Человек и Церковь. Путь свободы и любви
Шрифт:
Церковь в советский период почти разучилась говорить на языке свободы, вследствие чего многих ее деятелей и тех, кто в Церковь сегодня приходит, интересует все на свете, кроме главного. Они говорят о том, что нужно восстанавливать монархию или империю, что Церковь должна обрести некий фундамент, что она может существовать только при ком-то, только при какой-то власти. Все это примеры стремления не к свободе и любви, а к системности, порядку, подчиненности и организованности.
Да, игнорировать подобные настроения сложно. Помимо своего метафизического значения Церковь – это еще и общественный институт, в земном своем воплощении она имеет форму организации. Люди вообще любят организовываться. Энгельс как-то сказал, что мы – общественные создания. И это верно. Человек не автономное существо, замкнутое на самом себе, он ищет способы выражения себя в этом мире, возможность реализоваться, разделить свои мысли с другими.
Все их сомнения продолжают оставаться в системе координат «можно – нельзя», только антураж меняется. Они испытывают состояние защищенности и комфорта – дескать, я теперь в Церкви под покровом и присмотром Божиим и при этом еще могу просить у Бога все, что мне надо. Я могу священнику рассказать о своих проблемах, получить ответы, советы, помощь, поддержку и т. д., то есть переложить все проблемы на окружающих, в данном случае на приход, и ждать помощи со стороны. Такие рассуждения небезосновательны, поскольку в Церкви действительно чем могут, помогут всегда. И это чрезвычайно удобно.
Однако достаточно случиться настоящему катаклизму в жизни человека, чтобы вся эта уютная схема развалилась. Оказывается, что, если он сам не в состоянии сохранить себя, если он не может рассчитывать на собственные силы и убеждения, его мир остается слабым и уязвимым. Хорошо, если под давлением непростых обстоятельств человек начинает понимать меру собственной ответственности за свою жизнь, в том числе и духовную. В противном случае люди ломаются, многие уходят из Церкви, начинают искать новые сообщества или новых партнеров, готовых взять на себе заботу о них. Мы об этом, как правило, не задумываемся, но ведь порой даже брак многие из нас воспринимают как способ решения или, скорее, ухода от проблем. А еще могут быть и секты, и гадалки, и всевозможные сомнительные кружки и организации.
Человек, словно комар, стремится забиться в какую-нибудь щель, он словно бежит от себя, от вопросов, которые необходимо задать самому себе и не побояться услышать, возможно, неутешительные ответы. Не к свободе он стремится, а оберегает мир собственных заблуждений. В этом смысле Церковь становится для него местом, не успокаивающим и усыпляющим, а тревожащим и стремящимся пробудить сознание. Многие к этому оказываются не готовы.
Для тех же, кто сетует на излишнюю, как им кажется, упорядоченность и консерватизм церковной жизни, могу сказать, что в Церкви есть правила поведения, но нет фейсконтроля. Это место, в котором пришедшие объединяются вокруг Евангелия. А если так, то здесь могут в равной степени существовать монархисты, демократы, анархисты, националисты, либералы и многие другие. Однако если Евангелие используется как способ утверждения собственной идеологии, это уже не имеет никакого отношения к Церкви. Без Христа вообще любая идея мутирует, либерал становится либертеном, а консерватор – фундаменталистом. Любое, даже самое прогрессивное начинание в своих крайних формах приобретает отвратительные черты.
То, что в силу разного рода обстоятельств наше внутреннее внимание не сосредоточено сейчас на Евангелии, на смысле евангельского благочестия, на личности Самого Христа, – большая проблема.
«Немало на свете людей, которым так важно доказать бытие Божие, что они забывают о Боге. Словно Богу только и дела, что быть! Многие так усердно насаждали христианство, что и не вспомнили о словах Христа. Да что там, так бывает и в мелочах. Ты видел книголюбов, которым некогда читать, и филантропов, которым не до бедных. Это самая незаметная из всех ловушек».
Множество вещей, которые серьезно обсуждаются в Церкви, из-за которых люди конфликтуют и не могут найти согласия, – это вопросы, не имеющие никакого отношения ко Христу. Какая разница, по большому счету, на каком языке служить? Отменять посты или не отменять? Придерживаться старого или нового календарного стиля богослужения? Ведь это как мебель расставить – неважно,
где и как она будет стоять, если в доме есть любовь. А если нет любви, как мебель ни ставь, она будет красива только для гостей. Так и здесь: мы обсуждаем внутри церковного сообщества массу очень важных вопросов, но почти не говорим о самом главном – о свободе и любви.Потребность в них – совсем не абстракция. Их отсутствие приводит к страшным последствиям.
