы. Мне почему-то представился мальчик, доверчиво идущий к отцу, который…

— Обещаю, что не сделаю ничего против твоей воли. Слышишь?

— Слышу, — сказала я, с трудом сдерживая всхлип.