Человек разговаривает с ветром

— Куда же теперь его? — растерянно спросил Тихонов. Комсомольский вожак, пожалуй, впервые не знал, как ему поступить.

Нефедов подозвал его поближе и стал что-то шептать на ухо. Тихонов кивал головой и радостно улыбался.

…В тот день у старшины Храмова было грустное настроение. Ему стукнуло, как он сам говорил всем знакомым, сорок шесть. А в таком возрасте ох как не хочется, чтобы годы бежали так быстро! Иван Васильевич вошел в казарму, рассеянно ответил на приветствие дневального, даже не заметив, что у того пилотка съехала на затылок.

Старшина сидел в канцелярии, устало подперев голову ладонью. Постучавшись, вошел дежурный сержант Нефедов и доложил, что батарея построена на утренний осмотр. Храмов кивнул головой, потер глаза рукой и вышел в коридор. Лица выстроившихся ракетчиков были молоды, радостны и полны какого-то ожидания. Старшина уже хотел подать обычную команду для начала осмотра. Но его опередил Тихонов. Звонким, срывающимся голосом он спросил:

— Товарищ старшина, разрешите… пару слов?

Храмов почему-то даже не удивился выходке ефрейтора и почти безразлично кивнул:

— Давайте.

Тихонов четким шагом вышел из строя. Все смотрели на него, точно заговорщики, улыбаясь. Храмов же насторожился:

— Товарищ старшина! Разрешите вас поздравить с днем рождения. Все мы от души желаем вам хорошего здоровья, успехов в жизни. — Тихонов что-то замешкался, а потом протянул Храмову новенькие старшинские погоны. — Это вам. От нас. На наш батарейный рубль купили.

В лице сурового старшины что-то дрогнуло. Он, должно быть, понял, как дороги ему вот эти парни, которые стоят и конфузливо улыбаются, понял, что без родной батареи ему будет очень тяжело. Храмов едва сдерживал волнение. Комок подступал к горлу. Он взял погоны, склонил крупную седеющую голову и тихо сказал:

— Спасибо. — Минуту помолчал и еще тише добавил: — Спасибо, друзья.

Потом он повернулся и быстро ушел…

— Вот такая история приключилась у нас недавно, — закончил свой рассказ капитан Кириллов.

Офицеры молчали. Симонов даже не пошутил, по своему обыкновению. В темноте лениво плескалась и тяжко вздыхала река. Снизу шел большой пароход. Он был весь в огнях и чем-то напоминал праздник. Он плавно скользил по воде, и праздник словно приближался сюда, где на набережной, задумавшись, стояли офицеры.

Капитан 2 ранга А. Кухарец

ТАЙНЫ МОРЯ

Я люблю свой катер. Мне нравится на нем решительно все: наш тесный кубрик, где чуточку пахнет бензином, зыбкая, покрашенная под цвет моря палуба, радиолокационная станция, на которой я работаю… Короче — мне нравится наш катер от киля до клотика. И все же, если говорить начистоту, больше всего я люблю море.

Море!.. Ляжешь на дощатый, теплый от щедрого солнца пирс и видишь: ласково набегает волна, солнечные зайчики пляшут по сваям, а в прозрачной глубине колышутся темно-бурые водоросли. И тебя почему-то охватывает радость. Хочется встать и крикнуть в сверкающее серебром море: «Жизнь — ты хороша!..»

Сегодня вторник. Ребята проходят мимо меня на берег, в увольнение. Но мне ничуть не завидно. Кто-то должен оставаться на катере.

— Вахте наш пламенный привет!

Это наш комсорг Федя Спичкин. Он прикладывает руку к бескозырке и проходит мимо меня, изображая четкий шаг, словно на параде. В его глазах прыгают веселые искорки.

Я улыбаюсь и вытягиваюсь перед Федей, как перед адмиралом. Федя любит шутить. Правда, бывают у него шутки, когда совсем не до смеха. Как-то я два раза подряд проспал побудку. В третий раз Федя, похлопав в ладони, закукарекал у моего уха, и я проснулся. С тех пор стоит мне задержаться в постели — ребята хором поют возле меня по-петушиному.

— Выражаю искреннее соболезнование! — звучит сзади меня тенорок.

Я быстро оборачиваюсь и вижу Петра Шыпу. Он — наутюженный, с зеркальной бляхой — машет мне рукой, направляясь к трапу. Я смотрю на его брюки и загораживаю дорогу.

— А ну давай назад!

— Чего?.. — удивляется Шыпа.

— Назад, говорю. В таких брюках не выпущу. — И киваю на его зауженные брюки-дудочки.

— Ты что? — продолжает удивляться Петя. — Брюки как брюки. Смотри. Он поочередно демонстрирует передо мной свои штанины.

— Иди переоденься, — спокойно говорю я. — Не то совсем в увольнение не пойдешь.

— Медуза!.. — Петя всегда ругается зоологическими словечками. — Что ты понимаешь в моде? Инфузория!..

Петра Шыпу перевели к нам с другого катера около месяца назад. Уже на второй день Петя, схоронившись в агрегатной, начал выпиливать из светящихся пластинок буквы на погончики. Наш боцман мичман Игнатов обнаружил это и со страшным шумом забрал пластинки. С неделю Петя ничем не проявлял себя, но потом, критически осмотрев свою бескозырку, принялся безжалостно ее потрошить для «придания ей морского вида». За это он получил от боцмана два наряда. Петя, глупо улыбаясь, воспринял эти наряды как должное… Гидроакустическая станция у Пети всегда в порядке. А вот в своем неистребимом желании преображать матросскую форму Петя просто отсталый до крайности человек. Иногда даже жаль его. Три дня назад Пете почему-то не понравились ленточки на бескозырке, и он удлинил их, но был сразу разоблачен тем же боцманом.

Сегодня боцману, видимо, тоже не сиделось на месте. Не успели мы с Петей основательно поругаться, как на палубе появился боцман.

— Ну-ка подойдите ко мне, — поманил он Шыпу пальцем. — Это что у вас за брюки такие?..

Боцман у нас маленький и весь какой-то шарообразный: лицо круглое, плечи тоже круглые, ноги колесом. Когда он «разносит», то имеет привычку смотреть не на виновника, а на кого-нибудь другого.

— Флот позорить!.. Когда же это вы успели переодеться? В строю, помнится, вы были в других брюках…

Петя глупо улыбается. Боцман переводит взгляд на меня, и я чувствую себя так, словно это я виноват, что Петя нарушил форму.

— Значит, по-прежнему идете на поводу у стиляг!.. — продолжает между тем боцман. — И как вам не стыдно, товарищ Шыпа… Позорите отличный катер.

Петя продолжает улыбаться. Есть же такая деревянная, ничего не выражающая улыбка! Мне опять становится жаль Петю.

— Эти брюки сейчас же сдать мне, — после некоторого молчания говорит боцман, — а в увольнение сегодня вы не пойдете.

«Эх, Петя, Петя… — думаю я. — Сам ты инфузория».

Я вспоминаю прибытие Пети на катер. В тот день я делал приборку в офицерском коридоре. Вдруг по трапу скатился боцман и постучал в каюту командира. Из-за неплотно прикрытой двери донеслись голоса.

— Товарищ командир, похоже, что у нас исправительный батальон!.. — возмущенно заговорил боцман.

Я затаил дыхание.

— Что случилось? — глухо спросил командир.

— Всех разгильдяев к нам списывают. Теперь вот Шыпу прислали… Уже на палубе сидит, с вещами. Имеет три опоздания с берега, два нарушения формы одежды.