Чэч: Бугор

— Если эта эссенция не принесёт вреда мне или моим близким, я постараюсь её найти и принять, — тут же без всяких торжественных слов пообещал я. Слова бродяги должно хватить.

Это удовлетворило и незнакомца.

— Тогда мы пойдём, — сказал он просто.

— Подожди, а как тебя зовут?

— А вот этого тебе пока знать не надо, — жизнь спокойнее будет, — улыбнулся мужичок, поглаживая кошку между ушами. И исчез.

Я постоял ещё немного, переваривая произошедшее. Трудно принять тот факт, что ты жив всего лишь из-за прихоти случайного, пусть и могущественного, незнакомца. Можно было сказать себе, что я обязательно стану таким же, вот только если завтра не сдохну от случайного чиха.

— Чэч! — раздалось снизу, выводя меня из своеобразного транса.

Я подошёл к краю крыши и увидел, что бойня уже закончилась. И хотя все мужики были окровавлены с виду, вроде все целы. Но только я, всё ещё под впечатлением от встречи с незнакомцем, побрёл обратно к лестнице, как услышал громкий стук и бешеный рёв Бёдмода:

— Водрод! Именем Ауда Вестарского приказываю: открой дверь, сука драная! В этом случае тебя ждёт суд наместника Трюггви! Или я тебя просто на куски разорву!

Пока я спускался с лестницы, он ещё пару раз проревел призыв к благоразумности старосты. Но в ответ ему было лишь гробовое молчание.

— Руби дверь! — главный стражник Вестара прорычал приказ молодому волколаку.

Дверь не продержалась и минуты. Оба стражника ринулись в избу. Но то их дела, у нас были свои заботы и очень грязные, которые надо было срочно разгребать.

— С кем ты там разговаривал? — первым делом ко мне подошёл Агееч, а Иван, незаметно оказавшийся рядом, взмахом руки отогнал сунувшуюся было к нам молодёжь.

— А ты не видел? — без тени издёвки спросил я старого бугра.

— Нет, — сообразив, что я не просто так спрашиваю, мотнул головой озадаченный старик.

Я быстро пересказал им всё, что со мной случилось, начиная с того момента, как мне показалось, что я что-то увидел на крыше.

— Дела-а? — поскрёб густо заляпанный кровью подбородок Агееч. — Вот вечно ты во что-нибудь вляпаешься, Чэч. А эссенция эта… Я про такую даже не слышал.

— Зато не скучно! — весело ухмыльнулся Полусотник. — Я, как в ватагу вступил, столько приключений за пять лет в деревне не видел, а тут и полгода ещё не прошло. Так что разберёмся. Про эссенцию, кстати, тоже ничего не слышал. Но, кажется, знаю, у кого можно поинтересоваться…

— Убёк гад! — рявкнул в сердцах Бёдмод. — В подвале нора была тайная, за огороды ведущая. Пока мы тут с тварями бились, по ней и утёк. Но поймаю! Чэч, завтрашний поход на болота надо отложить, — я занят буду!

— Хорошо, — покладисто согласился я. И, посмотрев на валяющие многочисленные тушки тварей, поинтересовался у старого бугра: — Агееч, как ты думаешь, от эльфийского возмездия нам кристаллы достанутся или впустую вы тут топорами махали?

— А вот сейчас и посмотрим, чего откладывать-то — сразу засуетился Агееч. — Джок, хватай вот эту тушку и тащи за хлев, не будем тут больше нужного мусорить. Гнак, а ты огонь организуй! Живо, живо…

А я бочком-бочком направился к фургону, а то Агееч такой, — враз и меня припашет.

Глава 25

— Меня припахали! Меня — бугра, припахали, как какого-то мокроносового новичка, ещё не заслужившего носить пояс бродяги с большой бляхой!

Весь изгвазданный в крови и дерьме, натёкших с порубленных туш тварей, которых мне вместе с Джоком и Гнаком пришлось перетаскивать поближе к Агеечу; в налипших по всему телу сухих травинках, — сеном мы посыпали землю двора старосты, чтобы оно впитало вонючие лужи, я сидел на ступеньке облучка фургона. Сидел и ругался. Еле-еле слышно. Склонив голову так, чтобы никто не смог не то чтобы услышать моё бурчание, а даже по губам прочить. А ещё увидеть мой дрожащий так, что зубы клацали, подбородок. К тому же я зажимал между коленями трясущиеся, словно у запойного алкаша, ладони. Надеясь, что сейчас никто не смотрит в мою сторону.

Меня накрыло. Накрыло, наверное, откатом. Да так, что Агееч, мельком увидевший, как я сжимаю кулаки, чтобы сдержать тремор, шепнул на ухо, чтобы шёл побыстрее в фургон и раскопал его заначку, — крепкую гномью настойку на грибах. Пошёл. Нашёл. Вот только выпить не смог, лишь расплескал прозрачную жидкость на куртку. И теперь вдобавок ко всему от меня сивухой прёт.

И Агееч с Иваном заняты, не могут разговором отвлечь, да хотя бы ту же бутылку подержать. Им сейчас не до меня, — потрошат тушки гончих в скоростном режиме. И вовсе не из-за разыгравшегося приступа золотой лихорадки. Из простого благоразумия: никто из нас не знает, как долго тела эльфийского возмездия будут оставаться относительно целыми. Вдруг они, как это бывает у многих инфернальных тварей, разложатся полностью за считаные часы. И тогда прощай вожделенная добыча. Вот и вырезают всем скопом околосердечные сумки и пластуют печень тонкими ломтями. А если повезёт, то и черепа вскроют, чтобы мозг оттуда жменями вытащить и между ладонями растереть, — только так можно найти вожделенные для многих, кому удалось заполучить магические умения, душевники, повышающие характеристику «интеллект». Тут зависимость прямая, чем выше интеллект, — тем мощнее становятся имеющиеся у тебя заклинания. Да и старческое слабоумие к тебе подберётся значительно позднее.

И Бёдмода, с кем незазорно было бы посидеть, нет. Он, отправив старшего из своих подчинённых, того, что оборотень, вслед за старостой по норе, младшего оставил разбираться с местными. И сам, будто ему перца под хвост сыпанули, рванул огородами в сторону леса. Того самого, в который, по словам сбежавшего в ту же сторону старосты, местные так боятся ходить.

Местные мужики, кстати, тоже заявились, все как один при оружии: кто с древокольем, кто с топорами. И ничего, что явились уже тогда, когда даже Бёдмод огороды далеко позади оставил. Явились же. Громче всех было слышно Сара, плюгавенького мужичка, подряжённого нами проводником. Оставленный для их встречи молоденький страж всё горло сорвал, успокаивая селян и разгоняя их домой, матерясь при этом так, что даже Иван из-за угла хлева удивлённо выглянул. Как мужичьё его не побило, парнишку-стража, а не Ивана, этого-то попробуй побей, хоть втроём, хоть всей деревней, — всё одно вспотеешь.

В общем, мужики кольями помахали, да по домам пошли, или ещё куда, — отмечать счастливое избавление от неожиданной напасти. Правда, я так и не понял, что они конкретно ввиду имели: теневых гончих или своего старосту Водрода. Сар этот, уходя, увидев, как я волоку за задние лапы очередную тушку, крикнул, что он с нами теперь хоть к лешему на обед пойдёт, за обговорённую ранее плату, само собой разумеется.

Да чего так трусит-то? Надо встать, заорать матерно, да врезать кулаком с размаху в стену того же дома старосты. Можно ещё и головой для пущего эффекта добавить. Можно. Но это встать надо. А не хочется.

— Испей медовухи, бродяга.

Неожиданно раздавшийся рядом приятный женский голос заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Оторвав взгляд от земли, я увидел селянку, ту самую вдовушку, брошенную мною, когда она делала мне приятно. Одета она была, скажем так, по-домашнему: сверху только белоснежная нательная рубаха, плотно обтягивающая крепкую зрелую грудь, а длинные, красоту которых я уже мог оценить, ноги прикрывала длинная тёмная юбка. Русые волнистые волосы она убрала под чёрную косынку, — мрачный вдовий знак. Вот если посчастливится ей снова замуж выйти, в тот же миг косынка сменится на радостную цветастую, говорящую знающим, сколько детей она родила и сколько из них сыновей. Только будет ли это когда-нибудь?

В одной руке вдовушка держала кувшин, накрытый большой чашкой, а во второй — ведро, с парящей водой. Вдобавок ко всему и чистое полотенце переброшено у неё через плечо.

Удивительно, но все вдовушки, пришедшие в этот вечер на двор старосты, после того как бойня закончилась, не разбежались по своим дворам, а остались здесь. Разве что двое из них помогли третьей, так неудачно подвернувшей ногу, до дома дойти. Но тут же вернулись, приведя с собой ещё одну, отмеченную чёрным платком. Женщины, надо отдать им должное, без дела не сидели: часть из них тут же начала суетиться на летней кухне, откуда вскоре начали доноситься вкусные ароматы, уверенно перебивающие вонь крови и дерьма. Кто-то принялся сметать уже грязную солому, а кто-то растапливать баньку.