Был один случай в церковной практике в Вятке, когда умер старый архиерей и ему на смену пришел новый. И у него по каким-то причинам сразу не сложились отношения с помощником предшественника. Его обвинили в махинациях. То ли новый архиерей предпочел на хозяйственные должности ставить своих людей, то ли у того священника и правда были какие-то финансовые неувязки, сейчас уже не разберешь. Последний вариант, кстати, совсем не исключен, поскольку, как внутри иной бухгалтерии все устроено, порой не разобраться. Есть вещи, которые со стороны кажутся махинациями, а на самом деле это просто удобная форма вложения церковных денег на нужды прихода. В любом случае тот священник явно не для себя старался, потому что у него самого ничего, кроме епархиальной квартиры, не было.
А с приходом нового начальства начались проблемы. Он один раз пришел к архиерею, другой – его не принимают. Потом начинают выгонять из квартиры и обвиняют в финансовых нарушениях. У него инфаркт, он попадает в больницу. Подлечивается, выходит, опять пытается встретиться с начальством – ничего не получается. Он возвращается домой, снимает крест, напивается и вешается.
Что бы там ни было, но происходит трагедия, погибает человек – и никто не приходит к нему на похороны, никто даже не высказывает обычного сочувствия. Его так и не отпели, поскольку вроде как покончил с собой. Да, самоубийство – великий грех, но сейчас такая жизнь непростая, столько несчастий и драм, что часто священники все-таки дают родственникам разрешение на отпевание. А тут ни в какую. Тридцать лет человек служил верой и правдой, пользовался уважением и одобрением, а сразу после его смерти начинают выходить статьи в прессе о том, что покончивший собой батюшка был алкоголиком и вором. Что, дескать, поделом ему и жалеть его не надо!
Да, возможно, он и оступился, возможно, что-то сделал не так, но почему же надо сразу отворачиваться и с таким энтузиазмом затаптывать человека ногами? Какое же это милосердие и человеколюбие? О какой любви тут может идти речь? И это не просто какой– то один вопиющий случай, это результат работы огромного бездушного механизма, в который мы вкручены, словно винтики.
Церковь – это огромный организм. Часть церковных людей заряжена на социальное служение. Другая часть занимается катехизацией. Кто-то поставлен на миссионерство. Кто-то на хозяйство. Кто-то еще на что-то. Огромный фронт самых разных работ. Но если в деятельности людей Церкви нет понимания идеи свободы и любви, то все это становится сектантством. Или Церковь превращается в армию, ряды которой должны постоянно пополняться, «солдат» необходимо строить в затылок, и все силы пускать на то, чтобы эта масса правильно мыслила, правильно говорила и наставляла общество на соответствие тем или иным, в данном случае религиозным, стандартам.
Это не Евангельская Церковь. Это Церковь советская.
Что сегодня нужно, так это обратить внимание на самих себя. Прежде всего это касается священника и его паствы. Мы же все-таки не организация, созданная по принципу совместной деятельности. Всегда и везде самое главное, в чем нуждается человек, – это потребность любить и быть любимым. Он приходит в церковь в поисках любви, приходит, когда ему недостает этой любви, не только в личном, но и в широком смысле, когда он хочет ощутить, что Бог рядом и он любит его. Человек жаждет быть понятым и услышанным, а вместо этого первым делом сталкивается с организацией и порядком, с необходимостью соблюдения и исполнения ритуалов. Не научив его главному, не дав ему глотка свободы, его опять учат соответствовать, делать, как надо, как делают все. И ведь не скажешь, что это неправильно, что не надо учиться молиться, не надо поститься и соблюдать обряды. Все это правильно и важно. Но может показаться, что это и есть самое главное в Церкви.
На какое-то время человека, только пришедшего в Церковь, соблюдение обрядов и правил способно увлечь: все-таки новая жизнь, новые люди, новая система отношений, он невольно будет знакомиться со всем этим, осваиваться, втягиваться. Но велика вероятность, что вскоре он почувствует лишь пустоту и разочарование. Потому что ритуалы и обряды, лишенные смысла и чувствования, окажутся пустыми. Человек уйдет или начнет играть в игры. На этот раз религиозные. Многие боятся сегодня прийти в Церковь, потому что им кажется, что Церковь только закабалит их, но не даст ни понимания присутствия в их жизни Христа, ни свободы, ни счастья, ни любви.