Человек, который шел к счастью. Реквием

Тогда он испугался, ни испугался, как обычно в своей жизни, не того, чего следовало бы бояться. Он испугался, что за ним, летящим навстречу красивой жизни, круассанам и кофе, навстречу модерну и торжеству Запада, не желавший отпускать его без искупительной жертвы российский режим послал внезапно истребители, чтобы принудить его самолёт сесть или повернуть обратно. Он осторожно приоткрыл шторку, но не увидел ничего, кроме огней и каких-то неясных разводов внизу. Тогда ему представилось, что истребители, посланные его сбить, натовские, что они не пропустят российский самолёт, пока Россия не примет ультиматум. У него заныло под ложечкой. Не оттого ли были так любезны пограничники, так быстры и вежливы сотрудники аэропорта на контроле! Они знали, что ему не удастся улететь! Они смеялись над ним! Он стиснул кулаки на поручнях сиденья; потом, подозвав стюардессу, спросил, скоро ли они прилетят в Римини.

Стюардесса, явно сама взволнованная предосторожностями, поколебалась секунду, а потом сказала ему, что самолёт летит по расписанию, что скоро рассвет на этой высоте, а повороты и крены вызваны тем, что рейс обходит зону турбулентности. Она также спросила, не принести ли ему воды. Он попросил томатного сока, выпил стакан и заснул, утомившись от переживаний предыдущего дня. Во сне он ощущал, как самолёт ещё несколько раз делал повороты туда и сюда, и проснулся оттого, что машина заходила на посадку, что всех попросили открыть иллюминаторы и пристегнуться.

Снаружи стояли едва намеченные, слабые сумерки. Самолёт шёл на снижение сквозь тонкие облака, протыкая слой за слоем, и беглец вновь почувствовал смутное беспокойство. Только бы пройти благополучно паспортный контроль на въезде! И тогда -- тогда Запад ждёт его... Он нащупал загранпаспорт, проверил визу, полученную три года назад, пересмотрел все документы. Всё было в порядке. Машина покачалась над облаками и, пробив последний слой тумана, коснулась земли. У земли было ещё темно и, по всей видимости, холодно. По крылу мели струйки позёмки. Он никогда не думал, что в Римини тоже бывает снег!

Самолёт откатился далеко от полосы, но трап почему-то не подавали. Потом что-то хлопнуло, в салон ворвался холодный воздух, и стюардессы принялись объяснять наперебой, что покидать машину по техническим причинам придётся по надувному трапу. Для этого следовало снять ботинки. Недовольный задержкой, он протиснулся на морозец, снял туфли и съехал на мёрзлое, курящееся позёмкой лётное поле. Пока он переобувался, хмурый стюард и трое людей в плотных куртках со светоотражающими жилетами отвели его в сторону, к другим людям, молча ожидавшим своей участи у длинного и широкого автобуса. Беглец наконец-то осмотрелся -- и не смог сдержать крика ужаса; на приземистом здании аэровокзала поодаль сияла неоновая надпись: "ОРЕНБУРГ".

Вместе с другими людьми его загнали в автобус и отвезли в здание аэровокзала, где проверили документы и включили под номером 129 в список эвакуируемых. В здании работал телевизор, транслировавший почему-то русскоязычные новости Би-Би-Си. Из новостей он узнал, что русские ответили на ядерный удар по своей территории массированной контратакой, и что прекрасный и старинный курортный городок Римини, куда он направлялся, был по совместительству одной из резервных баз средиземноморского флота НАТО, сметённой теперь с лица земли в результате ядерного нападения с неопознанной российской подлодки.

V. Agnus Dei (Агнец божий)

Растерянный и стиснутый со всех сторон ненавистной толпой, он покинул здание аэровокзала. Людей грузили в автобусы, как скот; доносились крики, и вооружённые до зубов люди в бронежилетах с двуглавыми орлами на спинах -- при взгляде на них он ощутил, как сжимаются его кулаки!
– - время от времени пускали в ход резиновые палки, унимая на в меру ретивых радетелей о собственной жизни и благополучии. Говорили, что автобусы направляются "в район", подальше от города. Он на мгновение представил себе, как вместо благословенной Италии попадает в какое-нибудь село под Оренбургом. Изба, иконы, постель на полу, мытьё в тазике с горячей водой?! Нет, не так он представлял себе своё будущее! Наверняка из города можно хоть на чём-то уехать на запад! В молодости он знал девчонку, много путешествовавшую автостопом. Правда, она умела развлекать водителей... Что ж, если ему понадобится, он готов и на это! Он свободный, лишённый предрассудков человек! Только бы выбраться, только бы не деревня, полная липкого, русского быдла, только бы не снег и не грязь девять месяцев в году...

