Человек как iPhone
Шрифт:
– Крист звонил?
– Это да.
– Я не хочу с ним видеться.
– Потому что он тебе нравится?
– Наоборот. Ты что.
– Что-то не очень верю, но пусть будет так.
– Я не пойду с тобой в клуб.
– Из-за него?
– Почти что, он будет раздувать фалды своего пиджака и раздуваться сам, плыть навстречу крушению, шторму в Каспийском море, где нефть разговаривает на таджикском языке, корчит рожи и любит саму себя.
– Таким тебе представляется Крист?
– Хуже, кровавым языком у меня во рту, в моей голове, которая вращается, выдвигает язык,
Они выкурили по сигарете, помолчали, сделали по глотку, приняли облик ягуара и Марса и выдохнули рассвет.
– Ночью я видел сон, впервые мое сознание вырвалось за пределы Земли, я был на другой планете, я думал, что это Юпитер, но вряд ли, так как я шел по твердой поверхности, наблюдая горы и другие планеты, огромные планеты были на небе, прячась за облака и выходя из них.
– Я никогда вне Земли не видела.
– Конечно, она нас держит.
– А что было потом?
– Я вернулся в наш город, где местные устроили бойню, выстрелы, трупы и кровь.
– Страшный, прекрасный сон. Он был горячим. Наверняка.
– Обжигающим мозг.
Допили первые две бутылки, раскидали их, посадили, чтобы взошли новые всходы пива, чтобы пиво струилось из земли и росло.
– А давай сходим в библиотеку. Тут же недалеко.
– Ты опять? – удивился Курт.
– Хочется походить по рядам, полистать, почитать, что-нибудь взять.
– Водки и сигарет.
– Нет, не думаю, что-то покрепче.
– Ну, пойдем.
– Хорошо.
Дорога заняла у них пять минут, они поздоровались с испуганным библиотекарем, похожим на Бротигана, только женского пола, и пошли по рядам, положив пакет с выпивкой возле стойки.
– О, кого я вижу, пан Достоевский. Что за книга? Игрок.
– Я читала, там про парня, который проиграл в казино планету.
– Интересно.
– Он не захотел ее отдавать, тогда четверо черных накачанных парней пришли к нему, поломали ему немного печень и забрали проигранное.
– Как же так?
– Вот так, забрали Тихий океан, США, Россию, Китай, первые месячные, оргазм, ураган, Достоевского, письмо Чехова брату и прочее.
– В миниатюре?
– Нет. Ты с луны, что ли, упал?
– Не знаю, я тут вижу Праздник, который всегда с тобой.
– О, это про марихуану и Бурю в пустыне, когда обкуренные американцы голыми руками усмирили Саддама Хусейна, посадили его за стол, заставили его писать стихи и потом издали их по всему миру. Сделали диктатора величайшим поэтом мира.
– А после убили.
– Нет, он до сих пор гастролирует по всем странам, читает произведения про орангутангов, макак, кофемолки, шимпанзе и животворящих горилл.
– Кофемолки не лишние здесь?
– Они образуют вершину, потому что на вершине Парнаса стоит кофемолка и перемалывает кости обезьян.
– Такой кофе я б выпил.
– Все мечтают о нем, но пью его только я с подругой на вечерней веранде в Панаме.
– Хоть бы раз меня позвала.
– Я летаю туда одна.
– Мы отвлеклись.
– Конечно. О, господин Селин. Трактор, а не писатель.
Он проходит весной по полю и сажает в нем буквы, восходят целые произведения, их можно читать только с неба. Вот так вот. Созданы небесные библиотеки, где раздают бинокли, чтобы люди постигали написанное, пока его не срезал комбайн.– И произведения гибнут?
– Поступают в людей, как абитуриент в институт.
– Их читают желудки?
– Желудок умнее, чем мозг.
– Это пока.
– Ну пусть.
– Некто по имени Блок. Так, что тут у нас? Стихи. Что-то похожее слышал или мне только кажется. Стихотворение Демон. Наверняка про меня, ведь я похож на Христа. Просто чудные строчки. Он стоит на земле и держит на нитке луну. Это воздушный шар. Я бы поступил наоборот.
– Давай потягивать пиво – библиотекарь ушел.
Курт подошел к пакету, оглянулся по сторонам, взял пиво и вяленое мясо, еще раз осмотрелся и открыл бутылки об стол. Сделал глоток, похожий на посмертную маску Гегеля, и отправился к Кортни.
– С пивом шикарней читается, – произнесла она, беря из рук Курта бутылку. – Мясо? Его люблю.
Она жевала и медленно передвигалась вдоль полок, брала в руку книгу, ставила на свободное место бутылку и листала написанное.
– Вот, кажется, Бродский. Он большой был философ. Сравнил лицо армянина с горой Арарат.
– Разве? – спросила Кортни.
– Да, говорят, что так.
Он закрыл один глаз, но так как ничего нового в себе не увидел, открыл его.
"Вот я со своей подругой, вот мы пьем пиво, вот въедаемся в книги, но ведь всё это умрет и исчезнет. Или нет? Или я сожму свою душу в кулак, доведу ее до состояния пульсара, даже чего-то большего, плотного, сжатого, сильного, сделаю из нее нерастворимое нечто и направлю на тело, чтобы она захватывала его, делала собой и питала. Ведь так и должно быть: по дому и по улице должны расхаживать души, курить сигареты и гадать, есть ли тело у них".
Она передала ему книгу Бродского, он взял ее и начал листать, просматривать стихотворения, пахнущие наездом гопника на ботана и дохлыми муравьями.
– Любопытно, – произнес он, – будто я не читаю глазами, а пишу ими. Книга апостол, книга всерьез. Напоминание о кахетинском вине и башне Греми. Сама Грузия. Но вообще здесь не слова, а ноты.
– Бродский – погружение на глубину батискафа, набитого мусором и бюстом товарища Ленина.
– Возьмем эту книгу?
– Можно.
– И вот эту еще.
– Акутагава. Помню. Вроде читала в школе. Там про полеты на Марс. Жизнь идиота. Писатель сидит в своей комнате и пишет, тем самым летая в космосе.
– Во тьме, понимая, что мрак, темнота – это мухи. Мини-мухи везде. Но может идти и снег. Тот, что не тает на солнце.
Отложили в сторону книги и обнялись.
"Чертовски пьян, но не алкоголем, а вниманием моря ко мне, купающим меня, терзающим, ломающим и уносящим целые куски моей плоти вместе с собой. Нужно немного откачать его из меня, но лучше проделать во мне дырку, чтобы я шел и оставлял за собою море, с кораблями и островами, на одном из которых живет Робинзон Крузо, дающий до семи Пятниц в неделю".