Частный детектив. Выпуск 7

–  "Поль", - повторяет Улисс, его лицо судорожно морщится.
– Вы думаете, письмо от меня?

Он подходит к столу.

–  Может быть.

–  Тогда, значит, меня зовут Поль.

Знаю, он был бы очень рад зваться Полем. Получить, наконец, имя. Но у нас нет никаких доказательств, замечаю я ему, что он является автором письма.

–  Постойте! Возможно, есть способ это проверить, Как вы думаете, можете вы что-нибудь написать?

–  То есть?

–  Ну, я хочу сказать: сохранили ли вы умение писать, несмотря на амнезию?

–  Полагаю, что сохранил, поскольку я не забыл речь.

–  Тогда садитесь на мое место, - говорю я, вставая.
– Вот вам блокнот, вот ручка.

Улисс усаживается за стол.

–  Что писать?
– спрашивает он, хватаясь за ручку и глядя на меня, как прилежный ученик.

–  Все равно что. Или нет, пожалуй. Пишите: "Любовь моя". Сравним с письмом.

Судорожно слов пальцами ручку, он начинает писать и медленно бормочет:

–  Любовь… моя…

Я забираю у него листок и сравниваю оба почерка.

Они не имеют ничего общего, и Улиссу, который смотрит со своего места, вытягивая шею, словно жираф, прекрасно это видно.

–  Ладно! Значит, меня зовут не Поль, - со злостью произносит он.
– И я никогда не писал этого письма!

Я немедленно возражаю:

–  Напротив, напротив, вы очень даже могли его написать!

Он смотрит на меня, ничего не понимая. Разница в почерках не так уж важна, объясняю я ему. Его почерк мог измениться вследствие несчастного случая, который с ним произошел.

–  Взгляните-ка на то, что вы написали сейчас. Не скажешь, что это нормальный почерк. Будто ребенок писал… Покажите-ка руки!

Он вытягивает перед собой свои красивые руки, словно впервые их видит.

–  У вас очень тонкие пальцы, - говорю я.
– Это не руки человека, занимающегося физическим трудом, нет! Раньше у вас наверняка был другой почерк.

–  Но в таком случае, - замечает он, - если я автор письма, как же оно очутилось у меня? В моем чемодане? Оно должно было остаться у адресата?

Замечание по существу. Я в раздумье почесываю подбородок.

–  Разумеется. Но, надо полагать, вы получили его назад. Согласитесь, тут нет ничего невозможного. Вы могли повидаться с этой женщиной и забрать у нее свое письмо.

Он снова погружается в задумчивость.

–  С этой светловолосой женщиной, да? Но послушайте, ведь у меня обручальное кольцо. Значит, это, возможно, моя жена?

Он смотрит на меня застывшим взглядом. Кажется, эта мысль пришлась ему по душе.

–  Или любовница… - говорю я и добавляю, снова вернувшись к письму: - Любопытно, оно написано в Лондоне, 3 марта.

–  То есть, за несколько дней до самоубийства неизвестной женщины в Ньюхавене.

–  По-моему, тут вовсю кипят страсти!
– говорю я, бегло просматривая письмо.

–  Тогда это, скорее, моя любовница…

Такое замечание из уст Улисса кажется мне чересчур тонким.

–  Вот, послушайте… "Любовь моя, я не в силах дольше ждать. Ты придешь, и наши плечи соприкоснутся, наши руки, наши губы…"

Вижу, как у Улисса судорожно сжимаются кулаки.

–  Разве можно любить до такой степени и не помнить об этом?
– глухо произносит он.

Я продолжаю читать:

–  "Я снял для нас комнату в маленькой, старинной, прелестной гостинице. Из ее окон видна Темза. Мне кажется, прошли месяцы с тех пор, как я покинул Париж…"

–  Значит, я все-таки жил в Париже, - отмечает Улисс.
– О чем говорит и костюм.

–  Я со всей силой ощущаю, что в моей жизни наступил перелом. Меня не покидает чувство уверенности. Уверенности прежде всего в том, что с этих пор ничто не сможет нас разлучить. Милая, мы не должны никогда больше говорить друг другу "прощай". Каждый раз ты словно умираешь для меня, и я поистине предпочитаю твою смерть, чем знать, что ты в объятиях другого…"

–  Другого, - вздрогнув, повторяет Улисс.

–  "Я люблю тебя, мая страсть, моя плоть, моя нежность…" Подписано - Поль.

В комнате становится тихо, как в церкви. От этих страстных слов нас будто пронизало током.

–  Что все это значит?
– громко вопрошает вдруг Улисс.
– Кто этот "другой"? Неужели эти безумные слова писал я?

–  Если верить письму, вы в самом деле были очень влюблены.

–  И она умерла, эта женщина, которую я любил?

–  По правде говоря, я и сам не могу в это поверить.

–  Она, значит, покончила с собой? Бросилась вниз со скалы? Но почему? Ведь я обещал сделать ее счастливой!

–  Возможно, тот, другой…

–  Другой?
– кричит Улисс.
– Муж?

Я воздел руки к небу.

–  Муж! Муж ли? Нам ничего неизвестно. Мы вынуждены ограничиться гипотезами.

Неожиданно я воодушевляюсь и с убежденностью, изумляющей меня самого, говорю:

–  В самом деле, странно, это напоминает мне мои романы! Вначале я иду наощупь, выбирая из нескольких возможных направлений. И потом вдруг все разрешается само собой… И с вами будет так же. Вот увидите!

Улисс качает головой.

–  Будет ли? Уж и не знаю…

–  Да, да, надо искать! Надо проявить упорство! Знаете, у меня есть опыт.

–  Знаю, это ваша профессия, - с горечью замечает Улисс.
– Можно подумать, вас это расследование забавляет.

–  Не забавляет. Оно захватило меня целиком!

И тут в наших отношениях происходит поворот. На мой радостный возглас Улисс реагирует резко отрицательно. Впервые он восстает и оказывает сопротивление.

–  Ну, а меня, - визжит он, - меня эта игра изматывает. Потому что, в конечном счете, игрушка - это я! Ваша игрушка!

Может, он понял? Нет, не думаю. Это звериный инстинкт каким-то образом наводит его на след. Исключено, чтоб он мог догадаться, что руководит мною в действительности.

–  Кукла - вот что я такое!
– продолжает он в ярости.
– Петрушка, на которого примеряют пиджаки, костюмы! И заставляют играть роли! Толкают влево, вправо и смотрят, что из этого получится! А потом вы наконец решитесь! Выберете то, что покажется вам наилучшим для романа.

–  Я? Я абсолютно ничего не решаю, - говорю я сухо.
– Решает чемодан!