Чаща

А я вернулась к своему напеву «Ируш, ируш», нащупала его заговор, хрупкий, как колесо со спицами из стебельков сена вместо дерева, и зацепилась за него своей магией. Он тут же оборвал речитатив. Но мне удалось поддержать наши общие чары до тех пор, пока Сокол не соизволил начать снова.

Это было совсем не то же самое, как колдовать вместе с Драконом. Скорее я вроде как пыталась втиснуться в одно ярмо со старым и упрямым мулом, который мне не слишком-то по душе, а его крепкие злые зубы только и ждут, чтобы меня куснуть. Даже продолжая заклинание, я все старалась держаться от Сокола подальше. Но как только он поймал нить, чародейство начало набирать силу. Драконовы ожоги быстро бледнели и зарастали новой кожей, кроме разве жутковатого блестящего шрама, который, извиваясь, тянулся сверху вниз по его предплечью и боку, обгоревшим особенно сильно.

Голос Сокола нарастал и креп рядом со мною, и в голове у меня прояснялось. Сила текла сквозь нас, возобновленный поток разливался все шире; Сокол аж встряхнул головой и заморгал. Он вывернул руку и схватил меня за запястье, потянулся ко мне, пытаясь зачерпнуть побольше моей магии. Я инстинктивно вырвалась, и нить чародейства мы потеряли. Но Дракон уже перекатился на живот и приподнялся на руках, хватая ртом воздух. Его рвало. Он выкашливал из легких сгустки влажной черной сажи. Когда приступ прошел, он обессиленно откинулся назад, вытер рот, поднял глаза. Королева по-прежнему стояла на бесплодной полосе земли рядом — как светящаяся в темноте колонна.

Дракон прижал ладони к глазам.

— Из всех дурацких, безнадежных затей… — прошептал он так хрипло, что я едва расслышала, и снова уронил руки. А затем потянулся ко мне, и я помогла ему подняться на ноги. Мы были одни в мире прохладного разнотравья. — Надо возвращаться в Заточек, — встрепенулся он. — К оставленным там запасам.

Я тупо глядела на него. Теперь, когда магия схлынула, моя сила тоже угасала. Сокол уже повалился на землю бесформенной грудой. Солдаты начинали ежиться и подергиваться и глядели в никуда, словно прозревали нечто, нам неведомое. Даже Марек обмяк и, ссутулившись, сидел промеж них этакой безмолвной глыбой.

— Кася пошла за помощью, — наконец промолвила я.

Дракон оглянулся на принца, на солдат, на королеву; снова на меня и на Сокола, — жалкое зрелище, что и говорить! И потер лицо.

— Ладно, — произнес он. — Помоги мне перекатить их на спину. Луна почти встала.

Мы с трудом уложили принца Марека и солдат ровно. Все трое слепо смотрели в небо. К тому времени, как мы устало утоптали вокруг них траву, луна уже светила им в лицо. Дракон поставил меня между собою и Соколом. Для полного очищения у нас не было сил; маги просто несколько раз повторили речитативом защищающее заклинание, к которому Дракон прибег не далее как нынче утром, а я напела свой незамысловатый очистительный заговор «Пухас, пухас, кай пухас». Лица солдат немножко порозовели.

Не прошло и часа, как возвратилась мрачная Кася — на телеге дровосека.

— Простите, что задержалась, — коротко отозвалась она. Я не спросила, как именно она разжилась телегой. Я отлично понимала, что про нее должны были подумать, когда она явилась со стороны Чащи — с ее-то внешностью!

Мы пытались помочь ей, но она по большей части и одна справилась. Она уложила в телегу принца Марека и обоих солдат, затем подсадила нас троих. Мы устроились сзади, болтая ногами. Кася подошла к королеве, проследила направление ее взгляда и встала между нею и деревьями. Королева посмотрела на нее так же бессмысленно.

— Ты уже больше не там, — сказала Кася королеве. — Ты свободна. Мы свободны.

Ей королева тоже не ответила.

В Заточеке мы провели неделю, валяясь на тюфяках в сарае на краю села. Я ровным счетом ничего не помню с того момента, как задремала в телеге, и до того, как проснулась три дня спустя в теплом умиротворяющем запахе сена, а у ложа моего сидела Кася и обтирала мне лицо влажной тряпицей. Мерзкий медово-сладкий привкус Драконова очистительного эликсира обволакивал мне рот. Позже тем же утром, когда я набралась сил подняться с тюфяка, он еще раз провел надо мной обряд очищения, а потом заставил меня проделать то же самое с ним.

— А как королева? — спросила я Дракона, когда мы плюхнулись на скамейку снаружи — оба совершенно измочаленные.

Он дернул вперед подбородком, и я ее увидела: королева тихонько сидела на пеньке в тени ивы на противоположном конце поляны. На ней по-прежнему поблескивал зачарованный ошейник, но кто-то раздобыл для нее белую сорочку. На сорочке не было ни пятнышка, ни пылинки, даже подол сиял чистотой, словно с тех пор, как королеву одели, она с места не трогалась. Ее прекрасное лицо было подобно ненаписанной книге.

— Ну что ж, она свободна, — свирепо произнес Дракон. — И стоило ли это жизни тридцати человек?

Я скрестила на груди руки. Мне не хотелось вспоминать об этой кошмарной битве, об этой бойне.

— А те двое солдат? — шепотом спросила я.

— Они выживут, — заверил Дракон. — И наш блестящий князек тоже. Ему повезло больше, чем он того заслуживает. Чаща не успела прочно завладеть ими. — Дракон заставил себя подняться. — Пошли, я очищаю их поэтапно. Пора переходить к следующему.

Два дня спустя принц Марек вполне оправился — так быстро, что я аж обзавидовалась, досадуя про себя: поутру он только с постели поднялся, а к обеду уже целиком слопал жареного цыпленка и упражнялся вовсю. А мне-то даже кусочек хлеба с трудом в горло лез. Глядя, как Марек бодро подтягивается на ветке, я ощущала себя старой тряпкой, которую слишком часто стирали и отжимали. Двое солдат, Томаш и Олег, тоже очнулись; к тому времени я заучила их имена. К стыду своему, я не знала, как звали тех, кто остался в Чаще.

Марек попытался накормить королеву. Но она просто тупо глядела на протянутую ей тарелку, а когда принц положил кусочки мяса ей в рот, жевать не стала. Тогда Марек принес на пробу миску с овсянкой; королева ее не оттолкнула, но и помогать ничем не помогла. Мареку приходилось просовывать ложку ей в рот. Так мать возится с малышом, который только учится есть самостоятельно. Принц с мрачным упорством продолжал пытаться, но спустя час, впихнув в королеву едва ли полдюжины глотков, вскочил и яростно швырнул миску и ложку о камень. Овсянка и осколки разлетелись во все стороны. Марек рассерженно зашагал прочь. Даже тогда королева и глазом не моргнула.

Я стояла в дверях сарая и горестно наблюдала за происходящим. Я не жалела, что королеву вызволили — по крайней мере, Чаща больше ее не мучает, не выедает ее суть, оставляя лишь жалкие ошметки. Но это кошмарное подобие жизни казалось хуже смерти. Королева не была больна, не бредила, как Кася в первые несколько дней после очищения. Просто от королевы, похоже, осталось слишком мало, чтобы чувствовать и думать.

На следующее утро, когда я брела к сараю с ведром колодезной воды, ко мне со спины подошел Марек и схватил меня за руку. Я испуганно подпрыгнула и, вырываясь, окатила водой нас обоих. Он не обратил внимания ни на воду, ни на мои попытки высвободиться, и рявкнул: