Цепи грешника

— За что именно?

— Думаю, ты знаешь, что грешниками становятся грешные люди после смерти, так? — спросил Барвэлл.

— Да, — согласился я, но не понял, к чему он клонил.

— А знал ли ты, что можно абсолютно любого человека превратить в грешника, даже если человек безгрешен?

Вот это новость. Система обращения людей в грешников выглядела строгой и неизменной, но выходило, что в нее реально внести искусственные изменения. Реально было штамповать грешников как захочется. Это меня не на шутку разозлило.

— Сожжение в крематории ангельским светом — ритуал. Инструмент неестественного производства грешников. Антерра перенаселена, и ангелы не пренебрегают возможностью ускорить подпитку Древа Греха человеческими душами с помощью грешников. С помощью волшебных урн пепел может обратиться грешником. Слабым, но грешником. Грешников много за пределами Цивсау. Целые полчища. Они охотятся на людей, а часть душ сливают в Древо. Чтобы….

— Чтобы Алландел мог призвать силу Первозданного греха, — я закончил вместо Барвэлла, и он кивнул.

— Да. И чтобы вторгнуться в другие миры, коих бесконечное множество. Чтобы в череде безграничных завоеваний подвергнуть греху всех, кого возможно, заразить собою всё сущее, и ты, — Барвэлл указал на меня пальцем, — должен это остановить. Я не знаю, как ты попал сюда в таком беспомощном виде, мальчик, но крылья из цепей настолько темного оттенка есть лишь у одного существа.

— У кого? — спросил я и затаил дыхание. Взгляд у Барвэлла сделался настолько серьезным, что у меня душа ушла в пятки.

— У Первозданной Смерти.

Что?

Тут я в осадок выпал. Слова Барвэлла крайне удивили меня, и челюсть моя едва не отвалилась. Неужто у ангела на старости лет поехала крыша? Или "Черный туман" как-то неправильно повлиял на его ум? Конечно, это объяснило несколько вещей. Например, я был единственным музыкантом в Антерре, владевшим магией смерти и старения. Больше никто так не мог, включая некромантов.

А еще мои "превращения" это как-то объясняло. Может, "превращение" — момент пробуждения истинной силы? Машу это до полусмерти напугало. И боялась она тогда так, будто бы вот-вот собралась умереть. Будто бы лицом к лицо встретилась со смертью.

— Всадник Апокалипсиса? Мор? Чума? Смерть? — изумленно спросил я. — Что? Это же бред. Полный, — мне все не верилось. — Откуда вы об этом знаете?

— Да потому что Алландел ввел всех в курс дела, — Барвэлл расселся на стуле, небрежно бросил бумагу на стол, и поставил подбородок на сцепленные в замок ладони. Судя по выражению лица он не шутил, и стопроцентно верил в произнесенные слова. — Он не сказал, как ты попал сюда, и при каких обстоятельствах, но сказал, что ты есть, и что все силы надо бросить на поиски мальчишки с крыльями из черных цепей оттенка бесконечного страха. Абсолютно черного цвета. Цвета пустоты. И сказал, что если этого не сделать, то ангелов изгонят с Антерры, уничтожат, лишат власти и бессмертия. И ты не Всадник Апокалипсиса. Всадники по сравнению с тобой — мелкая рыба. Даже они тебя боятся, ведь будучи Первозданной Смертью, и единственным Смотрителем создателя, ты следил, чтобы всем высшим существам наступал конец. У смертных своя смерть забирает жизнь, а у ангелов и демонов — своя. То есть ты.

— Что? — у меня волосы на голове дыбом встали.

— Тот, кого ты назвал Чумой, владеет силой, способной убить лишь смертных, и разрушить обычный мир. А если касаться Небес и Преисподней, где живут ангелы и демоны, то твоей главной обязанностью было следить, чтобы жизнь первых тварей Создателя, включая Всадников Апокалипсиса, была конечной, хоть она и исчислялась десятками тысяч лет по человеческим меркам. Ты должен был убить и Алландела, но тебя не стало, и все мы обрели бессмертие. Потому он тебя так боится, — ухмыльнулся Барвэлл. — Потому хочет изловить тебя. И нам повезло, что Таламриэль завидует власти брата, и не хочет делиться с ним твоей силой. Таламриеэль озабочен поиском способа обуздать твою мощь, и это дает нам время на побег.

