Цепи его души

К полушарию груди.

— Мы привыкаем воспринимать все с помощью зрения, но запахи…

Аромат действительно был умопомрачительный. Настолько, что у меня кружилась голова.

— Прикосновения…

Короткий поцелуй кончика кисти в чувствительную кожу, на границе соска, отозвался вспышкой в самом низу живота.

— И звуки, — хрипло произнес он, заставив меня содрогнуться от его откровенных интонаций, — не менее важны.

Замерев, я впитывала остающийся на коже узор, каждый его дюйм, плотно сжимая губы и борясь с желанием свести бедра. Жалела о том, что не могу этого сделать, потому что мягкая пульсация и невозможность себя коснуться сводили с ума. Впрочем, я вряд ли осмелилась бы — коснуться себя на глазах у него и тем более ласкать себя там. Или осмелилась бы?

Сейчас…

Если бы он позволил?

За мгновение до того, как кисть коснулась бы соска, Эрик увел ее в сторону, и с губ сорвался разочарованный вздох.

— Помнишь, что я тебе говорил об откровенности, Шарлотта? — горячее дыхание коснулось чувствительной вершинки: дыхание, но не губы. — Просто позволь себе чувствовать.

И я позволяла. Вздрагивала, когда кисть скользила по сгибу локтя на второй руке и не сдерживала стонов, когда рисунок стекал с груди на живот. Проявляющийся на моем теле узор одуряюще пах шоколадом и горел огнем. Невидимые путы запрета обжигали ничуть не слабее веревок. Когда язычок кисти скользнул по соску, с трудом удержалась, чтобы не впиться ногтями в ладони. Отрезвила только крохотная сфера магической вспышки, заволновавшаяся под пальцами, и я тут же расслабила руки.

Стараясь дышать ровно и не дергаться, пока скольжение вокруг чувствительной вершинки обжигало тонкую кожу. Дыхание срывалось с приоткрытых губ стонами, я чувствовала близость Эрика и тянулась за ней. За ней, или за этими изнурительно-сладкими ласками, заставляющими желать большего и водящими меня по грани. В ту минуту, когда пульсация между разведенных бедер стала почти невыносимой, кисть скользнула по кончику соска, и ласка оборвалась.

Оставив меня хватать ртом воздух, задыхаясь от ощущений-воспоминаний.

— Ты такая чувственная девочка, Шарлотта, — негромко произнес Эрик.

Заполняя паузу тишиной и ожиданием, после чего пытка продолжилась: на этот раз узор поднимался по моим ногам, сплетался на кончиках пальцев, тянулся к коленям и втекал на бедра. Вместе с кистью по коже скользил то холод, то жар, я пылала от бессовестного желания коснуться себя. Теперь уже такого вопроса, как раньше, не возникало.

Осмелилась бы.

Не просто осмелилась бы, коснулась бы пальцами влажных складок, раскрывая их, поглаживая чувствительный бугорок. Содрогаясь все сильнее и сильнее, плотнее вжимала бы руку, чтобы продлить долгожданное, такое близкое и одновременно такое далекое наслаждение.

Но Эрик молчал, и коснуться себя я не могла.

Не могла даже его попросить, несколько раз будучи близкой к тому, чтобы сдавить проклятую сферу и все закончить, но…

Что-то все-таки меня останавливало.

Не то желание пойти до конца, не то эти дикие ласки. В миг, когда кисть заскользила по внутренней стороне бедер, я окончательно утратила ощущение реальности. Чем ближе узор подбирался к набухшим и влажным складкам, тем сильнее нарастал внутренний жар. Сладкий, исступленно-желанный, собирающийся внутри почти болезненным напряжением. Мир в абсолютной темноте рассыпался золотыми искрами, из-за этого казалось, что я парю в усыпанном звездами небе.

И даже почти не удивилась, когда кисть в последний раз дотронулась горящей кожи на границе с самым чувствительным местечком, чтобы снова перейти наверх.

Второй сосок он расписывал значительно дольше, а может быть, мне просто так показалось. Потому что мучительные, легкие касания, подводящие к пику наслаждения и расчетливо выдергивающие из него, стали мне жизненно необходимы. Сейчас я уже ни за что не отказалась бы от этого, от идущей по телу от кончиков пальцев ног до вскинутых, натянутых струнами над головой рук дрожи.

Это держало крепче любых веревок, и когда Эрик чуть отстранился, а запах шоколада стал более далеким, я по-прежнему была неподвижна.

Сердце билось ровными, сильными толчками.

Ударялось о ребра, чтобы отозваться эхом в каждой клеточке дрожащего от напряжения и сгустившегося желания тела.

Позволять себе чувствовать?

Я сама была чувством, вся я, каждое мгновение, и если бы Эрик сейчас коснулся меня где угодно, закричала и забилась от освобождающей тело сладкой разрядки. Но он не касался, только легкий шорох поблизости говорил о том, что он все еще здесь. Что он делал в этот момент, я не знала: до той минуты, пока кисть не скользнула по моим губам.

— Сейчас я сниму платок, — негромко произнес он. — Закрой глаза, Шарлотта.

Подчинилась, подхватывая новый сильный удар сердца на выдохе.

— Можешь говорить.

— Зачем… — голос не слушался, поэтому вышел сдавленный, низкий шепот. Такой низкий и гортанный, что рядом раздался судорожный вздох Эрика. Дождавшись, пока я смогу произнести что-то осмысленно, все-таки приоткрыла глаза и спросила: — Зачем?

— Говорить? — его жадный сумасшедший взгляд ударил в напряженное, растянутое по покрывалу тело острее любого прикосновения.

— Нет… платок…

Кажется, говорить нормально я так и не научилась, и неудивительно: когда все внутри горит, это очень сложно.

— Хочу тебе кое-что показать.

Пространство над кроватью полыхнуло изумрудными искрами, разорвалось, и в следующий миг я увидела себя в зеркале. Себя или не себя: на кровати лежала белоснежная бабочка. Покрывающий мое тело узор едва уловимо мерцал, от вытянутых рук на темном атласе раскрывались шоколадные крылья.

Шоколад оказался белым.

Об этом мне подумалось как-то отстраненно, сквозь дурман раскаленной нити чувственного напряжения.

А еще я не выглядела обнаженной. Искусный рисунок напоминал тонкие одежды, под которыми взгляд притягивали только пламя расплескавшихся по покрывалу волос и… огненный треугольник между ног.

Содрогнувшись от странного дикого чувства, замерла, глядя в свои шальные глаза.

Шальные и такие светлые, какими они не были никогда.

— Что… это? — хрипло спросила я.

— Магия жизни дает о себе знать таким образом.

Прежде чем я успела ответить, он рывком наклонился ко мне, выпивая тихий гортанный стон, родившийся во мне отдельно от меня самой.

— Сладкая, — рваным голосом Ормана произнес Эрик, оторвавшись от моих губ. — Девочка… моя.

Горячее дыхание скользнуло по моей груди и ниже.

Я смотрела в шальные глаза своему отражению, а потом перевела взгляд на Эрика.

Который повторял поцелуями мерцающий узор, обтекающий полушарие груди, спускающийся на живот. Узор, созданный им, в который вплеталась моя магия, и все это сейчас отражалось в «висящем над нами» зеркале.

Бессовестная возбуждающая картина, от которой я не могла оторваться.