Части целого

Ящик для предложений стал главной темой городских разговоров. Патрик Аккерман провел импровизированное собрание и зачитал предложения таким мрачным голосом, словно они исходили свыше, а не снизу, то есть от меня. Никто не знал, кто прикрепил ящик к перилам на лестнице в ратушу. Строили догадки, но не могли сойтись во мнениях. Горожане урезали список знакомых и соседей примерно до восьми кандидатов, но никто не мог похвастаться, что что-то знал наверняка. Конечно, меня, разлюбезного, не подозревал ни один человек. Поскольку я столько лет провел в коме, меня так и воспринимали как спящего мальчика.

Неожиданно Патрик Аккерман загорелся моим предприятием. Он относился к тем лидерам, которые стремятся быть оригинальными и прогрессивными, но ему не хватало движущей силы и идей, и он, судя по всему, принял мой ящик для предложений в качестве замены своему уму. Он громогласно отвергал любые насмешки и возражения и благодаря его внезапному всплеску энергии совет, что, естественно, объяснялось глубоким потрясением, принял все мои предложения. Невероятно! Ничего подобного я не ожидал. Например, было решено, что семнадцатилетний одноногий безработный Пол Гамильтон, сын Моники и Ричарда Гамильтона, немедленно поступит в обучение к парикмахеру Джеку Хиллу. Тому Расселу дали год на то, чтобы убрать из названия магазина слова «и сыновья». В противном случае он должен был жениться и произвести на свет сына или усыновить ребенка с условием, что мальчик будет из Англии или Северной Европы. Заведующую кинотеатром Кейт Милтон обязали обеспечивать городу по крайней мере один новый фильм каждые два месяца. Невозможно было поверить! Но настоящее потрясение меня ждало впереди. Постановили начать проектирование строительства обсерватории на Фермерском холме, и хотя на эти цели выделили пустяковую сумму в одну тысячу долларов, важен был моральный настрой. Я не верил собственным ушам: власти в самом деле намеревались это сделать.

Патрик постановил, что ящик будут открывать раз в месяц — и отпирать его будет лично он. Предварительно он будет внимательно прочитывать предложения, чтобы ненароком не обнародовать что-нибудь богохульное и оскорбительное. Затем предложения станут оглашать на общегородских собраниях, после чего последует обсуждение, какие из них принять к исполнению, а какие оставить без внимания.

Я пришел в великое волнение. Могу тебе сказать, с тех пор я пару раз добивался в жизни успеха, но никогда не испытывал чувства такого полного удовлетворения, как после первой победы.

Хотя дело с обсерваторией требовало определенного времени, за сомнительный ярлык «Самое непривлекательное место для жизни во всем Новом Южном Уэльсе» ухватились сразу и постарались воспользоваться им как приманкой для туристов. При въезде в город и на выезде из него воздвигли транспаранты.

И стали ждать нашествия туристов.

Как ни удивительно, туристы появились.

При виде их автомобилей жители начинали хмуриться и подволакивать ноги.

— Эй, — окликали их туристы, — ну как тут у вас? Почему все так плохо?

— Уж как есть, — следовал унылый ответ.

Заглянувшие в город лишь надень путешественники бродили по улицам и видели на лицах горожан отчаяние и одиночество.

— Как здесь с едой? — спрашивали они.

— Ужасно.

— Пиво хоть можно выпить?

— У нас его разбавляют водой и за это берут лишнее.

— Да? — удивлялись приезжие. — Это действительно самое непригодное для жизни место во всем Новом Южном Уэльсе.

Когда туристы исчезали, на лицах горожан вновь играли улыбки и все чувствовали себя так, словно стали участниками одной большой шалости.

Люди с нетерпением ждали ежемесячного открытия ящика для предложений, и чаще всего он оказывался полон до краев. За этим следовали собрания — присутствующие, как правило, стояли, столько приходило народу. Аккерман начинал с выражения сожалений по поводу того, что обнаружил в ящике вместо предложений: очистки от апельсина, мертвых птиц, газеты, пакетики из-под чипсов и обертки с жевательной резинки. Затем зачитывал предложения и впечатляющий список проектов. Казалось, все находились во власти идей. Жителей захватила мысль найти возможность возвысить город и сделать свою жизнь лучше. Люди повсюду ходили с маленькими блокнотиками. И часто, пораженные новой идеей, внезапно останавливались посреди улицы, прислонялись к фонарю или садились на корточки. Мысли заносились на бумагу в обстановке строгой секретности. Анонимность ящика для предложений поощряла высказывать самые сокровенные чаяния и желания, и, надо сказать, среди них попадались довольно странные.

