Часы Мериме

— На моих глазах, — сказал Гриша. — Я ведь ее с утра не упускал из виду. Говори скорей, что ты узнал о часах.

— Липа. В Новочеркасске переделали завод головкой на старинный завод ключом, в Ростове, около Сельмаша, выцарапали подпись. А Мериме даже не видел никогда ни Кармен, ни Хосе.

— Эх, — укоризненно сказал Гриша, — вот так насочиняют, а потом распутывай. Газуй к тетке!

Как они вдвоем поместились на багажнике, понятия не имею, но привез я обоих.

Во флигелек мы не вошли, а буквально ворвались.

Вбежали в гостиную — и застыли: за столом, с очками на тонком носу, с торжественным выражением на лице, сидела тетушка и что-то писала на большом листе бумаги, а на столе лежали золотые часы…

— Тетя! — крикнул я, опомнившись. — Что вы наделали! Вы отдали облигацию?!

— Брррому! — заорал попугай, но Гриша на него так цыкнул, что он шарахнулся в угол клетки.

Тетушка поднялась и окинула меня торжественно снисходительным взглядом.

— Ничего я, друг мой, не наделала. Я только восстановила нарушенную справедливость. У меня в сундуке сохранился еще лист глянцевитой плотной бумаги — министерской она раньше называлась, — вот на ней я и написала свое заявление. На, прочти. Теперь это не тайна.

Я схватил лист и дрожащим голосом прочитал:

В ТАГАНРОГСКИЙ ГОРСОВЕТ

Пенсионерки Чернобаевой, проживающей… (и так далее)

Заявление

Я случайно приобрела часы, принадлежавшие знаменитому французскому писателю Просперу Мериме. Они были украдены из музея фашистами во время оккупации Парижа. В знак любви к французскому классику и уважения советских людей к французскому народу прошу переслать эти часы во Францию.

Наталия Чернобаева.

— Тетя! — воскликнул я, прочитав это заявление. — Я горжусь вами! Вы…

— Хватит изъясняться, — прервал меня Геннадий, не терпевший чувствительных слов. — Где зеленая?

— Какая зеленая? — не поняла тетушка.

— Ну, эта самая, что продала вам часы.

— Ах, Людмила Павловна? Она меня больше не интересует. Пустая женщина. Я принимала ее только потому, что хотела приобрести часы.

— Но нас она интересует! — внушительно сказал Гриша. — Где она? Говорите скорей, пожалуйста.

— Да не знаю же я!.. С час назад была здесь… Наверно, домой пошла, в Спартаковский.

— А номер? Номер вы знаете?

— Ну конечно. Номер тринадцатый.

Как по команде, мы бросились к двери.

Скальп серого

В Спартаковском переулке, в маленьком дворике, на наш стук из двери высунулась коротконогая, очень толстая женщина и, не дожидаясь вопросов, быстро сказала:

— Не сдается, не сдается комната! Уже занята. И чего бы это я так тарабанила в дверь!..

— Нам ваша комната не нужна. Нам нужна Людмила Павловна, — перебил я. — Дома она?

— Никакой тут Людмилы Павловны нет и не было, — с досадой ответила женщина и хотела захлопнуть дверь, но Гриша помешал ей, крепко ухватившись за ручку.

— А кто ж есть? — спросил он.

— То есть как это — кто?

— Я спрашиваю, как зовут женщину с крашеными волосами и…

— …и кошачьими глазами, — подсказал я.

— …и кошачьими глазами, что живет у вас.

— А, Евгения Петровна! Так она уже не живет здесь. Вот только что, и пяти минут не прошло, как отъехали оба.

— Кто — оба?.. На чем отъехали?.. Куда отъехали?.. — посыпались вопросы.

— Подождите! — оказала женщина. — По порядку. Оба — значит, с мужем своим, с Валерием Николаевичем. А то с кем же еще! На чем отъехали? На такси. Извозчики уже двадцать лет как перевелись. Куда? А я откуда знаю? Говорили, в Жданово, а там кто их разберет. Да вы не из угрозыска ли?..

— Вроде, — сказал Гриша.

— Я так и поняла. Самовар ищете? У ней, у ней! Как только она его притащила, так я и сказала про себя: краденый! Уж очень у нее личная наружность нерасполагающая.

— Жданово — это для отвода глаз, — решительно заявил Гриша. — На Жданово дорогу развезло, ни один шофер не рискнет ехать. От нашего тупика только одна сейчас дорога: на Ростов.

— На Ростов! — сказали и мы с Геннадием.

— На Ростов, конечно! — подхватила толстуха, заколыхавшись вся, как холодец. — Там все жулики прячутся. Народу тьма-тьмущая, так они между народом — как иголки в сене.

— Газуйте на Ростовское шоссе, — приказал нам Гриша. — А я заскочу в горотдел — и следом за вами.

И вот мы на шоссе. Летим, «будто мучителей-бесов погоню слышим за собой». Куда-то унесло наши кепки, ветер свистит в ушах, мелкие камешки вырываются из-под колес и обстреливают наши руки и лицо. Мы обогнали шесть грузовиков, два «Москвича» и один мотоцикл. На двенадцатом километре чуть не столкнулись с арбой, на восемнадцатом чуть не врезались в подводу с кирпичам, на двадцать первом пересекли широкую лужу, обдавшую нас веером жидкой грязи… А впереди все светятся красные глазки мчащихся машин. Подъем, спуск, опять подъем, опять спуск — и вот мы рядом с «Победой». В полутемном кузове трясутся, подпрыгивают две фигуры.

— Она!.. — вскрикивает Геннадий. — Газуй!.. Газуй!..

С километр абсолютно безумной гонки — и мы ставим свой мотоцикл поперек шоссе.

Вслед за тем наши уши раздирают страшный свист и скрежет: это водитель с проклятиями тормозит машину.

Мы бросаемся к «Победе», но водитель, вытащив из-под ног ключ, кричит:

— Только подойдите, бандюги, — головы проломаю!..

— Бей их!.. — орет зеленая из кузова.

— Бей их!.. — верещит еще чей-то козлиный голос.

— Мы не бандиты!.. Мы не бандиты!.. — в свою очередь кричим мы водителю. — Бандиты в машине! Держи их!..

И тут началась такая кутерьма, которую я по своей неопытности описать не в состоянии.

Скажу только, что когда я вытащил из машины отчаянно сопротивлявшуюся серую костлявую фигуру, то весь затрясся от негодования: передо мной был тот самый старик, который напоил меня в «Волне». Воспользовавшись моим минутным замешательством, он изловчился и так двинул меня в ухо костлявым кулаком, что в моих глазах земля и небо поменялись местами.

«Держись!» — крикнул я, падая.

Подбодрив себя этим возгласом, я вскочил и, пытаясь задержать убегавшего старика, ухватил его за длинные волосы. Но он рванулся, и я почувствовал, что в моей руке осталась вся его шевелюра. Блеснув под фарой оголенным черепом, старик заверещал и бросился в кусты.