Чародей

Партизаны постепенно переправили его к русским партизанам, а от них он перешел в регулярную армию. И в отряде советских партизан, и в воинской части его использовали в разведке. До Берлина не дошел, попал в госпиталь и очутился в Сибири. Оттуда вернулся к жене и ребенку. На фронте он женился на разведчице тоже. Забеременев, она демобилизовалась, а он продолжал воевать, пока не напоролся на осколок от мины. Что у него случилось с женой, почему он приехал к матери, покрыто непроницаемой завесой. Он платит алименты, значит несомненно, что случился разлад. Серьезный или просто ссора? Вопросы без ответа. Юрий не любил распахивать душу.

Его друг Иван Михайлович Бритков, наоборот, — открытая книга. Он окончил военное училище, собирался быть профессиональным военным, на фронте командовал разведчиками, был несколько раз ранен, последнее ранение чуть не привело к ампутации ноги. Укороченную, ее удалось сохранить, отсюда хромота и демобилизация. Он всю войну провел на передовой, ходил в тыл врага, мог прибарахлиться, но домой привез только полупустой "сидор" да шрамы по всему телу. Ортопедическая обувь помогает ему скрывать хромоту при ходьбе, а в пляске нет ему равных. С Юрием они познакомились во время похождений по известным адресам с выпивкой и нестрогим женским вниманием. Работать в школу пошел за компанию с хорошим другом.

С появлением мужчин дух нашей учительской совершенно изменился. Хохот не смолкал, анекдоты и подначки не прерывались. Так с веселым смехом привели в порядок школьный двор, прибрались вокруг школы и приступили отмывать от летней пыли классы. Собирались к восьми, к часу расходились по домам. Быстро перестали стесняться новичков, на уборку приходили в затрапезе, по школе бегали босиком, плескались водой и громко перешучивались. На четвертый день к одиннадцати часам все почистили, прибрали, отмыли. На большой свежевымытой веранде второго корпуса, расположились, как кому удобно. Мужчины уселись на краю веранды, подпирая спинами столбы, и достали папиросы. Тамара поддразнила: "Помнишь ли пехоту…", Все наперебой закричали:

— Спойте вдвоем!… Спойте!

Юрий с Иваном понимающе переглянулись, с грустной усмешкой сломали папиросы, высыпав табак на оторванные от газеты клочки бумаги. Свернув "козьи ножки", задушевно сказали друг другу: "Помню я пехоту и родную роту". У меня пересохло во рту от тоскливой боли, прозвучавшей в этом песенном сообщении, и я увидела двух однополчан, которые после боя присели покурить. Картина была настолько реальной, а солдаты такими живыми, что ясно представилось, как на фронте один из них выручил товарища табачком. Шульженко разыгрывает сцену этой встречи, сворачивая на глазах у публики знаменитую "козью ножку", а тут реальная встреча боевых побратимов, решивших выкурить еще "по одной". У девушек заблестели глаза. Нам приоткрылся уголочек недосягаемой мужской души. Тамара с детским сочувствием, не отрываясь, смотрела на Юрия, а Вера неожиданно подсела к Ивану. Он взорвался:

— Сгинь, сссстерва! Пошла вон! — и швырнул ей в лицо горящую папиросу.

Она, как побитая собака, отодвинулась. Мы онемели. Я хотела что-то сказать, но Иван вскинул на меня бешеные глаза, спрыгнул с веранды и выбежал за ворота. Юрий бросился вслед. Мы тоже засобирались уходить. Вера поднялась вместе с нами, ни слезинки в глазах, только отчаяние и злость

Оказывается, только я одна была не в курсе об истинных отношениях Веры и Ивана. Он не был писаным красавцем, но очень броский живчик, с цыганской удалью, которую больше разыгрывал для апломба. Придумал легенду, будто его родная бабка была цыганкой. Дед ее умыкнул из табора, прятал на дальнем хуторе, пока не отбил набеги ее родни в драках и не откупился, продав этот хутор. История романтическая, с кровью, поножовщиной, вероломством недругов и верностью друзей. Девки верили его выдумке и ходили за ним хороводом. Он никого не отвергал, щедро оделяя лаской и поцелуями. Попала в его объятия и серенькая Вера Матвеевна, учительница второго класса нашей школы. Среди учительниц она не откровенничала, подруг не заводила, даже в учительскую заходила не часто, перемены проводила с детьми, девичьих компаний чуралась, жила особнячком, поглядывая на других будто исподтишка. Она была старше нас всех в школе, двадцать седьмой год — старая дева по деревенским понятиям. Давно бы вышла замуж, согласилась бы за любого самого завалящего мужичонка, да где его взять. Фронт проглотил женихов. Окончилась война, солдаты повалили домой, а с ними забрезжила надежда устроить свою судьбу, если удастся заарканить какого-нибудь тетерю. И Вера круто изменила свое поведение, завела подруг из работниц районной столовой, стала наряжаться, не пропуская танцев, вечеринок и других веселых сборищ. Отрезала жиденькие косы, сделала шестимесячную завивку, покрасила брови и ресницы. На чьих-то именинах пригласила на белый танец порядком поддатого Ивана. Он по-пьяному приклеился к ней и ощутил притягивающий зов крепкой объемистой груди партнерши. Остался с нею в ту ночь, еще несколько раз заглянул мимоходом… Вера забеременела, как ей хотелось… Теперь есть причина заставить его жениться. О таком муже она даже не помышляла раньше, нужно постараться как-то не упустить его, прибрать к рукам. Вера обдумала, как организовать окружение и осаду, чтобы у него не было лазейки улизнуть к другой. С горькими слезами она сообщила ему, что у нее будет ребенок. Как теперь ей жить, если Иван от нее откажется? А каково будет ребенку без отца? Нет, она этого не допустит. Любишь кататься, люби и саночки возить. Он должен на ней жениться. Иван заматерился, послав ее по известному адресу, и больше не зашел ни разу. Он не уловил грибковый душок опасности.

