Часть той силы

– Когда я махну рукой, – сказал он Ложкину, – начнешь снимать. – Я скажу несколько вступительных слов, а потом выпью препарат. Перестройка моего тела займет около минуты. От нескольких секунд до одной минуты. Потом я скажу свою основную речь. Программную, так сказать. Я расскажу, что я хочу сделать с этим миром за ближайшее столетие.

Он криво усмехнулся, и Ложкину показалось, что на его лице даже мелькнула тень смущения, так, будто дед собирался сказать о сокровенном, и не был уверен, что его поймут.

– И что же вы хотите?

– Скоро услышишь. Примерно так. Я собираюсь уничтожить голод, болезни и войны. Настрою экологию, запрещу преступность. И у меня есть самая интересная идея: а заставлю хороших и полезных людей жить дольше, а плохих меньше. Я буду награждать дополнительными годами и десятилетиями жизни. Люди будут жить намного дольше, и каждый постарается приносить пользу. Как видишь, я стремлюсь только к добру.

– Я часть той силы, что, стремясь к добру, творит лишь зло, – сказал Ложкин.

– О чем это ты?

– Перефразировал одну великую книгу.

– Я не часть, – возразил дед. – С сегодняшнего дня я вся сила, вся сила целиком. Другой силы, равной мне, в этом мире больше нет. Ну, хватит базикать, приступаем к делу.

Ему резануло слух это странное слово "базикать". Где-то Ложкин его слышал, даже не просто слышал, он был хорошо знаком с человеком, который любил приговаривать это слово, надо или не надо. Кто это был? Когда это было? Он не успел вспомнить; он взял камеру и начал снимать.

– И вот наступает главный момент в человеческой истории, – говорил дед, – все, что было до этого, не сравнимо с тем, что произойдет сегодня. Конечно, важность этого момента станет понятна лишь со временем. Большое видится на расстоянии, как сказал какой-то политик. Сегодня в мир приходит бог. Бог, который нужен был этому миру, но который ушел из этого мира в незапамятные времена, ушел и оставил этот мир сиротой. Я не говорю о смертных богах, это же не бог, если его можно распять на кресте. Сегодня рождается бессмертный, вечный, истинный бог! Этот момент настал!

Он поднял небольшую стопку с коричневым веществом и поднес к губам. Казалось, что он колеблется; возможно, он просто хотел получше запомнить это мгновение.

– Ну, с богом! – сказал он, – То есть, что я говорю…

И в этот момент во дворе послышался шум. Дед все так же стоял со стопкой в руке, но выражение его лица изменилось. Во дворе послышался странный звук, напоминающий шипение струи воды.

– Меф! – закричал дед каким-то тонким, почти звериным голосом, и опрокинул содержимое стопки себе в рот. В ту же секунду в комнату ворвались какие-то люди в черном; Ложкин не успел разглядеть ни сколько их, ни откуда они взялись; его грубо и больно толкнули в спину; он свалился на пол; сверху упала стальная вешалка с несколькими рабочими халатами; потом раздался такой удар, что казалось, дом развалится на куски.

Ложкин поднял голову. Два человека в черном поливали деда струями какой-то жидкости из шлангов. Еще четверо держали его под прицелом автоматов. Как только шланги опустились, автоматы начали стрелять. Дед стоял почти неподвижно, и лишь все сильнее сгибался вперед. От его тела откалывался кусок за куском; наконец, он переломился пополам и рухнул на пол. И в этот момент дом потряс еще один удар.

Удар был таким сильным, что одна из стен комнаты разлетелась на куски, а потолок сразу же просел. В облаке пыли появился Меф. Он был ужасен. Ложкин впервые видел его стоящим. Очевидно, существо произвело соответствующее впечатление и на нападавших; они опустили автоматы и замерли с отвисшими челюстями. Меф стоял, опираясь на задние лапы и толстый раздвоенный хвост. В передней части он напоминал чудовищного богомола, но был намного толще, а мышцы, холмами ходившие под кожей были просто колоссальны. Его неподвижность продолжалась не больше секунды.

Меф выбросил передние лапы вперед, и они развернулись, как лапы хищного насекомого. В то же мгновение двое людей в черном были перерублены пополам. Еще двое попытались облить его из своих шлангов, но Меф мгновенно сделал из них фарш. Впрочем, жидкость, попавшая на тело, Мефу явно не понравилась; он наклонился в сторону и сделал такое движение, будто пытался сбросить нечто со своей кожи. Скорее всего, именно эта жидкость помогла нападавшим так быстро справиться с огромной собакой во дворе.

Затем он поднял передними лапами те куски, которые остались от деда.

Он поднес тело деда к глазам и несколько секунд внимательно смотрел на него. Все люди в черном, и живые, и мертвые, неподвижно лежали на полу. Ложкин стоял, прижимая к себе вешалку, прислонившись спиной к стене. Чудовище отбросило тело деда и посмотрело на Ложкина. И в этот момент Ложкин понял, что оно разумно.

Их глаза встретились. В следующую секунду Меф выломал кусок стены и ушел.

Ложкин продолжал стоять, держа в руках вешалку с халатами. Четверо людей в черном встали с пола.

– Почему он ушел? – спросил один из них.

– Он обрел свободу, – ответил Ложкин. – Теперь мы все будем ждать его возвращения.

– Ничего, мы его встретим, – сказал один из людей в черном. – Смотри, мы едва не опоздали.

Он поднял половину руки, оставшуюся от деда. Эта часть тела была до сих пор жива; пальцы шевелились.

– Ты думаешь, что мы не сможем ее убить? – спросил другой.

– Если трансформация началась, то не сможем.

– Никак?

– Ты не сожжешь ее даже в ядерном реакторе. Она вечна.

– Сволочь. Он почти успел. Так, сейчас быстро здесь все убираем и уходим.

Ложкину надели на голову непрозрачный мешок и заломили руки за спину. Затем его бросили в машину и прижали к полу, так, что двигаться он не мог. Машина ехала быстро, потому что ее порой заносило на поворотах. Ложкин пытался прислушиваться к тому, что говорили эти люди, чтобы понять хотя бы что-нибудь. Они перебрасывались короткими фразами, часто отдельными словами, как люди, очень хорошо знающие друг друга. И, сколько бы Ложкин ни старался, он не мог понять, о чем же был этот разреженный, как воздух стратосферы, разговор.

91. Разговор…

Разговор начинался культурно, но это никак не значило, что он так и закончится. Чего стоил один только мордоворот, прогуливавшийся по веранде.

– Зовите меня Виктор, – сказал низенький полный человечек с ницшеанскими усами и протянул Ложкину руку. – Садитесь, есть большой разговор. Чаю?

Обстановка кабинета была довольно скромной: несколько диванов, стол оригинального дизайна, стереосистема и телевизор. В углах стояли две небольшие пальмы, а за французским окном сияла веранда, полная солнечного света. У стены стояла фигура женщины с лицом, закрытым покрывалом.