Цепи рая

Она будет ждать его, когда он вернется. И вот-вот забрезжит рассвет.

А что, если не получится?

Фишер присел на корточки. Задумался. Вокруг него по полу растекалась кровь. Ноги дрожали. Хотелось есть. Но он знал, что должен держаться. «Как и все мы». Нет ничего, кроме полосы для разбега и нескольких дружеских улыбок в небе.

«Вот почему мы здесь.

Чтобы освободиться».

42

Десять утра. Час, когда на квадратный ярд Миконоса приходится столько же света, сколько на самые яркие участки нашей Солнечной системы. Поднимается ветер. Но прежде чем мельтеми наберет силу, остров наполняется резкими тенями. Фишер смотрит на свою, допивая четвертый за утро кофе. Усталый, но счастливый. Моторка у причала. В доме чисто, нигде ни пятнышка. Уилла свободна. В его преисполненной радости душе царит мир и покой.

Он счастлив. И ждет женщину.

Счастлив, потому что она его не подводит. Она и сейчас вовремя – в шикарной одежде и на битой машине. Паркуется, выходит, сверкает улыбкой. Она не видит его глаз, не замечает его ночную работу. Когда она подходит ближе, Фишер сразу же заключает ее в объятия – чтобы скрыть сделанное.

– Ты проснулся? – Ее голос доходит до него через ее мягкие волнистые волосы.

– Ле-е-ена Сиде-е-ерис, – с шутливой укоризной говорит он. Ему нравится произносить ее имя с фальшивым греческим акцентом. – Не просто проснулся. Я влюблен.

Часть VI. Парадная форма Мэй

43

Если хорошие данные представляют собой смесь науки и искусства, то Мэй Ни в этой смеси была наукой, а Манос Ману – искусством. На их первом свидании в ресторане «Маленькая Индия» она принимала каждый визуальный сигнал, методично обрабатывая данные. В какой-то момент Манос создал для нее неожиданную ментальную модель, сказав, что она выглядит точь-в-точь как актриса Сунь Ли [35] . После этого он взял ее за руку, словно ожидая какого-то сигнала. Поступающую из его взгляда информацию Мэй обрабатывала со скоростью компьютера из 80-х, и результат выдала уже после того, как они разошлись: «Думаю, он хотел меня поцеловать. Мне определенно не хватает оперативной памяти!»

35

Российскому зрителю наиболее известна по фильму о китайских боевых искусствах «Бесстрашный» (2006).

Все случилось так быстро… С тех пор они придерживались негласной договоренности: Мэй сосредоточится на вычислительных мощностях, Манос – на алгоритмических моделях. Улучшив свою работу, они смогут достичь желаемого результата: вернуть тот упущенный поцелуй. Они даже создали сайд-проект, сервис веб-знакомств, который назвали «Mei-Nu». Чтобы доказать, что искупление в любви вполне реально и возможно.

Но теперь Мэй уже сомневалась, что этот поцелуй когда-нибудь случится. Каждый раз, разговаривая с Маносом через «Сигнал», она изо всех сил старалась не выплеснуть худший из своих страхов: что влюбилась безответно. Он находился на своей родине, где богатство лежит прямо на песке.

Манос боролся с преступностью, разговаривал на своем родном языке со своими старыми друзьями, со своими соотечественниками. У нее такого места, где она была бы своей, не было. Китаянка, Мэй приехала в Сингапур с материка. Она не изучала математику в Стэнфорде, и ее друзья были далеко отсюда. Сейчас она работала с доктором Даниелем Новаком, чехом, который, будучи руководителем группы Комплекса инноваций, имел обыкновение усложнять самые простые вещи и делать так, чтобы сложные вещи исчезали вообще. Но, как сказал Манос, именно для этого и существуют политики.

– Мисс Ни, наращивание потенциала не означает, что мы можем делать всё, что захотим.

– Я никогда не просила разрешения делать все, что захочу, доктор Новак. Но нам нужны русские, и нам нужны китайцы.

– Чтобы поймать убийцу? – спросил он, понизив голос.

– Серийного убийцу, – напомнила Мэй.

– Система…

– Доктор Новак. Даниель.

Ее тон оставался ровным. Никто в центре не связывался с Мэй. Мужчины уже знали – достаточно одного ее взгляда, чтобы в следующий раз, когда системе понадобится продвинутый алгоритм, что-то пойдет не так. «Гребаный придурок, – подумала она. – Ты когда-нибудь пытался выяснить, что такое прогностический алгоритм и что он на самом деле делает?»

