Цезарь (др. перевод)

Выйдя с совета, где только что был обозначен план завтрашнего сражения, и где Лабиен, командующий конницей, снова повторил свою тожественную клятву не слагать оружия, пока Цезарь не будет полностью повержен, он вернулся в свою палатку, лег и заснул. И ему привиделся сон.

Ему снилось, что он был в Риме, в театре, где народ встретил его громкими рукоплесканиями, и что потом, на выходе из театра, он украшал богатыми трофеями храм Венеры Никефоры. И этот сон, в котором на первый взгляд не было ничего неблагоприятного, тем не менее, мог таить в себе двойственный смысл.

Цезарь был потомком Венеры; эти трофеи, которыми Помпей украшал храм, не были ли они трофеями, отнятыми у него самого? На протяжении всей ночи лагерь сотрясали приступы панического страха; два или три раза часовые бросались к оружию, решив, что их атакуют.

Незадолго до рассвета, когда выставляли караульных, видели, как над лагерем Цезаря, где царили полнейшая тишина и глубочайший покой, пролетел яркий сноп света и упал на лагерь Помпея.

За три дня до этого Цезарь совершил жертвоприношение для очищения своей армии. После заклания первой жертвы прорицатель сказал ему, что через три дня тот вступит в схватку со своим врагом.

– Помимо этого, – сказал Цезарь, – не видишь ли ты во внутренностях жертвы какого-нибудь другого благоприятного знака?

– Ты сам ответишь на этот вопрос лучше меня, – сказал ему прорицатель. – Боги указывают на великие перемены, на переворот в установившихся вещах, на обратное тому, что есть сейчас. Если сейчас ты счастлив, ты будешь несчастен; если ты несчастен, счастье ждет тебя; если сейчас ты победитель, ты будешь побежден; если сейчас ты побежден, не сомневайся в победе.

Чудеса творились не только в обоих лагерях или вокруг них. В Траллах, в храме богини Виктории, была статуя Цезаря; земля вокруг нее, и без того уже плотно утрамбованная, была к тому же вымощена крепчайшим камнем. Но, несмотря на это, из окаменевшей почвы через щель между плитами пробился росток пальмы.

В Падуе Гай Корнелий, человек, знаменитый своим искусством прорицания, и близкий друг историка Тита Ливия, сидел на своем кресле авгура и наблюдал за полетом птиц.

Он узнал о начале битвы и сообщил тем, кто окружал его, что сражение уже идет. Затем, вернувшись к своим наблюдениям и вновь изучив все знаки, он возбужденно вскочил на ноги и воскликнул:

– Ты победил, Цезарь!

И поскольку в его пророчестве усомнились, он снял со своей головы венок и заявил, что не наденет его вновь, пока события не подтвердят его справедливость. И все же, несмотря на все это, Цезарь готовился снять лагерь и продолжить свое отступление в сторону города Скотузы.

Его пугало то, что его силы очень уступали силам противника: у него было только тысяча конников, а у Помпея их было восемь тысяч; у него было только двадцать тысяч человек пехоты, а у Помпея их было сорок пять тысяч. И тут Цезарю донесли, что в лагере неприятеля происходит какое-то движение, и что Помпей, похоже, решился дать бой.

Цезарь собрал своих солдат. Он сказал им, что Корнифиций ведет ему два легиона и находится всего в двух днях пути; что у Целена в окрестностях Мегар и Афин имеется пятнадцать когорт, которые вот-вот выступят в путь, чтобы присоединиться к нему. Он спросил у них, хотят ли они дождаться этих подкреплений, или хотят дать сражение в одиночку.

И тогда все солдаты в один голос стали умолять его не ждать, и что напротив, если враг колеблется, нужно придумать какую-нибудь хитрость, чтобы тот решился на бой. Имея, как мы уже сказали, только одну тысячу конников против семи или восьми тысяч Помпея, Цезарь отобрал из своей легкой пехоты самых молодых и ловких солдат; он усаживал их на лошадей позади всадников; в момент нападения пехотинцы спрыгивали на землю, и вместо тысячи человек перед солдатами Помпея оказывались две тысячи.

В одной из подобных стычек был убит один из тех двух братьев-аалоброгов, которые перешли на сторону Помпея и явились причиной поражения при Диррахии. Но, как мы уже говорили, до сих пор Помпей избегал генерального сражения. В утро битвы при Фарсале он принял решение атаковать.

Несколькими днями раньше на совете, во время которого Домиций заявил, что всякий сенатор, который не последовал за Помпеем, заслуживает смертной казни или по крайней мере ссылки, и вручил заранее назначенным судьям три таблички со списками имен: один – для казни, другой – для ссылки, и третий – для денежного штрафа, Помпею предъявили требование вызвать врага на сражение; Помпей попросил дать ему еще несколько дней.

– Ты что, боишься? – спросил тогда Фавоний. – Если так, то уступи командование кому-нибудь другому, и иди сторожи вещи на место Катона.

Помпей ответил:

– Страх так мало удерживает меня, что я хочу с одной только моей конницей сокрушить и уничтожить армию Цезаря!

И когда многие из тех, кто среди всеобщей горячки еще сохранили разум, спросили у него, как он это себе представляет:

– Да, – ответил Помпей, – я прекрасно понимаю, что на первый взгляд это может показаться невероятным; но мой план очень прост: со своей конницей я окружу его правое крыло и отсеку его; затем я возьму его армию с тыла, и вы увидите, как почти без боя мы одержим сокрушительную победу!

Тогда Лабиен, в свою очередь, чтобы подтвердить слова Помпея и поднять дух солдат, добавил:

– Не думайте, что вы имеете дело с победителями Галлии и Германии; я знаю, о чем говорю, потому что я принимал участие в их завоевании. Из солдат тех великих сражений на Севере и на Западе почти никого не осталось. Часть из них полегла прямо на поле боя, другая погибла от болезней в Италии или в Эпире; целые когорты заняты удержанием городов. Те солдаты, которых мы имеем перед собой, пришли с берегов По и из Цизальпинской Галлии; так что в тот день, когда Помпею будет угодно послать нас в бой, перед нашей атакой никто не устоит.

Этот день наступил. В тот момент, когда Цезарь уже велел складывать палатки, и солдаты уже погоняли перед собой мулов и торопили своих слуг, лазутчики Цезаря прибежали сказать ему, что среди помпеянцев происходит большое движение, и что все наводит на мысль, что они готовятся к бою. Вскоре примчались и другие, крича, что первые ряды Помпея уже выступают к бою.

Тогда Цезарь поднялся на небольшой холм, чтобы его видело и слышало как можно большее число людей.

– Друзья мои, – крикнул он, – наконец настал день, когда Помпей вызывает нас на бой, и когда мы будем сражаться не с голодом и лишениями, а с солдатами врага! Вы ждали этого дня с нетерпением; вы обещали мне победить; держите ваше слово. – Всем становиться!

Затем он приказал поднять над своей палаткой ярко-алый флаг – сигнал к бою. Едва заметив его, римляне бросились к оружию; и, поскольку план сражения был определен заранее и каждый командир получил свой приказ, центурионы и декурионы развели своих солдат по заранее определенным позициям, и в сопровождении своих людей «каждый из них, говорит Плутарх, занял свое место в таком порядке и с таким спокойствием, как будто это выстраивался на сцене хор трагедии».

Глава 67