Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы
Шрифт:
— Ну зачем же вам утруждаться? Мы почтой пошлем.
— Помилуйте, разве это труд? Я здесь с машиной!
И вот Рене с пакетом многотиражки под мышкой гордо шагает по мосту через Ваг в сторону Оравы — там у шлагбаума всегда найдешь попутную машину. На мосту Рене ненадолго останавливается и обращает к мутным водам Вага такую речь:
— О праотец Ваг, в прошлом жемчужина наших рек! Знаю, как ты ненавидишь ружомберкский бумажный комбинат за то, что он отравляет твои воды. Но сегодня не вини его понапрасну! Ибо тот, кто на сей раз отравляет тебя целлюлозой, зовется Рене. Это я.
И, сказав эти проникновенные слова, бросает с моста в волны Вага внушительный сверток. В нем весь тираж свежего номера «Оравы», который должен был выйти 10 декабря 1960 года.
И товарищ Рене, провожая ностальгическим взглядом
[26]
ФИНАЛ
Рене работает теперь осмотрительно (готовит к концу года выпуск счетверенного номера, ловко подсунув в него и номер, погибший в пучинах Вага), а завод теперь работает весело, хотя и выкладывается до крайности.
Так что же, все теперь идет как по маслу? Ну полно, весь год не шло, с чего бы теперь вдруг пошло?
Однажды поднялась паника: работа, дескать, каторжная, а премии будут маленькими. Каждый божий день выходит «молния» — выходит она и по этому случаю. Рене доводит до сведения коллектива, что «руководство завода обязуется…» и так далее и тому подобное. Ему даже и самому любопытно, как все обернется…
В предрождественские дни возрастает число прогулов. Если на одном конвейере отсутствуют пять-шесть человек сразу, работа всего конвейера под угрозой, пишет Рене в следующей «молнии».
На конвейере К, рядом с Евой, падает в обморок беременная женщина. На конвейерах работает множество беременных женщин и девушек, которым еще не исполнилось восемнадцати. Дело, как известно, противозаконное.
Случись какая беда — уж кому-то придется отвечать. Что толку в разговорах, что инициатива-де исходит снизу — а где доказательства? К директору явилась делегация мастеров и начальников смен. Директор мог бы сказать «нет», но ведь не сказал — напротив, благословил. Все, что происходит, происходит с ведома и согласия руководства. Стало быть, кто понесет ответственность, если что случится?
Вдруг по заводу пронесся слух, что начальник производства издал письменное распоряжение, запрещающее беременным женщинам и девушкам до восемнадцати лет работать в шестнадцатичасовые смены. Свою точку зрения он письменно изложил и директору. Но если этот запрет вступит в силу, парализуется все производство — с каждого конвейера уйдет по нескольку работниц. Значит, все затраченные усилия окажутся напрасными — план выполнен не будет.
«Перестраховщик!» — честят начальника производства прочие руководящие работники, и ниже- и вышестоящие. Однако возразить ему нечего и некому. Закон нарушается на участке, которым руководит именно он. Случись — не приведи бог! — какая передряга, он первый в ответе. И директор тут бессилен. Даже у него нет права приказать своему заместителю по производству нарушить закон. На такое может решиться лишь сам заместитель, лишь он один. А он уже принял решение. Парализует производство, но зато получит алиби.
Рене знает, что и с алиби начальника производства не так-то все просто. За ним не только алиби. За ним и правда. Это решение отчасти обращено и к нему, Рене. Ну, каково, редактор? Кто теперь груб? А кто гуманен? Кто воспитывает хорошим примером? Рене вынужден признать, что на сей раз самый гуманный человек на заводе — это начальник производства. И хотя многие считают его трусом, Рене понимает, что решение его, в общем-то, смелое. Ведь это решение отнюдь не пользуется популярностью. Оно ни у кого не вызывает симпатии — даже беременным женщинам и несовершеннолетним девушкам оно не по душе. Одному Рене оно нравится. И потому Рене решает помочь начальнику производства. И не только ему, но и директору и другим руководящим работникам. Он устроит все так, что они не понесут — по крайней мере Рене кажется, что не понесут, — никакой ответственности. В отделе оформления Рене запасается большим листом бумаги. В верхнем левом его углу пишет обращение ко всем работающим в шестнадцатичасовых сменах, призывая их личной подписью подтвердить, что трудятся они добровольно, под свою ответственность, руководствуясь лишь собственным желанием выполнить план даже вопреки распоряжению начальства. С этим призывом Рене обходит все конвейеры и собирает подписи всех работающих.
