Чандрагупта

беспокойся.

— Я знаю, что вы опытны и мудры, учитель. Отсутствие трудностей в самом начале — половина успеха.

Но они могут неожиданно возникнуть впоследствии и погубить нас. Я спрашиваю потому, что это пугает меня.

— Дочь моя Мурадеви, — проговорил брахман, — запомни: заговор Чанакьи никогда не будет раскрыт.

Мы завоюем победу. Дарукарма — человек ловкий, сообразительный, он сделает все, как надо. Ну, а Чандандас,

любимец Ракшаса, ничего не знает, да так и не узнает, что собирается сделать Дарукарма у дворцовых ворот. С

этой стороны опасность не угрожает. Это просто невозможно. А я хочу нанести оттуда два удара. И если точно

рассчитать, род Нандов погибнет. Один или вместе с семьей, но Дханананд умрет. В этом можешь не

сомневаться.

— Хорошо, — сказала с волнением Мурадеви. — Но почему нельзя уничтожить остальных, не убивая

раджи? Если умрет не этот негодяй Сумалья, а махараджа, то к власти придет Ракшас. А уж он узнает, кто хотел

смерти махараджи, и нам тогда не поздоровится.

Чанакья только рассмеялся в ответ.

— Я считал тебя более дальновидной, — сказал он. — Но оказывается, ум у тебя такой же, как и у других

женщин. Я уже позаботился о том, чтобы в случае гибели раджи в убийстве заподозрили министра, а Дарукарму

считали исполнителем его воли. Все будут говорить, что виновник несчастья — Ракшас, которого обуяло

властолюбие: это он вызвал раджу в совет, устроил подкоп из дома своего друга. А потом я посажу на трон

твоего племянника Чандрагупту. Зачем тревожиться понапрасну?

Слова Чанакьи почти совсем успокоили Мурадеви, она испытывала радость при мысли, что ее желание

скоро осуществится

Было уже совсем поздно, когда Мурадеви простилась с Чанакьей.

Гла в а XXIII

МУРАДЕВИ В СМЯТЕНИИ

После ухода Чанакьи Мурадеви некоторое время пребывала в радостном возбуждении. “Теперь наконец

свершится возмездие, — говорила она себе. — И раджа, этот убийца, бросивший меня в тюрьму, поплатится за

все”.

Но скоро радость сменилась чувством смутной тревоги. До сих пор Мурадеви только жаждала отмщения,

и ей казалось, что Чанакья — лучшее орудие для осуществления ее намерений. Постепенно брахман подчинил

ее своей воле, она прониклась к нему почтением и считала, что он ниспослан ей свыше. Теперь же, когда час

возмездии приближался, Мурадеви охватило непонятное беспокойство.

Она отправилась в спальню, легла и попыталась уснуть, но, несмотря на все усилия, сон не приходил и

спокойствие не возвращалось.

Раджа по-прежнему спал. Мурадеви думала о предстоящем убийстве и повторяла себе, что если бы

Дханананд не поверил злым наветам и не погубил ее мальчика, ему бы теперь ничто не грозило, а вместо

Сумальи царствовал бы ее сын.

Тут Мурадеви показалось, что раджа бормочет какие- то слова, и она стала прислушиваться.

— Не вспоминай прошлое, милая, — тихо простонал Дханананд. — Мальчика нашего… коронуем… Не

гневайся на меня… Все сделаю для тебя… прости…

Он произнес что-то еще, но так невнятно, что Мурадеви не могла разобрать. Подобные речи приходилось

слышать ей и раньше. Но сегодня эти слова прозвучали для нее совсем по-иному. Она вдруг осознала, что раджа

глубоко привязан к ней, что он по-настоящему ее любит. Мурадеви овладели противоречивые чувства, она

всеми силами старалась разобраться в них.

“Уловки, притворство, хитрость — все, на что я пускалась до сих пор, — думала она, — было

необходимо. Но продолжать ли действовать дальше? Можно ли предать человека, который так любит меня?”

Мурадеви вскочила и в страхе стала озираться кругом. Душа ее была исполнена смятения. В доме царила

тишина. Горел только один светильник. Пламя едва теплилось, лучи его почти не проникали сквозь

наброшенное рукой Мурадеви покрывало: она с вечера позаботилась, чтобы свет не беспокоил раджу. В слабом,

неверном свете колыхались огромные черные тени. Эта темнота теперь внушала ей ужас. Человек — странное и

непонятное существо. Но женщина — самое загадочное и непонятное. Ведь еще вчера Мурадеви горела

жаждой мести, а теперь это казалось ей безумием и преступлением.

“Раджа не заслужил такого жестокого возмездия, — говорила она себе. — Отомстить нужно тем, кто

оклеветал меня и помутил его разум. Дханананд погибнет? А ведь он виновен только в том, что женился на мне

и у меня родился сын. Если его и можно осуждать, то лишь за то, что он на слово поверил этим людям.

До чего я дошла! Неужели я подниму руку на своего мужа? Неужели сама разрушу свое счастье? —

спрашивала себя Мурадеви. — Кому будет польза, если раджа погибнет и престол достанется моему

племяннику! Во всех мирах я буду носить клеймо мужеубийцы. Господи, что мне теперь делать?”

Голова Мурадеви кружилась, она была в полном отчаянии, но мысль о том, что с раджей ничего не

должно случиться, все время крепла в ней. Правда, она еще не знала, какой найти выход, и страдала от этого.

Бывает, что человек долго готовится совершить преступление. Но когда дело доходит до решительных

действий, в нем рождается неожиданный протест. Он не может переступить последнюю черту и

останавливается.

С Мурадеви произошло то же самое. Раньше мысль об убийстве казалась ей естественной, теперь же,

когда можно было осуществить свой замысел, она искала способ спасти раджу.

Сначала Мурадеви подумала разбудить Дханананда и во всем ему признаться. Но тогда раджа мог бы

снова посадить ее в тюрьму или даже казнить. Было еще одно средство — помешать радже в ближайшие дни

выходить за пределы дома. Это представлялось Мурадеви легко осуществимым.