Он бросился в сторону от толпы, грузившейся в автобусы. "Куда, дурак?!" -- крикнули ему. Он ожидал стрельбы и лая собак, но никто не останавливал его. Он завернул за забор, огораживавший аэропорт, побежал по разбитому просёлку навстречу солнцу, опускающемуся к закату; там, в стороне, виднелись зубчатые силуэты городских типовых зданий, унылых, как всё советское. Навигатор в телефоне не работал, но самое важное на свете направление -- Запад -- чётко обозначалось лучистым светом зимнего солнышка, раскрашивавшего снег в тёплые розовые, бежевые, золотые цвета...

Обувь, не рассчитанная на российский климат, угрожающе потрескивала, но бежать было удобно и легко -- сказались долгие тренировки в спортзале. Он бежал, проклиная мерзкие российские просёлки и радуясь собственной предусмотрительности. Начнись сейчас и в самом деле война -- а он в это не верил, ведь у России нет другого выхода, кроме как сдаться на милость западных победителей, -- и он окажется куда лучше приспособлен для выживания, чем всё это православное стадо! Эх, вот бы ещё устроиться в администрацию при новой власти... Знание языков здесь будет явным плюсом! Эти знают только "йес" и "лайк", да ещё десяток ругательств. Но нет, здесь найдётся кому занять лакомые места. Он -- свободный художник! Его место не в этой стране, какая бы власть здесь ни царствовала... Бегом, бегом, бегом! Зимнее солнышко приближается...

Он вбежал в какой-то посёлок: ветхие хаты, крашеные васильковой краской, ярко-жёлтые трубы газовых магистралей, опоясывающие заборы по верху. Что, россиянчики, всё газу накушаться не могли?! Сейчас вы узнаете, почём газ для Европы, на своей шкуре! Интересно, где здесь шоссе, или хотя бы автобусная станция?! Он осмотрелся и увидел ленту асфальтовой дороги, по которой колонной уползали вдаль автобусы -- возможно, те самые автобусы из аэропорта, от которых он убежал как от чумы! Чёрт, чёрт, чёрт! Хотя бы дальнобоя поймать, или хоть такси! Он готов был бы без жалости расстаться в этой ситуации с сотней евро -- лишь бы сесть в машину и ехать, ехать, ехать до первого приличного города, откуда в Европу можно хоть поездом, хоть электричкой, раз уж самолёты перестали летать...

На этом месте он понял вдруг с пронзительной ясностью, что в его расчётах что-то не так. Или, что гораздо точнее, всё не так! Что, если Европа сейчас... А, нет, не может этого быть! Мало ли что передавали в аэропорту по телевизору! Это пропаганда! У России сейчас нет оружия, ни атомного, никакого. А то, которое есть, никто не посмеет примерить! У них у всех на Западе дети, деньги... Запад шутить не будет! Нет, невозможно. Там всё в порядке! Хаос, паника, гибель -- это здесь, на этой проклятой, заснеженной земле! А там восходит над улицами тихих городков европейское весеннее солнышко, в кафе пьют кофе с круассанами, наслаждаясь очередным безмятежным днём, и уличные художники раскладывают свои инструменты на парапетах газонов... Только бы выбраться! Только бы снова попасть туда!

Он ещё глушил в себе мгновенное сомнение, когда в уши его проник вой сирен. Несколько секунд он не мог понять -- что это?! Откуда?! Потом понял: сирены выли в телевизорах, включенных едва ли не в каждом доме. Выбежали несколько людей, тепло одетые -- даже пол не поймёшь, так закутаны, -- неся на руках детей, попрятались в подвалы и погреба. Шоссе по-прежнему пустовало. Где же, чёрт побери, хоть одна машина?! Такая дорога -- и никто мимо не едет! А ведь сейчас могут, как в фильмах про Ливию, налететь натовские истребители, жахнут бомбочками -- мало не покажется! В подвал, что ли, попроситься? Его передёрнуло от этой перспективы: не пустят! Жлобы!