Чапаята

Еще издали, на подступах к селу, разглядел я в бинокль, что площадь опустела. Но ближе к нам, возле самой больницы, было многолюдно.

Рязанцев послал Петьку Козлова в село — разведать, что там происходит и почему народ возле больницы топчется.

Петька из разведки возвратился очень скоро. Сообщил, что в больнице теперь офицерский штаб, а в подвале у них — тюрьма. Туда час назад доставили арестованных: избитого вчера председателя местного Совета и схваченных сегодня Топоркова с красногвардейцами.

Беляки чуть ли не под конвоем согнали к штабу жителей, чтобы у них на глазах расстрелять пленников. Пусть, мол, крестьяне посмотрят на казнь и запомнят на всю жизнь — так будет с каждым, кто большевик или большевиков поддерживает!

Семен Кузьмич выслушал все это. Потом передал своего коня Петьке и приказал:

— Скачи галопом в Пугачев, в уездный ревком! Отыщешь там комиссара Чапаева и отдашь вот это, — и он вручил Петьке наскоро составленную записку на клочке бумаги. — Нам без подмоги нельзя.

Ускакал Петька, а мы в заснеженной степи стали готовиться к наступлению.

Неожиданно я разглядел в бинокль мужиков у сельской околицы. Они гуртом двигались в нашу сторону.

Что бы это означало?

Протянул бинокль Рязанцеву. Он посмотрел и тоже удивился:

— Зачем они к нам? Может, от белых убегают?

— Да нет, — говорю, — не похоже. Медленно идут.

И вдруг… Что это? Позади мужиков — только в бинокль и разглядеть можно — прячутся вооруженные белогвардейцы. Как это я сразу не сообразил?!

Офицеры и солдаты штыками толпу подгоняют. Под дулами винтовок и наганов мужики идут.

Белогвардейцы верно рассчитали: мы не станем стрелять по безоружным людям. Скрываясь за их спинами, белые надеялись вплотную приблизиться к красногвардейскому отряду и атаковать нас.

Так бы, наверное, оно и случилось, если бы не мужество и сообразительность людей, которых белые гнали впереди себя, как стадо.

Когда офицеры выгоняли жителей за село, те еще не ведали, куда идут. Думали — на расстрел.

А когда увидели впереди красногвардейский отряд — сразу все поняли.

И тогда один из мужиков во весь голос крикнул:

— Ложись!

И сам упал первым.

За ним и остальные рухнули в снег. И стал виден белогвардейский строй.

— Огонь! — скомандовал Рязанцев.

Защелкали выстрелы, затараторил пулемет.

Воспользовавшись паникой в офицерских рядах, крестьяне стали торопливо переползать к нам.

Мы ворвались в Березово.

Впереди, за железной оградой, — больница, ставшая офицерским штабом. Там, в подвале, томятся наши товарищи. Необходимо было во что бы то ни стало освободить их.

Но тут больничные ворота распахнулись, и нам навстречу, сверкая саблями, выскочили офицеры на конях.

Я вскинул винтовку и выстрелил. Передний всадник выронил саблю и вывалился из седла. Лошадь поволокла его за собой: нога застряла в стремени. Остальные же офицеры помчались прямо на нас, врезались на полном скаку в наши ряды.

Я побежал, чтобы подобрать в снегу белогвардейскую саблю, и вдруг вижу: лошадь с подстреленным офицером ко мне скачет. Недолго думая, я отцепляю убитого от стремени, вскакиваю на коня и галопом — к нашим.

И тут слышу выстрел. Совсем рядом. По мне стреляют?

Оглядываюсь — дуло винтовки из плетня торчит.

Поворачиваю коня. И вдруг — новый выстрел. Снова мимо!

«Ну, — думаю, — сейчас задам перцу!»

Подскакиваю к плетню и вижу — на снегу съежилось что-то рыжее. Шерсть вздыблена. Должно быть, со страху. Зверь?

Склоняюсь с коня и кончиком сабли пытаю, что за диковина?

И тут «зверь» как вскрикнет человеческим голосом и вприпрыжку от меня.

Гляжу — да это же вовсе и не зверь, а мой бывший управляющий Тужилкин Иван Павлович! Сразу-то и не признаешь. Ишь как вырядился — в лисьей шубе и лисьей шапке.

Побежал он от меня что есть духу. А я — за ним вдогонку.

Все ж таки настиг я его. А он раз — шубу накинул на голову лошади. Она на дыбы.

Тужилкин воспользовался нашей заминкой и шмыгнул в ближайшую калитку.

Хотел я было с коня соскочить да и сцапать этого двуногого зверя. Но тут, слышу, товарищи меня кличут — у них с белогвардейскими всадниками сражение идет, моя помощь требуется.

Не стал я догонять Тужилкина. Шубу его на плетень бросил. А сам поскакал туда, где бушевала главная схватка. Там стена белогвардейцев — и пеших, и конных — на односельчан моих навалилась.

Новопетроградцы бились бесстрашно.

А сил становилось все меньше и меньше…

И тут услышал я голос Рязанцева:

— Товарищи! Еще немножко поднатужьтесь. Одолеем мы их, проклятых…

Следом — другой голос, восторженный:

— Ура! Подмога спешит!..

Я обернулся. Вдоль села с гиканьем мчалась к нам конница.

Впереди — Чапаев. И наш Петька летит следом.

Клинки чапаевских кавалеристов обрушились на белых. Они — врассыпную. Да где там! Разве от чапаевской конницы скроешься!

Стали беляки в плен сдаваться.

Возле офицерского штаба Чапаев спрыгнул с коня, спросил нетерпеливо:

— Где Топорков? Кто знает?

Петька Козлов тут как тут:

— Я знаю, товарищ Чапаев!

— Веди! — приказал Чапаев и зашагал за Петькой.

Мы с Рязанцевым — за ними.

Петька вел нас сначала по больничному коридору. Потом спустились по каменным ступенькам. Остановились перед железной дверью с надписью «Морг».

На двери тяжелый замок. Я трижды ударил по нему прикладом, и дужка отскочила. Дверь открылась со скрипом. На нас дохнуло холодной, затхлой сыростью с примесью тяжелого сладковатого запаха.

Во мраке было трудно что-либо разглядеть. Я чиркнул спичкой, и мы увидели перед собой страшную картину.

На земляном полу рядом со смертельно исхлестанным нагайками председателем Березовского Совета лежали наши односельчане. Они едва могли двигаться.

Топоркова можно было узнать с трудом. Лицо изувечено, над опаленной бровью густо запеклась кровь. Шинель вся изодрана.

От пленных мы узнали, что полковник вместе с Тужилкиным жестоко пытали Илью Васильевича, горящей свечой обжигали ему лицо. Топорков держался стойко, о пощаде не просил. Просил о другом — не истязать пленных товарищей.