Цесаревич
Шрифт:
Ну и состоялись первые вручения медалей «За Отвагу», трех «Георгиевских крестов» и присуждено звание Героя России с вручением золотой звезды и «Ордена Славы» — ротмистр Валишевский первым удостоился этой награды. Сейчас герой, который не позволил коннице противника ударить во фланг артиллеристов, излечивается от ранения и будет отправлен с оказией в Хаджибей и после в Петербург. Всем были выплачены деньги, и уже в солдатской среде наметилось повышение боевого духа, многие захотели награды, особенно когда к ним дается и такая деньга, что доброго пахотного коня купить можно, или корову с теленком. Остается только размышлять, почему раньше нельзя было удостоить солдат такой мотивацией воевать, они же
За день до полного взятия в осаду Измаила я, в сопровождении трех сотен моей личной казачьей гвардии отправился в Яссы.
*…………*……….*
Петергоф
26 мая 1750 года
Екатерина Алексеевна пребывала в унынии. Активная и деятельная женщина с большим усилием принимала роль жены наследника престола. Всего-то жены. Да, она издательница, занимается организацией двух школ и еще трех больниц. Все это важно и полезно, даже сперва дела сильно увлекали. Но Екатерина желала большего, начиная охладевать к своим деяниям. Она следовала принципу, по которому может начать дело, но в итоге поручить реализацию проекта профессионалу. Екатерина искала таких людей, обращалась за помощью даже к канцлеру, находила человека, а после только наблюдала, как все спорится и без ее участия.
Когда рядом был Петр, Катэ почти забывала об унынии. Да и когда было скучать, если муж рядом? Петр — это ураган! Сам весь в делах, привлекает ее к работе, и потом постель, которая редко успевала остыть. Женщина привыкала к постоянным плотским утехам, а потом он уезжал и Екатерина томилась.
Мысли завести любовника появлялись у молодой женщины часто, даже были примечены несколько кавалеров, могущих скрасить одиночество жаждущей любви женщины. Но то, как повел себя Петр Федорович с Сергеем Салтыковым, как до неприличия был ревнив, — Екатерина страшилась реакции мужа. Ну, и еще одно сдерживало ее… Катэ была почти уверена, что Петр был весьма хорош в постели, пусть она и не знала иных мужчин, но при дворе бытовали вполне фривольные разговоры и обсуждения, в ходе которых Екатерина анализировала и свою супружескую жизнь.
Великая княгиня понимала, что является политической фигурой и что может, или даже обязана, стать объектом для интриг, не боялась этого, принимая, как неизбежное.
— Великолепный прием, Ваше Высочество! — восхищалась Марфа Егорьевна Шувалова.
— Благодарю Вас, Марфа Егорьевна. Слышать от Вас похвалу, дорогого стоит, — устроительница приема Екатерина Алексеевна отвечала любезностью лучшей подруге императрицы.
Для Катэ было удивительно, когда Петр Иванович Шувалов не только пришел сам на бал, но и со своей женой. Было сюрпризом для всего «Молодого двора», что пришла любимая подруга Елизаветы Марфуша. В отсутствии государыни весь свет общества соизволил развеяться у Екатерины Алексеевны, прознав, что сама Елизавета Петровна публично дала разрешение на прием, да еще и в Петергофе. Без влияния Ивана Шувалова, тут точно не обошлось.
Государыня в этот раз отказалась брать кого-либо на богомолье в Холмогоры, и было странно, что Марфа не сопровождала императрицу. Елизавета сама поехала исполнять епитимью к месту заключения «брауншвейского семейства», часто останавливаясь по дороге и совершая пешие переходы. Ну как переходы, ехала она на карете, гуляла, пила ликеры, а утром останавливалась и шла, не долго, да и как можно совершать дальние переходы, когда отдышка съедает уже через треть версты, заставляя задыхаться и кашлять, да бок правый колоть начинает. Однако, болезненная женщина босиком, своими изнеженными ногами идет по дороге, придерживается строжайшего аскетизма на время этого пути, расстоянием
редко более полверсты — это нужно было действительно согрешить, чтобы так себя мучить. Уж какие грехи государыни были причиной такой епитимьи стоило только гадать.— Ах, Екатерина Алексеевна, сколь чудесный прием, сколь много кавалеров, аж томно становится, — ворковала рядом с женой цесаревича фрейлина Кошелева, уже разродившаяся сыном от Николая Чоглокова и только с неделю назад вновь прибывшая ко двору.