Сначала они касались инфраструктуры и общих муниципальных проблем: снять все ограничения на парковку машин, снизить налоги и цены на бензин, установить фиксированную плату за пиво в один цент. Были предложения, направленные на то, чтобы устранить зависимость от большого города, то есть Сиднея: завести свою больницу, суд, создать достойный архитектурный силуэт. Не обошли горожане вниманием и развлечения: пикники, вечерние фейерверки и всякие крутые забавы. Много предложений касалось строительства: улучшить дороги, построить городской монетный двор, стадион, ипподром и, хотя мы находились в центре материка, такой же мост через бухту, как в Сиднее. Список до бесконечности продолжался бесполезными предложениями, на реализацию которых наш городской совет просто никак не тянул.

Когда муниципальные проблемы надоели, горожане переключили внимание друг на друга.

Поступили предложения, чтобы миссис Давс «не напускала на себя вид, будто она лучше других», чтобы бакалейщик мистер Френч, обсчитывая покупателей, не притворялся, будто «он не в ладах с цифрами», чтобы миссис Андерсон немедленно прекратила «совать всем под нос фотографию своего внука», от которого всех уже воротит, хотя ему лишь три года. Все быстро изменилось, ибо Патрика Аккермана сразила пневмония и задело взялся его помощник Джим Брок. Джим был стар, желчен и вреден и с невинным видом зачитывал самые нелепые, грубые и оскорбительные предложения. И даже если кто-то не мог разглядеть на его физиономии ухмылку, она чувствовалась в его голосе. Джим баламутил народ, и поскольку анонимность располагала к откровенности (как выражался Оскар Уайлд: «Наденьте на человека маску, и он скажет правду»), все в городе буквально с цепи сорвались.

Одно предложение гласило: «Линда Миллер, ты шлюха. Прекрати трахать наших мужиков, или мы устроим суд Линча и оторвем твои большие сиськи».

Другое было таким: «Мэгги Стэдман, старая карга, раз ты не способна оценивать размеры предметов, тебе нельзя позволять приближаться на машине к городу».

Вот еще: «Лайонел Поттс, прекрати хвастаться деньгами и скупать все подряд в городе».

Вот еще: «Эндрю Кристиансон, у тебя нет шеи. Не предлагаю приделать тебе новую, просто констатирую факт».

Вот еще: «Миссис Кингстон, прекратите донимать нас своими подозрениями, что муж вам изменяет. У него изо рта воняет, как от раздавленных поганой задницей тухлых яиц. Вам не о чем беспокоиться».

Вот еще: «Джералдин Трент, несмотря на твои уверения, что ты „будешь нема как рыба“, ты самая ужасная сплетница и выдала секреты почти всех в городе. P.S. Твоя дочь наркоманка и лесбиянка. Но не тревожься — я не скажу об этом ни одной живой душе».

Люди стали бояться чтения предложений, опасаясь, что сами в них попадут. Появилось чувство уязвимости, беззащитности. Все подозрительно косились друг на друга, стали меньше проводить времени вместе, больше прятались по домам. Я был вне себя.

Не прошло и нескольких месяцев, как мой ящик для предложений превратил наш город поистине в самое неподходящее место для жизни во всем Новом Южном Уэльсе, а следовательно, где бы то ни было.

Близнецам же исполнилось по шестнадцать. Они отметили это событие тем, что бросили школу. Бруно и Дейв копили оружие и планировали переехать в Сидней, Терри хотел составить им компанию. Что до меня, то я сумел в конце концов отделить себя от банды. Больше не стоило притворяться, что я приносил пользу, присматривая за Терри; Бруно дошел до такого состояния, что его воротило от одного моего вида, и, честно говоря, я тоже был сыт ими по горло. Преимущество от близости к банде сохранилось за мной: одноклассники больше не портили мою внешность и не решались задирать меня. Я просыпался без страха, и мой ум освободился для других вещей. Лишь когда ужас проходит, начинаешь понимать, сколько времени теряешь на то, чтобы бояться.