Цезарь (др. перевод)
Шрифт:
Поэтому вскоре Помпей отплыл с Кипра со своей женой на одной галере, пришедшей из Селевкии; остальные члены его свиты поплыли на военных и торговых судах. Море они пересекли благополучно; дыхание смерти раздувало их паруса!
Из первых же полученных известий Помпей узнал, что Птолемей в Пелусии и воюет со своей сестрой Клеопатрой. Помпей послал вперед одного из своих друзей, наказав ему предупредить царя о его прибытии и попросить у него от имени Помпея убежища в Египте.
Птолемей, которому едва исполнилось пятнадцать лет, уже два года был женат на своей сестре Клеопатре, которой исполнилось девятнадцать. В соответствии со своим правом
Таково было положение вещей к тому моменту, когда прибыл посланец от Помпея. Приближенными Птолемея, отстранившими Клеопатру от власти, были евнух, учитель риторики и постельничий царя. Евнуха звали Потин; ритором был Теодот из Хио; постельничим – египтянин Ахилла. Этот представительный совет собрался, чтобы обсудить просьбу Помпея. Обсуждение и принятое решение были достойны самого собрания.
Потин держался мнения, что следует отказать Помпею в гостеприимстве; Ахилла был за то, чтобы принять его; но Теодот из Хио, увидев возможность блеснуть своими познаниями в риторике, представил им такую дилемму:
– Ни одно из двух мнений не представляется достаточно приемлемым: принять Помпея – значит сделать Цезаря своим врагом, а Помпея – своим деспотом; отослать Помпея восвояси – значит приобрести с его стороны смертельную ненависть, если он когда-нибудь снова одержит верх.
Так что лучшим решением, по мнению ритора, было бы притвориться, что они готовы его принять, а потом просто-напросто убить его.
– Эта смерть, – продолжал почтенный оратор, – обяжет Цезаря… и потом, – добавил он с улыбкой, – мертвые не кусаются.
Эта точка зрения собрала все голоса, а осуществление плана поручили Ахилле. Для этого он взял с собой двоих римлян, которых звали Септимий и Сальвий, и которые прежде были один – командиром когорты, а другой – центурионом в армии Помпея; к ним он прибавил трех или четырех рабов, и отправился на галеру Помпея. Все, кто находились на этой галере, собрались на палубе в ожидании ответа на послание к Птолемею.
Все ждали, что навстречу знаменитому беглецу будет послана сама царская галера, и ее высматривали издалека. Когда же вместо этой галеры они заметили ничтожную лодчонку, в которой сидело семь или восемь человек, этот знак неуважения показался всем очень подозрительным, и не один голос посоветовал тогда Помпею отойти подальше в море, пока еще есть время. Но силы Помпея были уже на исходе, как была на исходе и его удача.
– Подождем, – сказал он, – было бы смешно бежать перед лицом восьми человек.
Но вот лодка приблизилась, и Септимий, узнав своего бывшего полководца, поднялся и приветствовал его титулом императора.
Одновременно Ахилла от имени царя Птолемея пригласил его по-гречески перейти с галеры в лодку, объяснив, что берег здесь топкий, а море изобилует песчаными мелями и недостаточно глубоко, чтобы мог пройти его корабль.
Помпей колебался; но между тем он и его спутники видели, как поблизости вооружаются корабли Птолемея, и как его солдаты рассеиваются по морю. Может быть, это делалось в честь Помпея? Такая мысль казалась вполне естественной. К тому же, выказать сейчас недоверие значило бы дать убийцам повод к оправданию их преступления.
Тогда Помпей, обняв напоследок Корнелию, которая уже заранее оплакивала его смерть, приказал двум центурионам из своей свиты, Филиппу, одному из своих вольноотпущенников,
и одному рабу по имени Скиф подняться первыми; и поскольку Ахилла протягивал ему руку с борта лодки, он обернулся к своей жене и сыну, прощаясь с ними строками из Софокла: Свободный муж, к тирану в дом входящий,Рабом его становится тотчас.Глава 71
Это были последние слова, с которыми Помпей обратился к тем, кто был дорог ему. Затем на минуту воцарилось торжественное молчание, пока он переходил с корабля в лодку; потом лодка наконец отошла от корабля, и весла направили ее к берегу.
Корабль остался на месте; все друзья Помпея столпились вокруг его жены и сына и смотрели, как он удаляется. Расстояние от корабля до берега было велико. В маленькой лодке, затерявшейся среди водной глади, все хранили молчание. Это молчание тяготило сердце Помпея, как безмолвие смерти.
Он попытался нарушить его; он оглядел всех этих людей одного за другим в надежде, что может быть, хоть кто-нибудь заговорит с ним первым. Все были молчаливы и угрюмы, как статуи.
Наконец его взгляд остановился на Септимии, который, как мы уже сказали, приветствовал его при встрече титулом императора.
– Друг мой, – сказал он ему, – ошибаюсь ли я, или моя память пока меня не обманывает? Мне кажется, что ты когда-то воевал вместе со мной.
Септимий утвердительно кивнул ему в ответ, но не сопроводил этот знак ни единым словом; казалось, это воспоминание Помпея ничуть не тронуло его. Звук, рожденный голосом беглеца, угас, не оставив эха в сердцах этих рабов и евнухов.
Помпей вздохнул и, достав свои таблички, на которых он заранее написал по-гречески речь, с которой намеревался обратиться к Птолемею, перечитал и подправил ее. Тем временем, по мере того, как лодка приближалась к земле, стало видно, что царские офицеры собираются к той точке на берегу, куда она должна была причалить.
Это вселило некоторую уверенность в Корнелию и друзей Помпея, которые оставались на палубе, чтобы видеть, что произойдет дальше. Но этот проблеск надежды скоро угас. Лодка уткнулась в берег. Помпей поднялся, чтобы сойти на берег, и, вставая, оперся на плечо Филиппа, своего вольноотпущенника.
Но в тот же самый миг движением стремительным, как мысль, Септимий выхватил свой меч и пронзил его насквозь. Увидев, что первый удар нанесен, Сальвий и Ахилл тоже достали свои мечи.
Тогда Помпей, который, несмотря на нанесенную ему страшную рану, остался стоять, словно такой гигант, как он, не мог пасть с одного удара, бросил последний взгляд на жену и сына, двумя руками натянул тогу себе на лицо и, не произнеся больше ни слова, ни сделав ничего недостойного его, вздохнул только и принял все удары без стонов и жалоб, и даже не пытаясь уклониться от них.
Ему было пятьдесят девять лет, исполнившихся накануне; так что он умирал на следующий день после годовщины своего рождения. При виде этого убийства те, кто остались на корабле, страшно закричали, и эти крики достигли берега.
Ребенок плакал, не зная отчего; Корнелия в отчаянии ломала руки. Но хотя она и настаивала, чтобы ей, по крайней мере, отдали тело ее супруга, все корабли римлян подняли якоря, поставили паруса, и благодаря сильному ветру, дувшему с берега, растаяли вдали, как стая морских птиц.