— Милая, — на манер своей свекрови обратилась к назойливой бывшей фрейлине Великая княгиня. — Я мужняя жена, и нечего засматриваться на кавалеров.
— Простите за дерзость, Ваше высочество, но это мовитон. В век Просвещения и галантных нравов ревность мужа? — Кошелева состроила пренебрежительную рожицу.
Екатерина ничего не ответила. Будучи еще Фике, она много насмотрелась на похождения матушки, оправдывая их как раз свободой нравов. Видела еще тогда девочка, как мать, пусть и не всегда удачно, управляла мужчинами, получала от каждого некие преференции. И при этом матушка не была сильно порицаема в обществе. Понимая и осознавая поведение матери, явным ударом по психике девочки Софии Фредерики было то, что та же матушка ее, будущую Великую княгиню, воспитывала в строгом аскетизме, при отсутствии примеров благочинных нравов. Порой мать могла рассказывать о добродетелях жены, только что выгнав очередного любовника. Елизавета Августа недооценивала прозорливость и понятливость своей дочери.
Петр ясно дал понять свое отношение к изменам, после чего Катэ только еще больше стала томиться. Екатерина Алексеевна всегда желала запретного, жаждала ощутить опасность.
Полный кавардак в голове, а тут еще половина фрейлин, как по заказу, только и судачат о кавалерах, возбуждая фантазии Екатерины.
— Ваше Высочество! Взгляните на этого красавца. Вот это жеребец! — восхищенно произнесла Матрона.
В девичестве Балк, ныне Салтыкова, уже переставшая в связи с замужеством быть фрейлиной, была лично приглашена Екатериной, даже в отсутствии ее мужа Сергея, который где-то там, что-то инспектирует.
— Матрона, ты же мужняя?! — притворно возмутилась Екатерина, вглядываясь в кавалера, который был действительно великолепен.
Мужчина был высок, черняв, с правильными, в меру волевыми, в меру смазливыми, чертами лица с пухлыми, как показалось Екатерине, очень чувственными губами. Новый мундир прапорщика сидел на Аполлоне, как влитой и придавал мужчине бравый вид блистательного офицера. А этот томный взгляд, который пронзал Великую княгиню…
— Познакомить? — спросила Матрона, выдержав паузу, и наслаждаясь проявившейся несдержанностью Екатерины.
Матрона Салтыкова оказалась мстительной особой. Она была влюблена в своего мужа, а тот, видимо, не мог забыть конфуза с женой наследника. Да и в том, что Сергей чаще в разъездах, чем дома, бывшая фрейлина винила именно Екатерину. На Великую княгиню, бывшая в девичестве Балк, перекладывала и вину за частые измены мужа. Поэтому, когда к Матроне подошел неизвестный ей человек и предложил подвести некого молодого господина к Екатерине Алексеевне, Салтыкова долго не сомневалась.
— Не стоит… я не знаю… если сочтете нужным… — растерялась Екатерина.
Матрона подошла к кавалеру, который и не думал теряться из виду. После, буквально, пары фраз, мужчина, не отрывая взгляда от жены наследника, направился к Екатерине.
— Позвольте, Ваше Высочество, представить Вам Казимира Кейстутововича Карповича, — сказала Матрона Салтыкова и, словно, испарилась.
— Я необычайно рад, Ваше Высочество, — произнес Карпович слегка проскакивающим польским акцентом.
— Вы поляк и на службе Российской империи? — решила все же завязать светский разговор Екатерина.