— Вы хотите сказать, что я…. — не знал, как произнести нечто подобное. Мне в голову пришла фраза бредовая настолько, что озвучить ее вышло не сразу. — Что я — второй после Бога?

— Именно, — Барвэлл подтвердил мою гипотезу.

— Не верю, — я покачал головой. — Такого быть не может. У вас нет доказательств.

— Твоей важности для Алландела недостаточно? У меня есть доказательство, — Барвэлл выдвинул ящик стола, и вынул оттуда небольшую квадратную табличку с греческой цифрой "I". Табличка была выполнена из гладкого черного камня, а цифра белела мрамором, по цвету напоминая кость. Показалось, что это часть разломанного циферблата. — Прикоснись к цифре. Ты сразу все поймешь.

В животе от страха похолодело. Когда я занес ладонь над цифрой, меня одолела неуверенность. Что произойдет, если пальцем коснуться цифры? Выживу ли я? Останусь ли собой? Что изменится?

Страшно. Но деваться некуда.

Глава 9. Посторонняя душа

Я привык жить с самим с собой, с ясными мыслями, и ощущение чужого разума в голове напугало меня до мурашек на спине. Когда я коснулся цифры на кусочке циферблата, меня резко объяло ощущение посторонней души. Чужого присутствия в глубине тела.

И эта сила, пробуждавшаяся во мне в момент "превращения", вернулась. Возникла резко, но не столь ярко, и без потери памяти. Меня объяло фиолетовым пламенем, но оно не жгло плоти, не причиняло боли. Бумаги со стола Барвэлла сдуло и впечатало в стены, на которых играла моя зловещая тень, а окна дребезжали как от землетрясения. Маша прыгнула за кровать и закрыла голову руками, а Барвэлл катнул желваками и стиснул зубы. Ощущение всемогущества наполнило вены айцура во мне, а фиолетовым огнем пылали избытки мощи, что потекли по моему телу. Справа от моей головы появилась половина челюсти (как если бы ее разрезали пополам) из белой кости, длинной, как у пса, с острыми клыками, но она не являлась частью моего тела и висела в воздухе близко к лицу. Параллельно моей челюсти.

Захотелось закричать. Жажда уничтожения и умерщвления всего, чего можно коснуться, одолела меня, но затем растворилась вместе с кусочком циферблата. Кусочек развеялся узкими лучами темного света, и они погрузились в меня, скрывшись без следа.

На Машу и Барвэлла это произвело глубокое впечатление. Бывалый боевой ангел испугался, тщательно скрывая страх. Это проявлялось по неконтролируемым признакам — зрачки Барвэлла дрожали. Поводов бояться не было, но смерть сама по себе вызывала ужас.

— Теперь ты убежден? — поинтересовался Барвэлл. Он скрывал дрожь в голосе. Я заметил, что его ладонь лежала на мундштуке флейты. Видно ангел сомневался в моей безвредности. Он меня боялся. Как и все. Как и Маша. Это расстраивало, но вида подавать не хотелось.

— Да, — выдохнул я. Тело трусило от напряжения, как после приступа ярости. — Вы не могли бы…. — чтобы намекнуть Барвэллу, пришлось покоситься на флейту. Я волновался из-за риска быть убитым на месте.

— Да, конечно, — Барвэлл убрал ладонь с флейты, но осторожно, будто ожидая подлости. — Это только один из восьми элементов, — чтобы успокоиться, он присел, и сделал глоток остывшего чая. — Остальные семь находятся у семи архангелов. И чтобы вернуть силу Первозданной Смерти, тебе нужно достать все осколки циферблата песочных часов. Еще, помимо циферблата необходимы сами часы с пылью из руки Господа. Пылью начала и конца. Часы хранятся у Алландела с восьмым осколком циферблата.