Человек находит себя
Шрифт:
— Не огорчайся особенно, — начал успокаивать Алексей, увидев, что Валя даже в лице изменилась, — дело поправимое: шпиндель запасный поставим. А вот фрезы надо было тебе зубьями вразбежку, — понимаешь? Нагрузка меньше была бы.
Вале показалось, будто вылили из нее всю радость и наполнили взамен чем-то горьким и терпким.
— Ничего, — все успокаивал Алексей, — ты тут не особенно и виновата: дело непривычное…
— Нет! — с неожиданной решительностью сказала Валя. — Не успокаивай, не жалей меня! Работать как следует не научилась, так хоть виноватой дай мне себя по-настоящему почувствовать! Может, вот с этого-то и полагается
Она шагнула к Алексею и даже с какой-то гордостью повторила:
— И нечего меня жалеть.
4
Проект полуавтоматической линии поспел в первых числах января. Гречаник вызвал Алексея и торжественно вручил ему аккуратную пухлую папку с гладкими шуршащими кальками.
– Ну, Алексей Иванович, — сказал он, — знакомьтесь, и… надо будет начинать строить!
Бережно, в обеих руках держал папку Алексей. Раскрыл наугад. Тронул ладонью прозрачную прохладную кальку. Снова закрыл папку. Прочел на корочке: «Проект опытной полуавтоматической линии для механической обработки деталей стула на базе станков общего пользования. Новогорская мебельная фабрика. Автор проекта Соловьев А. И.»
«Автор проекта… Соловьев А. И.», — мысленно повторил он и протянул руку Гречанику. — Спасибо…
Гречаник радостно улыбнулся, пожал руку.
Дома Алексей до поздней ночи сидел над проектом. Перелистывал, разглядывал чертежи. Все это было не раз обдумано, исправлено, изменено. Он прекрасно знает, что именно и как изменено. Вот закроет глаза и ясно видит эту будущую свою линию, словно не дальше как сегодня был возле нее в цехе. В цехе, где ее еще нет… Да-да! Именно такой она будет, именно такой!
Снова и снова углубляясь в чертежи, Алексей разворачивал какой-нибудь большой и особенно сложный, водил пальцем по контурам, пытаясь разобраться в каждой линии. Запутанные контуры. Сечения. Совмещенные разрезы. И все это наложено одно на другое — не знаешь, как и распутаться в этом бесчисленном множестве линий…
Он долго не мог уснуть. Лежал на спине, положив руки под голову, и смотрел на темный потолок. На потолке лежала косая коротенькая полоска света, пробивавшаяся через щель в занавеске из рабочей комнаты отца. Иван Филиппович, тихонько напевая что-то себе в усы, «колдовал» над последней своей скрипкой, готовя ее в Москву. Ровно и глубоко дышала Варвара Степановна: она лишь недавно окончила дневные хлопоты. За дверью Таниной комнаты было тихо.
Алексей вспоминал, как создавался его проект. Случалось, конструкторы из техотдела говорили: «Эта деталь, Алексей Иванович, работать долго не будет, вот если бы…» И он часто даже глубокой ночью уходил на фабрику. Ходил возле станков, разглядывал в ремонтном цехе разные узлы машин, разбирал их, собирал снова. Мудрил, выдумывал.
«Свинья все-таки я, — думалось Алексею. — Никому не давал покоя. Васяга словно в работниках у меня состоял…»
Васю он часто тащил с собой лишь затем, чтобы тот помог ему сделать какой-нибудь несложный расчет. Васе это нравилось: он втайне любил блеснуть своими, весьма общими впрочем, познаниями в математике, которые рядом с тем, что знал Алексей, выглядели довольно внушительно,
Однажды — это особенно хорошо запомнилось Алексею — Вася ушел с ним в цех сразу после кино, даже не проводив домой Нюру Козырькову, к которой последнее время был особенно внимателен. Нюра очень гордилась этим вниманием и, шагая под руку со
«знаменитым цеховым поэтом» (она была убеждена в том, что Вася — знаменитость), цвела от счастья и высоко задирала и без того задранный курносый нос.Алексей тогда шел к Васе домой, но встретил его на улице. Вернее, нагнал их с Нюрой. Он слышал, как Нюра выпытывала:
— Нет, а ты про любовь можешь стихи, можешь, да?
— Не могу, — мрачно отвечал Вася, — все равно ведь, как у Пушкина, не выйдет.
— А как у Пушкина, как, ну-ка? — не успокаивалась Нюра.
— А вот… — Вася набирал воздуха и торжественно, хотя и вполголоса, декламировал:
— «В крови горит огонь желанья, душа тобой уязвлена. Лобзай меня…»
Нюра затихла.
В это время с ними поравнялся Алексей.
— Вот что, Васяга, придется тебе на фабрику со мной стопать. Ясен вопрос? Проводи девушку и…
— Она дойдет, — немедленно решил Вася и пояснил — Ты, Нюра, обижаться только не вздумай. Стихи и это все, понимаешь… после. — И ушел с Алексеем.
— Свинья, настоящая свинья, — еще раз и уже вслух выругал себя Алексей.
Он сел на кровати. Встал. Сунул ноги в валенки и вышел на улицу. Невозможно было оставаться дома.
В окошке Таниной комнаты горел свет. Мороз сдал. Узоры на стеклах обтаяли, и Алексей разглядел Таню. Она сидела, должно быть, над книгой, а может, писала что-то: рук ее не было видное Зато хорошо видны были косы, развязанные, но не распущенные еще. Одна из них спускалась через плечо к столу.
«Не спишь еще… Таня, — подумал Алексей. — Пишешь…»
Давно был тот разговор, который покончил все, а она до сих пор не идет из сердца. Да и уйдет ли вообще? Нет, видно, не вышло сразу обрубить в себе все. Надо, ох как надо бы обрубить! А сил нет…
Алексей шел к фабрике. Нужно было куда-то девать себя, побыть рядом с людьми, проветриться.
В фанеровочном цехе Алексей неожиданно увидел Горна. Главного механика вызвали экстренно: не ладилось с гидравлическим прессом.
— С добрым утром, юноша! — кивнул Горн. — Не спится? Какая из трех причин мешает?
— Из каких трех? — не понял Алексей.
— Существуют три причины бессонницы, зарегистрированные наукой, — серьезно ответил Александр Иванович, вытерев руки о тряпку и бросив короткое: «Можете включать!» — Три причины, я говорю: творчество, любовь и блохи. Причем последняя — самая безобидная.
— Все шутите, Александр Иванович, — покачал головой Алексей. — Спать ночью не дали, а вам и горя мало.
— Запомните, юноша! — запихивая тряпку в карман, торжественно проговорил Горн и взял Алексея за пуговицу ватника. — Запомните, что только три вида живых существ на нашей планете живут дольше остальных: слон, ворон и… механик, наделенный чувством юмора. Да-да! Рекомендую этот «витамин»! А теперь прошу растолковать причину ночной прогулки и вашего жеваного вида, ну-с!
Горн отпустил пуговицу и взял Алексея под руку. Они пошли вдоль цеха.
— Признаться, Александр Иванович, — ответил Алексей, — просто девать себя некуда. Большущее дело сделано, полегчать бы должно, а я прочитал сегодня на папке: «Автор проекта Соловьев А. И.» и такое чувство стало… ну, знаете, как лентяй несет бревно «втроем». Идет он между двух работяг, на чьи плечи оно взвалено, и пыжится — вот, мол, я какой! А сам едва плечом касается. Вот и я тоже… «Соловьев А. И.»!
Алексей произнес это с такой откровенной досадой, что Горн невольно насторожился: