Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы
Шрифт:
Приезду Рене бывший деятель явно радуется — радуется потому, верно, что есть еще какая-то возможность поруководить напоследок, думает Рене.
Рахот: — Ну давай! Поди сюда!
Рахот усаживает Рене в кабинете с изодранными коврами и обшарпанной мебелью. Какая-то принципиальная неприютность царит в этих комнатах, размышляет Рене, да и их редакция в этом смысле не лучше. На стенах натуралистические картины. Репродукцию картины какой-то забастовки не отличишь от фотографии. Рене сидит в полуразвалившемся кресле, Рахот вышел в соседнюю комнату, но тут же возвращается, неся под мышкой коробку.
Рахот: —
Рахот открывает коробку — и действительно, в ней полно фотографий. Рахот восторженно высыпает их на стол и поочередно, одну за другой берет в руки.
— Вот смотри, — восклицает он над фотографией мужчины на фоне лошадей, — Председатель ЕСК! Хочешь?
Рене: — Нет. Пока не надо. Может, когда и пригодится… Теперь хорошо бы что-нибудь к Восстанию.
— А если пригодится — бери, — говорит Рахот и сует Рене фотографию мужчины на фоне лошадей. — Автомобильная катастрофа, смотри, хочешь?
Рене: — Нет, спасибо. Нету ли тут у вас какого-нибудь памятника или чего-то в этом роде?
Рахот: — Чего-нибудь да найдется. Первое мая.
Рене: — Этого года?
Рахот: — Прошлого. Глянь, аллегорическая колесница.
Они перебирают фотографию за фотографией, но ни на одной нет того, что нужно Рене. Он берет еще одну-две впрок, и все. Разочарован, но виду не подает.
Рахот: — Ну как? Помог тебе?
Рене: — Помогли, спасибо.
Рахот: — Вот видишь! Приходи еще как-нибудь. Где-то тут должна быть еще одна коробка, только не знаю где. Приезжай, найдем.
Рене: — Если что-нибудь понадобится, обязательно приеду.
Рахот: — Добро! Говорил же тебе, что найдем обязательно. Запросто приезжай.
Рене выходит из бывшего райисполкома, собираясь у подъезда подождать Ван Стипхоута, но в этом нужды нет: Ван Стипхоут тут как тут.
Ван Стипхоут: — Порядок, царь? Раздобыл памятник?
Рене: — Черта с два.
Ван Стипхоут: — Тогда пошли в гостиницу «Рогач», выпьем по этому случаю! — Ван Стипхоут хорошо одет, пожалуй, даже торжественно. Только теперь Рене понимает, почему прозаик отказался ехать на щебенке.
А в «Рогаче» Рене, к изумлению своему, видит Рахота, сидящего за столиком еще с двумя мужчинами.
Неужто наловчился быть на двух заседаниях разом, или как? Скорый на ногу человек. Рахот тоже замечает Рене.
— Ты еще здесь? Ну давай присаживайся! И ты садись, психолог!
Рахот, несомненно хорошо знающий обоих, представляет их:
— Товарищ Рене, редактор из Нижней! А это психолог. А это коллеги, товарищи по работе! Ну, что будете пить?
Рене предоставляет Ван Стипхоуту сделать выбор первому, полагая, что тот выберет для себя водку и пиво, а тогда уж и он, Рене, выберет водку и пиво, но его друг, выбирает нечто совершенно иное:
— Давай памятник, товарищ Рахот!
— Мы уже искали, — опережает ответ Рахота Рене, поскольку натиск Ван Стипхоута кажется ему неуместным: получается, будто он, Рене, нажаловался. — Ничего не нашли.
— Что ж, поищем еще и найдем, — говорит товарищ Рахот, и Рене полагает, что на этом поставлена точка. Ан нет!
— Давай памятник, товарищ Рахот! — говорит Ван Стипхоут снова и вытаращивает на товарища Рахота глаза —
как бы гипнотизирует его.Загипнотизированный Рахот все еще пытается отвертеться.
— Где я тебе его возьму?
Ван Стипхоут: — Давай памятник, товарищ Рахот, давай, давай, давай!
И вдруг лед трогается — Рене даже не удивляется… Ван Стипхоут уже не раз демонстрировал нечто подобное. А товарищу Рахоту натиск Ван Стипхоута явно по душе — он ведь и сам не прочь устраивать подобные натиски, черт побери, разве один сельхозкооператив организовал он таким же макаром? Товарищ Рахот обращается к коллеге-работнику по правую руку:
— Товарищ редактор ищет какой-нибудь памятник, у тебя ничего эдакого не найдется?
Коллега-работник по правую руку — активист ГНК[35].
— Какой памятник? — спрашивает он.
Рене: — Мы готовим номер к Восстанию и хотели бы дать какие-нибудь виды повстанческих мест или памятников павшим героям.
Рене при необходимости уже умеет говорить о себе во множественном числе. Коллега-работник ГНК и другой коллега-работник — старшина КНБ[36] — задумываются. Ван Стипхоут на минуту оставляет их в таком состоянии, а потом нарушает эту задумчивость:
— Ну как, товарищи, памятники имеются?
— У меня есть одна фотография, как я стою в почетном карауле, — говорит старшина.
— Ну так давай! Давай памятник! — восклицает товарищ Рахот. Точь-в-точь как если бы воскликнул Ван Стипхоут. У Рене вдруг создается впечатление, что эти двое даже внешне похожи друг на друга.
Ван Стипхоут: — Давайте памятник, товарищ, да-да, давайте!
Старшина: — Но у меня его с собой нет.
Рахот: — А где он? Дома?
Старшина: — Дома.
Рахот: — Сбегай! Принеси товарищу редактору!
Работник ГНК: — Вот-вот, сбегай!
Рене: — Да не обязательно сейчас.
Рахот: — Нет-нет, пускай сбегает.
Старшину, впрочем, трудно упрекнуть в нелюбезности: он с готовностью поднимается и бежит во все лопатки. Рахот смеется. А работник ГНК, также смеясь, замечает:
— Небось рад до смерти, что попадет в газету!
И Ван Стипхоут смеется: — Ги-ги-ги, товарищ, вам же завидно!
В самом деле, старшина рад-радехонек. Возвращается запыхавшийся, но сияющий. Рене кажется, что, кладя на стол фотографию, он даже чуть покрывается краской. Верно, не знает, что на клише фотография намного уменьшится и его, старшину, и без того на снимке едка приметного (фотографировали-то издали, чтоб уместился большой памятник), совсем видно не будет. Уж лучше не говорить ему об этом, не расстраивать, хотя Рене с удовольствием употребил бы в этой компании слово «клише», очень было бы кстати.
Рахот: — Вот так-то надо содействовать нашей печати! Это под Галечковой, правда?
Старшина: — Под Галечковой.
Работник ГНК: — Да, конечно, под Галечковой.
Ван Стипхоут: — Ну, разуме-е-ется, это под Галечковой, товарищи! — И тут же поворачивается к Рене:
— Вот видишь, царь! Добыл памятник, да еще с почетным караулом!
И пока Рене всячески благодарит старшину, Ван Стипхоут возглашает:
— Меню!
И тут Рене осеняет мысль, отчего минуту назад ему показалось, что здесь два Ван Стипхоута!