Вера приступила к осаде. Каникулы, времени не так много, но оно еще есть. Первым делом навела у себя в квартире полный порядок. Побелила стены и потолок, покрасила пол, перестирала все до тряпочки, подкрахмалила, отгладила и развесила по местам. Кое-что так же идеально отстиранное, подкрахмаленное и отглаженное убрала в чемодан. В чистый мешок сложила часть посуды. В подходящий вечер объявилась во дворе Бритковых. Знала, что Ивана дома нет. Застав на летней кухне его мать, она взмолилась к ней спасти своего внука от безотцовщины, Иван стал отцом, а жениться не хочет. Что же ей сейчас топиться или вешаться? И сгубить бедное дитя?! Разжалобить старуху не удалось. Она посмеялась:

— Если Ивану жениться на всех, кто подставился, женилки не хватит…

Выпроводив самозваную невестку за ворота, старуха заперла их на палочку и спокойно улеглась спать. Старик давно уже спал, сваленный несколькими рюмками самогонки. Утром, выйдя выгонять скотину в стадо, она вытаращила глаза: подоткнув подол платья, Вера месила ногами глину возле стайки, где зимовали козы. Хлевушок уже оштукатурен изнутри, пол его выровнен и обмазан, крыша тоже обмазана, идет штукатурка стен снаружи. Когда она успела? Значит, ночь не спала. Проснувшийся старик кинулся было к приблудной бабе, невесть откуда свалившейся в их двор, но старуха его удержала. Круто берется девка, видно, ребенок действительно Иванов. К вечеру стайка сверкала свежей побелкой. А Ивана все нет. Старуха не знала, как ей поступить в сложившейся ситуации: гнать самозванку или помочь ей? Работящая и безотказная бабенка, все у нее ладится, все путем. Не такая финтифлюшка, как жена старшего сына, за которую даже полы мать моет. Всему поселку это известно.

Вера учла это обстоятельство, умышленно превратившись в безропотную домашнюю работницу Бритковых, чем и завоевала сердце старухи, которая увидела в ней долгожданную помощницу, отбросила всякие колебания и твердо взяла сторону Веры. Они создали единый фронт против Ивана, измучившего мать своими похождениями и непросыхающим пьянством. Пора бы ему остепениться. Вот женится и переменится. Вера успела уже всю картошку окучить по второму разу, убрала с грядок сорняки, Вместо старухи стала доить и выгонять корову в стадо, заботу о курах и поросенке тоже взяла на себя. Встает рано, ложится поздно, но в обеденную жару непременно отдыхает в своей сараюшке. Когда старуха заглянула к ней первый раз, Вера спала на ложе, устроенном на полу. Цветастые простыни и наволочка чистейшие, солома под матрацем обернута мешковиной и не рассыпается по полу. На стенке над постелью — коврик из коричневого сатина с ярко-красными розами. В углу, вместо столика, кладка из обломков кирпичей, обмазанных глиной. Поверх — чистая скатерка, посуда сложена аккуратными стопками под вышитым полотенцем. На плечиках из прутиков висит на гвозде одежда, прикрытая простыней. Старенькими половичками застелен сырой пол, у порога — половичок потолще, связанный крючком из ветоши, скрученной в длинный жгут. На дверях — шторки из крашеной маты. И ни одной мухи! Старуха водрузила на самодельный столик поднос с миской борща и тарелку с жареной картошкой, рядом на блюдце оставила хлеб и разрезанный на дольки большой помидор. Нашлось место и для кружки с чаем. Пусть поест труженица. Заслужила. Бог, наконец, услышал старческие молитвы, подарив такую добрую помощницу. Держать на себе все хозяйство и трех мужиков сразу — это же тяжелая каторга для молодой, а для старухи прямо погибель. Неужели приблудившаяся пичуга все это добровольно на себя взвалит? А что, пусть берет. Честь и хвала ей за это. Как тихо вошла, так же бесшумно старуха и вышла.

