Человек и Церковь. Путь свободы и любви
Шрифт:
В XX в. на формирование русской религиозной философии и мысли огромное влияние оказали П. Флоренский, С. Булгаков, В. Соловьев, Н. Бердяев.
«И об истории христианского человечества нельзя судить по внешним делам, по человеческим грехам и страстям, искажающим образ христианства. Мы всегда должны помнить, что пришлось преодолевать христианским народам в их истории, с каким мучительным трудом нужно было им побеждать свою ветхую греховную природу, свое исконное язычество, свое древнее варварство, свои полузвериные инстинкты. Христианству приходилось перерабатывать материю, которая оказывала страшное сопротивление христианскому духу. Нужно было воспитывать в религии любви тех, которые полны были инстинктов насилия и жестокости. Христос пришел спасать больных, а не здоровых, грешников, а не праведников. И род человеческий, принявший христианство, есть больной и грешный род.
2 марта 1917 г., в день отречения государя Николая II от престола, одновременно с падением монархии в России начался и новый период для Церкви. События происходили одно за другим. В октябре 1917 г. было восстановлено патриаршее правление, первым патриархом после Синодального периода был избран Тихон Белавин, в феврале следующего года был упразднен Священный синод, месяцем раньше опубликован знаменитый декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви». Религия становилась личным делом каждого, и все чаще шла речь о «религиозных предрассудках» и «опиуме для народа». В противовес процессу удушения на родине религиозное движение формировалось в эмиграции, за границей возникла зарубежная Русская православная церковь.
Тем временем в Стране Советов словно зашло солнце. На фоне братоубийственной гражданской войны проходила кампания изъятия церковных ценностей под предлогом борьбы с массовым голодом. Патриарха, которого, как считал Ленин, «…целесообразно нам не трогать», сначала вызывали на допросы, потом арестовали по делу о московском духовенстве и держали в изоляции в Донском монастыре. Народ требовал расправы над «людоедом» Тихоном, расстрел казался неминуем. В это время происходит покушение на патриарха, случайной жертвой которого становится его келейник, Яков Полозов. Советская власть инициирует создание раскольнической, так называемой живой Церкви, которую в народе стали называть Красной. Часть священнослужителей и иерархов уклоняются в раскол, требуют низложения патриарха Тихона и выступают с открытой поддержкой большевистского режима. Одновременно они пытаются провести ряд реформ внутри самой Церкви – упразднить монашество, ввести женатый епископат, разрешить для священников развод и второбрачие. Живоцерковцы, или обновленцы, часто выступают как доносчики и свидетели против тихоновцев на судах. Храмы, в которых служили последователи патриарха Тихона, закрываются и уничтожаются. Действующими остаются только те, что принадлежат обновленцам. Храм Христа Спасителя становится одним из них. Ирония времени – главным регентом этого храма был знаменитый Александр Александров, создатель и руководитель известного на весь мир Ансамбля красноармейской песни и пляски и автор гимна СССР.
Один из самых ярких представителей обновленцев – митрополит Александр Введенский, человек не только высокообразованный, но и обладавший мощной харизмой. В те времена в Политехническом музее проходили знаменитые диспуты на тему религии между ним и наркомом просвещения Анатолием Луначарским. Посмотреть и послушать их собирались толпы зрителей. Введенский всегда выигрывал в этих словесных поединках, и через некоторое время диспуты были прекращены, поскольку они скорее способствовали обращению неверующих, чем развенчанию религиозных предрассудков.
Гонения на Церковь в 1920–1930-е гг. неизменно усиливались, и к началу 30-х гг. на свободе оставалось только четыре (!) епископа. Духовенство было практически истреблено, миллионы верующих сидели в лагерях. За весь период гонений было уничтожено более 300 000 священников. К этому моменту советская власть уже не щадила и обновленцев. Масштаб гонений вынудил патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия Старгородского выступить с известной Декларацией. Опубликованная в 1927 г., она вызвала серьезные разногласия во внутрицерковной среде. Послание митрополита стало попыткой спасти Церковь, пойдя на компромисс с безбожной властью.