– Пока что результаты системы указывают на кого-то, кто не является греком, – объяснила Мэй. Не в первый раз. – Сейчас на Миконосе находится около двухсот тысяч русских и китайцев.

– Ничего себе толпа! Я бы тоже с удовольствием поехал… Веришь, никогда там не был.

Новак имел жизнерадостный вид высокопоставленного европейского бюрократа с лицом, чуть порозовевшим от бокала хорошего вина. Возможно, он провел какое-то время в Департаменте статистики, но ему там, должно быть, просто показали лучшие рестораны в Брюсселе, Страсбурге и вот теперь в Сингапуре. Почему бы не добавить к списку Миконос?

– Это наша первая реальная попытка использовать систему многофакторного анализа, – продолжала Мэй. – Не симуляции и не антитеррор.

– В Европе терроризм – это реальность.

– Где Интерпол проводит свою следующую конференцию? – раздраженно спросила Мэй. – В Дамаске или на Миконосе?

– Мисс Ни, – ответил доктор Новак, очевидно поразмыслив минуту или две о перспективе выступить с основным докладом на такой конференции, – в последнее время вы становитесь слишком… политизированной.

Выйдя из его офиса, Мэй вернулась в привычный пейзаж: десятки экранов, макушки знакомых голов, набитых такими талантами, что никакая политика их не интересовала. Она глубоко, как только могла, вдохнула воздух свободы, заполнявший помещение с экранами и блоками питания, жужжащими вентиляторами, плывущими по рукам коробками с заказанной едой и несвежими энергетиками. «Вот почему я в Сингапуре».

– Мэй, развернем последнюю сборку?

Это был Янь, высокий долговязый парень с лицом ребенка. Он всегда стремился к большему, чем кто-либо из тех, кого она встречала, стремился решать нерешаемое. Обходясь без сна два или три дня, Янь на четвертый приходил в офис и падал ничком, надеясь, что Мэй его прикроет. И она прикрывала. Потом он работал неделю подряд, не смыкая глаз, чтобы загладить вину перед ней.

Мэй это не беспокоило; он проделывал потрясающую работу с MANU – если только мог вспомнить, в какой день цикла отрубился и какую проблему решал в тот день.

«Черт, – подумала она. – Теперь мы не увидим его до октября!»

– Держись! – сказала Мэй, понимая, как ему тяжело.

– Ничего не изменится, – угрюмо сказал он, следуя за ней по узким, переполненным офисам.

– Все меняется, когда в выборку попадаем мы, азиаты.

– О, мы люди хорошие, – согласился Янь. – Назови хоть одного китайского серийного убийцу.

Но Мэй только улыбнулась. Она уже достаточно занималась политикой для одного дня.

44

Для профессора Новака проблема заключалась не в российско-китайских пакетах данных и не в алгоритмах его сотрудников. Все дело было в том, как скажется на нем неудача, как низко он упадет. Комплекс шел на большой риск, поднимая руку в аудитории, полной слушателей, плохо подготовленных к восприятию реальности. Вероятности могли выявлять преступления, но не указывать на преступников – по крайней мере, ясно и определенно. Ответственные политики понимали это, но они были не одиноки. Первоклассные выпускники лучших универов, ожидавшие, что получат работу в ультрасовременном храме технологий, взятом прямо из фантастического фильма «Особое мнение» – полная виртуальность, квантовая механика, строго засекреченные алгоритмы, управляющие миллионами правил, – сталкивались на входе с мисс Ни, которая полностью игнорировала их, и мисс Ли, секретаршей-малазийкой в вечно грязном платье, которая выдавала им пин-код к «Виндоуз» и желала удачи. Система, созданная Ману с его подругой-китаянкой и еще парой человек, имела новаторскую архитектуру, но в информационном мире все зависит от данных. Их приходилось выпрашивать, и они всегда приходили в неправильном формате. Когда кто-то из Комиссии после долгих усилий наконец убедил Менло-Парк создать новые частные конечные точки и интерфейсы, разверзся ад. Приватность! Право на забвение! Общий регламент по защите данных! Все потому, что Интерпол как организация контролировался Европой. Новак выбивался из сил, убеждая свое начальство в том, что их данные в полной безопасности.