Бумагу с подписями вешает затем на видном месте в производственном цеху.Хотя руководящие работники в отличие от Рене и не придают акции по сбору подписей особой юридической значимости, тем не менее акция придает им смелости. И они делают ход конем — начальника производства посылают до конца года в командировку. Пусть и лежит на нем наибольшая ответственность, но случись что — он в стороне. И производство, стало быть, может идти своим чередом.
Рене безотлучен. В «Скорой помощи» ночи напролет варят кофе, кто-то должен его разносить; последний номер года Рене уже отослал в типографию, он свободен и с удовольствием становится одним из разносчиков кофе. А через несколько дней находит для себя и вовсе захватывающее занятие! Что ни ночь, издает одну, а то и несколько «молний» под названием «Ночной горшок». И художник-оформитель Мишо Баник включается в работу — Рене ведь не умеет ни рисовать, ни гектографировать. Но Мишо Баника нет нужды упрашивать — то, что он может включиться в работу, наполняет его гордостью. Впрочем, включаются все. Ночи напролет играет оркестр ансамбля «Ораван» под руководством Милана Храстека, и Рене счастлив, что может в столь исключительных обстоятельствах выслушать и свои поделки, контрабандой протащенные в сокровищницу народных песен. Он слушает и при этом разносит с Мишо Баником свежие «молнии». В «молниях» всегда разрешаются самые наболевшие проблемы ночи. Оказывается, например, что иные ловкачи выпивают по две, по три чашки кофе кряду, тогда как женщинам на отдаленных концах конвейеров не достается ни единой. Мишо Баник по совету Рене рисует прямоугольник, который распахивается по двум сторонам двумя трапециями: тройное зеркало. В каждом зеркале одна и та же фигура, пьющая кофе. А под рисунком стихотворение:
Зеркалами отражен,
сам собою окружен.
Разве женщины пьют кофе?
Он не знает — в фас и в профиль
сам себя лишь видит он.
Или в роли ремонтника с паяльником в руке выступает заместитель директора по экономической части Бртань. У Мишо Баника мастерская рука — ему удается схватить характерный профиль заместителя. И вот уже выпускается «молния» с этим рисунком и стишками под ним:
Однажды черной-черной ночью
зам сделался чернорабочим.
«Окна РОСТА» Маяковского в сравнении с этим — детская забава, ухмыляется Рене.
Утром 20 декабря проносится по цеху радостная весть: пусть до выполнения годового плана еще далеко — на сегодняшний день достигнут необходимый уровень: ликвидирован дефицит. Мастера конвейеров приняли обет — не бриться, пока не снят дефицит. Мастер Мостар, на чьем конвейере он уже покрыт, получает право побриться первым. И тут же выходит «молния» со множеством портретов бородачей, а среди них один бритый. И текст:
С Мостаром беда —
пропала борода.
Кто бороду найдет,
пусть сразу и вернет.
Нулевой дефицит необходимо удержать до конца года. И конечно, до конца года Рене должен на заводе присутствовать! Он уезжает в Жилину лишь на два дня, В сочельник собирался приехать отец из Праги. Но, так и не дождавшись его, Рене с матерью съедают рождественский ужин вдвоем. А на другой день наш герой снова в Нижней.
И вот 30 декабря — день, когда завод должен выполнить годовой план, выпустив последний из 110 000 приемников. Рене это знает. Останется еще время на небольшое торжество прямо на производстве, а потом состоится ужин в заводской столовой, куда на автобусах из окрестных деревень свезут и рабочих утренней смены, окончившейся в два часа дня. Если, конечно, ничего не случится.
Но, конечно, что-то случается. После полудня выясняется, что конвейеры стоят и людей на них нет. Рене встречает начальника смены Муху в слезах — когда же Рене узрел впервые эту его светло-желтую шевелюру? Ах да, в первый же день, в проходной!