В Декларации говорилось, что в стране нет гонений на веру, и узники, сидящие за свои религиозные убеждения, – сплошь государственные преступники. Именно Сергию принадлежит знаменитая фраза, адресованная советским властям: «Ваши радости – наши радости, ваши победы – наши победы». До сих пор не утихают споры вокруг этого послания и самой позиции митрополита, высказывавшегося в духе лояльности к режиму. Многие не согласны с тем, что его действия спасли Церковь, хотя внешне казалось, что режим
ослабил хватку и отступил. Противники Сергия обвинили его в предательстве и ушли в подполье, была организована «оппозиционная» Истинно-Православная Церковь. Сторонники считали, что именно позиция патриарха привела к тому, что после войны Сталин лично принял Сергия, и после той встречи по стране началось восстановление и открытие храмов.Есть и третье мнение, что Сталин был просто вынужден несколько ослабить и даже свернуть антицерковную кампанию, но не под влиянием авторитета священнослужителя, а из политических соображений. Накануне войны огромное значение приобрел союз с США и Великобританией, а эти страны были крайне озабочены происходящим вокруг Церкви и веры в СССР. В сентябре 1943 г. в Москве состоялись выборы патриарха, был вновь образован Священный синод, и Церковь получила название, которое существует до сих пор, – Русская православная церковь. Патриархом стал митрополит Сергий.
В 1950-е гг. вновь поднялась волна репрессий и началось давление на Церковь. Власть стремилась контролировать все, вплоть до системы образования будущих священнослужителей. Стране не нужны были просвещенные люди в среде духовенства. Последствия этой политики ощутимы в каком-то смысле и сегодня. При советской власти на всю страну было всего три семинарии и три академии: Лаврская, Ленинградская и Одесская. Они давали сносное религиозное образование, предоставляли целый корпус специальных предметов, были учебники, существовала система преподавания, но, даже получая фундаментальное образование, священник мог сформироваться только как профессионал, но не как разносторонняя личность. Не преподавались ни психология, ни педагогика, ни философия, только сугубо специальные богословские предметы. Из светских – неизбежная Конституция СССР. Дети священников, если и хотели продолжить традицию отцов, сначала все равно шли в армию, потом в семинарию, в результате не получали никакого другого образования, кроме школьного и семинарского. Как следствие – низкий культурный уровень священнического сословия, особенно в 60–80-х гг.
Однако время шло, и в конце 1960-х опять повеяло свежим ветром перемен. В ноябре 1965 г. было опубликовано знаменитое Открытое письмо двух священников Николая Эшлимана и Глеба Якунина Святейшему Патриарху Алексию и председателю Президиума ВС СССР Николаю Подгорному. Над одним из вариантов письма работал Александр Мень. В письме говорилось о таких вещах, как право на свободу и веру, о карательной системе подавления и беспределе властей, не гнушающихся противозаконных действий. Письмо было размножено и распространено, за что отец Глеб был арестован и сидел в лагерях.
Отношения КГБ и Церкви – это отдельная страница в истории. Тот же Глеб Якунин в начале 90-х заявлял, что Московский патриархат был чуть ли не «сестринской организацией КГБ». Без всякого сомнения, Церковь находилась под прессом этой чудовищной организации, и наверняка в ряды священнослужителей внедрялись агенты. Тем не менее одно дело – неминуемое назначение священника на приход через уполномоченного по делам религии, который, конечно же, был сотрудником КГБ, и другое – когда сам священник соглашался быть осведомителем. В большинстве случаев епископы были вынуждены писать формальные и ничего не значащие отчеты о своей деятельности для рутинной работы органов, но находились среди них и такие, кто писал доносы и на своих братьев по вере. Знаменитые отречения от веры священников во времена так называемой хрущевской оттепели, например, преподавателя Ленинградской семинарии А. Осипова, – несомненные свидетельства того плачевного положения, в котором находилась Церковь. А ведь речь идет о периоде, который в интеллигентской среде принято считать относительно либеральным. Но говорить о том, что Церковь была филиалом КГБ, несправедливо.
В 1990-е гг. наблюдался массовый приток людей в Церковь. Их порыв был искренний, но опять же на фоне того сумасшествия, которое творилось в стране, на фоне слома эпох и мировоззрений в головах у людей царило полное смятение. Крайне искаженными были представления о себе и мире. Доходило до удивительных вещей. Когда в тех же 90-х в Церковь пришла интеллигенция, она первым делом принялась «сбрасывать Пушкина с корабля современности». Наступили времена агрессивного отторжения культуры. Она оказалась больше не нужна, и прошлое активно «упразднялось» за ненадобностью. Если интеллигенты обращались, они доходили до крайности, становились сугубо церковными людьми и читали и почитали только святых отцов. Для них вся светская мировая культура виделась каким-то скопищем пороков, отмеченным чуть ли не печатью антихриста, в то время как требовался непорочный чистый источник веры и знания. На дворе был XX век, а люди пачками выбрасывали книги Толстого на помойку. И это в своем неофитском порыве пропагандировали в том числе представители высокой культуры, имевшие влияние и авторитет в обществе.