Через час Вера принесла чисто вымытую посуду, сказала негромко: "Спасибо!" — и взяла стоявшую в углу кухни тяпку, намереваясь продолжить прополку. Старуха ее задержала: "Скажи, дочка, что дальше будешь делать? Как жить? Иван из-за тебя из дому сбежал… Поперек горла ты ему…" Вера молча опустила голову и вышла из кухни. Ивана не было уже пять дней. И вдруг он возник у ворот. Увидев на огороде Веру, заматерился и рванул к дому. Оттуда послышались крики, мат и грохот швыряемых табуреток, Иван с отцом громили мать за потачку самозваной нахалке. Мать выстояла и не позволила выгнать Веру. Дитё-то наше… Сама она пришла, пусть сама и уйдет, если есть куда уйти. Выгонять ее в таком положении — грех. Баба хорошая, работящая, зачем обижать? Иван, как ошпаренный, грохнул дверью и умчался в поселок. Через неделю чуть не ползком ввалился во двор, вдрызг пьяный, лыка не вяжет, только мычит. Вдвоем с отцом Вера втащила его в пристройку, куда перевели ее старики, разула, вытерла мокрой тряпкой его пыльные ноги, стащила брюки и рубашку, укрыла одеялом. В тепле и уюте Иван мертвецки заснул. Вера устроилась на полу. Чуть свет, когда все еще спали, она, справившись со скотиной, захлопотала на кухне, откуда вытеснила старуху. Старик теперь не перчил, ему понравилась Верина стряпня и та манера, с которой она подавала на стол. К обеду и к ужину непременно хлебный квас. Шипучий, с изюминкой, так и шибает в нос. (Вера выпросила его рецепт у моей мамы). Прохладный, остуженный в погребе. В жару — отрада для души. Золотая женщина. Дурак Иван, не понимает, где его счастье, пропадая где-то неделями. Эти события совпали со школьными каникулами, Вера пока имела свободу рук и с ужасом думала, что ее ждет, когда кончится летний отпуск.

У Ивана появился друг, такой же гулена и выпивоха, все лето они шалопайничали на пару, расширяя круг своих похождений. К концу июля несколько остепенились, Иван стал ночевать дома, а днем, приодевшись, куда-то уходил. Возвращался трезвым. С искренним изумлением Вера увидела его на первом педсовете в школе, где она работала вот уже семь лет. Для Ивана стало потрясением, что и на работе ему не избавиться от присутствия ненавистной прилипалы. Он не умел, да и не хотел скрывать неприязни к ней, демонстративно обходя приглашением к танцу во время нашего первого коллективного чаепития. В Тамаре с первого взгляда он узнал свой идеал, но дорогу к нему перекрывает эта стерва. На фронте подстрелил бы подлюку, а здесь хоть вешайся. Ушел бы в другую школу или отыскал другое занятие, но тогда Тамары не видать, как своих ушей. Юрию оставил бы ее. До этого он не видел в друге соперника, но за Тамару готов вступить в бой даже с ним. Краем глаза заметил, как Тамара смотрела на Юрия, и с отчаянием понял, что шансы его ничтожны, может, их совсем нет. И все из-за этой стервы! Нет на нее фашистского фугаса! Смеет еще подсаживаться к нему, ссука! Возненавидел ее еще сильнее.

Прибрав школу, мы приступили непосредственно к своим учительским делам У нас уже стало традицией август посвящать анализу программ и учебников, с которыми предстоит работать в новом году. Для нас это дело привычное, для мужчин — темный лес. Учительнице начальных классов предстоит проанализировать четыре учебника и шесть-семь программ. Труд, пение, рисование, физкультура учебников не имеют. Софье Натановне нужно осмыслить логику семи учебников и семи программ, Юрию Николаевичу — девяти учебников и девяти программ, Ивану Михайловичу — трех учебников и одиннадцати программ. На все про все у нас двадцать четыре дня, включая выходные. Плюс два дня — учительская конференция, один день на большой педсовет и еще один день, чтобы отмыть школу набело. Дел невпроворот. В восемь утра все расходятся по классам, выбирая те, где тень. Мы с Юрием Николаевичем и Иваном Михайловичем занимаем учительскую. Кроме меня, им помочь некому. Завуч такой школке не положен, как и завхоз, их обязанности возложены на директора, т. е. на меня. Три должности в одном лице, вот и крутись, как белка в колесе, не зная ни отдыха, ни выходных Впрочем и учителям будет не до отдыха. Особенно новичкам.