Человек находит себя

…Иногда в выходной день Таня надевала свой синий лыжный костюм, вязаную шапочку, белый шерстяной шарф и уходила на лыжах в лес. Всякий раз под конец она сворачивала к Елони, к тому месту, где, запорошенная снегом, стояла на береговом выступе падающая ель. Зимой она была особенно красивой и строгой. Таня отдыхала возле, обняв ее ствол, и смотрела на одетую льдом, взгорбленную сугробами Елонь. Тишиной и покоем веяло от заснеженных ее берегов. Только с никогда не замерзающего переката доносился несмолкающий говорок воды. Ветер шевелил ветви. С них сыпался на Танино лицо, на плечи, на руки разбуженный снег, и Таня почему-то сразу вспоминала о Вере. От этого щемило сердце: было просто по-человечески жаль ее, жаль Георгия и, кажется, себя.

В одну из таких прогулок, подходя к ели, Таня уперлась в другую лыжню, которая пересекала ее путь и тоже сворачивала к выступу у реки. Таня дошла по ней до самой ели. Кто-то недавно стоял, здесь. Дальше лыжня уходила в сторону, к вырубке. Таня пошла по этой лыжне: интересно было, куда выведет неизвестный след.

Она прошла вырубку. Спустилась в лог, где среди голых веток росшего по скатам рябинника краснели крупные грозди мерзлых ягод. Таня сорвала одну кисть, съела несколько ледяных горьковатых ягод, привязала ее к своему шарфу…

Лыжня по откосу выбежала из лога. Привела к дороге. Потерялась. Потом появилась вновь. Пошла через поле, через заснеженные огороды. И вывела… к дому.

Возле двери стояли носами кверху прислоненные к стене лыжи Алексея, а на перилах висела целая ветка с кистями мерзлой рябины.

На крыльцо вышел Алексей и словно застыл, увидев, как Таня отвязывает от шарфа рябиновую гроздь.

— И вы с рябиной, — сказал он, когда Таня подняла голову.

— Я шла по вашей лыжне… И не могла не сорвать. Они такие красивые. — Таня протянула гроздь Алексею. — Подержите, Алеша. — И стала снимать лыжи.

А он все стоял и не отрываясь глядел на свисавшие, с его ладони тяжелые и холодные красные ягоды.

3

Приближались дни больших и радостных перемен в стране — совсем немного уже оставалось до Двадцатого съезда партии. Наступили перемены и на фабрике. Вырастал понемногу «художественный поток», отвоевывал все больше прав рабочий контроль. И где-то, уже недалеко, впереди была полуавтоматическая линия, были дни, полные нового, радостного и неожиданного.

Переменой в жизни станочного цеха было и исчезновение с фабрики Костылева. Как ни выпрашивал он «мотивировочку» увольнения поглаже, как ни клянчил другую работу (пускай даже поменьше), Токарев был неумолим: «В документах я привык писать только правду, — заявил он. — Уступить могу в одном — оставлю рядовым рабочим!» Костылев отказался.

Шпульникова на фабрике оставили. «Из него работник еще может получиться. Тут уж нам нужно поработать», — сказал Токарев.

Начальником цеха он хотел назначить Алексея, но тот отказался наотрез.

— Пока здесь вот, — постучал он себя пальцем по лбу, — не прибудет вдвое, шагу от станка не шагну, Михаил Сергеевич, как вы хотите!

— А если Озерцову? — подсказал Гречаник.

Но Таня упросила оставить ее в смене. Она доказывала: вовсе не нужен теперь начальник цеха, вообще не нужен.

— Костылев мешал только, путал все на свете. А нас, мастеров, трое; сделать одного старшим, и все. — И назвала Любченко — и работает дольше всех, и уважают его…

И Токарев назначил Любченко старшим мастером. «В самом деле, Костылев-то работал когда-то и в смене, и начальником был одновременно, а он-то Любченке и в подметки не годится. И государству полтора десятка тысяч в год сэкономим. Правильно девчонка придумала!»

Девчонка!.. Токарев признался себе, что теперь это слово приобрело совсем иной смысл, чем в первый день встречи с Таней, когда морщился, разглядывая ее документы. Ярцев потом еще напомнил ему о дочке. Дочка!.. Похоже было, свежая струйка вырвалась из-под талого снега, заискрилась. И так захотелось верить, что сложится хорошо и ее, дочкина, судьба, что они обязательно увидятся, будут вместе… Какой-то ответ получит он от жены на письмо, в котором уговаривал, убеждал ее ехать сюда, в Северную Гору? Будут ли они вместе?

4

— Вам не кажется, Алеша, — сказала Таня, — как будто даже дышится легче с той поры, когда в цехе Костылева не стало?

Это было перед началом утренней смены. Алексей стоял у станка, дожидаясь прихода Вали. Сегодня последний «урок». Завтра Алексей переходит в смену Любченки; Валя попросила, чтобы Таня оставила ее в своей смене.

— Дышится легче, говорите? — переспросил он. — Мне всегда легко дышалось, дышится и дышаться будет, пока вы рядом! И никакие костылевы на меня тень не наведут. Ясен вопрос?

Алексей хотел сказать ещё что-то, но подошел Вася. Он положил на карусельный стол заточенные фрезы и спросил:

— Ты это насчет чего, Алеш?

— Насчет Костылева говорим. Легко, видишь ли, без него стало, а почему, никак мы с Татьяной Григорьевной понять не можем. Посодействуй.

— Объясняется это только научно, — ответил Вася, ничуть не обидевшись на откровенную иронию, прозвучавшую в словах Алексея. — Во-первых, все в одну точку жмем — раз; никто под ногами не путается — два; никто перед глазами не крутится — три! — Он говорил, загибая пальцы. — Никто на нервах не играет — четыре; никто по ночам не снится — пять!

Вася отряхнул руки, загадочно подмигнул Нюре Козырьковой, которая прошла неподалеку, и ушел в механичку.

Алексей ждал, что Таня скажет еще что-нибудь, но она молчала и лицо ее было строгим и сосредоточенным.

Уже после, работая в другой смене и реже поэтому встречаясь с Таней, Алексей громадным напряжением воли пытался подавить горькое чувство утраты, которое все не исчезало, мучило, не давало покоя. Но понемногу — это было похоже на колдовство — в самых сокровенных и тайных глубинах его души чувство это незаметно оборачивалось чем-то новым и неожиданным, чем-то, что не зависело ни от рассудка, ни от воли. Чем реже говорил он с Таней, чем реже обращался к ней за советом и помощью, тем неотступнее и полнее она входила в него. Входила всем: порывистым ветром на улице и по-новому понятой страницей книги, радостью нового открытия и все сильнее обострявшимся недовольством собой, побежденным сомнением и неожиданным приливом сил в минуту усталости — во всем, всюду была она.

5

В январе в механической мастерской фабрики под руководством Горна начали готовить узлы и детали полуавтоматической линии. Заказы покрупнее, которых фабрика не могла осилить, Токарев с большим трудом разместил на двух машиностроительных заводах Новогорска.

Отработав смену на станке, Алексей шел в механичку, сменял кого-нибудь или у токарного станка или у верстака. Точил, подпиливал, шабрил, помогал слесарям нарезать болты, которых для будущей линии требовалось превеликое множество…